Неточные совпадения
Он прошел окраины сада, полагая, что Веру нечего искать там, где обыкновенно бывают другие, а надо забираться в глушь,
к обрыву, по скату берега, где она любила гулять. Но нигде ее не было, и он
пошел уже домой, чтоб спросить кого-нибудь о ней, как вдруг увидел ее сидящую в саду, в десяти саженях от дома.
—
Пойдем, Марфенька,
к обрыву, на Волгу смотреть.
Едва Вера вышла, Райский ускользнул вслед за ней и тихо
шел сзади. Она подошла
к роще, постояла над
обрывом, глядя в темную бездну леса, лежащую у ее ног, потом завернулась в мантилью и села на свою скамью.
И старческое бессилие пропадало, она
шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и
шла опять с
обрыва,
к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Он опять подкарауливал в себе подозрительные взгляды, которые бросал на Веру, раз или два он спрашивал у Марины, дома ли барышня, и однажды, не заставши ее в доме, полдня просидел у
обрыва и, не дождавшись,
пошел к ней и спросил, где она была, стараясь сделать вопрос небрежно.
Она поглядела машинально на него, не слушая, и сделала шаг опять
к обрыву, но повернула назад и медленно
пошла к часовне.
— Оскорбления! — повторил он. — Да, мне тяжело бы было, если б вы
послали меня с масличной ветвью
к нему, помочь ему выбраться из
обрыва сюда… Эта голубиная роль мне была бы точно не
к лицу — но я
пошел бы мирить вас, если б знал, что вы будете счастливы…
— Да что это вы
идете, как черепаха! Пойдемте
к обрыву, спустимся
к Волге, возьмем лодку, покатаемся! — продолжала она, таща его с собой, то смеясь, то вдруг задумываясь.
Она
шла через цветник, по аллеям,
к обрыву, стала спускаться с
обрыва ровным, медленным и широким шагом, неся голову прямо, не поворачиваясь, глядя куда-то вдаль. Она скрылась в лес.
— Она гуляла задумчиво одна… — тихо говорил он, а Полина Карповна, играя цепочкой его часов, подставляла свое ухо
к его губам. — Я
шел по ее следам, хотел наконец допроситься у ней ответа… она сошла несколько шагов с
обрыва, как вдруг навстречу ей вышел…
Все это неслось у ней в голове, и она то хваталась опять за перо и бросала, то думала
пойти сама, отыскать его, сказать ему все это, отвернуться и уйти — и она бралась за мантилью, за косынку, как, бывало, когда торопилась
к обрыву. И теперь, как тогда, руки напрасно искали мантилью, косынку. Все выпадало из рук, и она, обессиленная, садилась на диван и не знала, что делать.
Может быть, она и
посылает меня теперь туда… может быть… я необходима там! — продолжала она, выпрямившись и сделав шаг
к обрыву.
Но сам Красоткин, когда Смуров отдаленно сообщил ему, что Алеша хочет
к нему прийти «по одному делу», тотчас же
оборвал и отрезал подход, поручив Смурову немедленно сообщить «Карамазову», что он сам знает, как поступать, что советов ни от кого не просит и что если
пойдет к больному, то сам знает, когда
пойти, потому что у него «свой расчет».
За перевалом тропа
идет по болотистой долине реки Витухэ. По пути она пересекает четыре сильно заболоченных распадка, поросших редкой лиственницей. На сухих местах царят дуб, липа и черная береза с подлесьем из таволги вперемежку с даурской калиной. Тропинка привела нас
к краю высокого
обрыва. Это была древняя речная терраса. Редколесье и кустарники исчезли, и перед нами развернулась широкая долина реки Кусун. Вдали виднелись китайские фанзы.
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели, в чем дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими клубами подымался белый дым. Дальше, на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже успел охватить большое пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы
пошли к морю и, когда достигли береговых
обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
То, что я увидел сверху, сразу рассеяло мои сомнения. Куполообразная гора, где мы находились в эту минуту, — был тот самый горный узел, который мы искали. От него
к западу тянулась высокая гряда, падавшая на север крутыми
обрывами. По ту сторону водораздела общее направление долин
шло к северо-западу. Вероятно, это были истоки реки Лефу.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю
обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо,
к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти
к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный,
пойдем»?
Уже светало. На песчаном
обрыве выше пристани обозначился мощный сосновый лес. В гору,
к лесу,
шли бабы, смеялись и пели, подвывая; вооруженные длинными носилками, они были похожи на солдат.
По льду реки, не спеша, тёмным облаком
идут на город слободские бойцы; горожане, стоя у
обрыва, присматриваются
к ним, считая...
И Лукашка опять засвистал и
пошел к кордону,
обрывая листья с сучьев. Проходя по кустам, он вдруг остановился, заметив гладкое деревцо, вынул из-под кинжала ножик и вырезал. — То-то шомпол будет, — сказал он, свистя в воздухе прутом.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут
идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная
к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она
идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается
обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она
идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Саша постояла немного, соскучилась и, видя, что гуси не
идут, отошла
к обрыву.
Вдоль реки
шла дорога; он
пошел по ней и прошел до обеда. В обед он вошел в рожь и лег в ней.
К вечеру он пришел
к деревне на реке. Он не
пошел в деревню, а
к реке,
к обрыву.
Барак стоял далеко за городом, среди длинной, зелёной равнины, с одной стороны ограниченной тёмной полосой леса, с другой — линией городских зданий; на севере поле уходило вдаль и там, зелёное, сливалось с мутно-голубым горизонтом; на юге его обрезывал крутой
обрыв к реке, а по
обрыву шёл тракт и стояли на равном расстоянии друг от друга старые, ветвистые деревья.
Я
шел к окну в четвертый раз. Теперь каторжник стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо на четырехугольник двора, за стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом бежать вдоль тюремной стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном пустынные
обрывы горы ведут
к реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть города, с трактирами и кабаками…
Постояла на крылечке игуменьиной стаи Фленушка, грустно поглядела вслед за кибитками, потихоньку съезжавшими со двора обительского, и, склоня голову,
пошла в свою горницу. Там постояла она у окна, грустно и бессознательно
обрывая листья холеных ею цветочков. Потом вдруг выпрямилась во весь рост, подойдя
к двери, отворила ее и громким голосом крикнула...
Она порождается осознанной неадекватностью мышления своему предмету или своим заданиям, она обнаруживает недостаточность сил человеческого разума, который на известной точке принужден останавливаться, ибо приходит
к обрыву и пропасти, а вместе с тем не может не
идти до этой точки.
Мы воспользовались ею, пока она
шла в желательном для нас направлении, а затем оставили тропу и прямо целиной подошли
к береговым
обрывам, где было небольшое место, свободное от древесной и кустарниковой растительности.
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с отцом и бабушкой, чтобы
идти спать, я, вместо того чтобы отправиться в мою комнату, свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до
обрыва. Спуститься сквозь колючий кустарник
к самому берегу Куры и, пробежав мост, подняться по скользким ступеням, поросшим мхом,
к руинам крепости было делом нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости.
— А за тебя нет? — Она опять подошла
к кровати и стала у ног. — Помни, Вася, — заговорила она с дрожью нахлынувших сдержанных рыданий, — помни… Ты уж предал меня… Бог тебя знает, изменил ты мне или нет; но душа твоя, вот эта самая душа, про которую жалуешься, что я не могу ее понять… Помни и то, что я тебе сказала в прошлом году там, у нас, у памятника, на
обрыве, когда решилась
пойти с тобой… Забыл небось?.. Всегда так, всегда так бывает! Мужчина разве может любить, как мы любим?!
Парк этот разделяли глубокие балки, обросшие дубом и кленом, местами березой. Наверх
шли еще влажные дорожки, вдоль
обрыва и крест-накрест
к площадке, где между двумя липовыми аллеями помещались качели. Остатки клумб и заросшие купы кустов выказывали очертания барского цветника, теперь запущенного.
Ждут удара в колокол на Иване Великом. Но вот где-то в Замоскворечье ударили раньше минуты на три, еще где-то ближе
к Кремлю, за храмом Спаса, в Яузской части, и
пошел гул, еще мягкий и прерывающийся, а потом залилось и все Замоскворечье. Густая толпа ждала этой минуты у перил
обрыва.
С разбегу перепрыгнул через канаву и побежал навстречу ветру
к лощине. Продираясь сквозь кусты, обрываясь и цепляясь за ветки, я скатился по откосу
к ручью, перескочил его, полез на
обрыв. Осыпалась земля, обвисали ветви под хватающимися руками. Я представлял себе, —
иду в атаку во главе революционных войск. Выкарабкался на ту сторону, вскочил на ноги.