Неточные совпадения
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними
в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими
парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Самгин встал и
пошел по дорожке
в глубину
парка, думая, что вот ради таких людей идеалисты, романтики годы сидели
в тюрьмах,
шли в ссылку,
в каторгу, на смерть…
Но осенние вечера
в городе не походили на длинные, светлые дни и вечера
в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее по три раза
в день; здесь уж не прибежит к нему Катя и не
пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась,
пошла ленивее, как будто не хватило
в ней содержания.
Обломов избегал весь
парк, заглядывал
в куртины,
в беседки — нет Ольги. Он
пошел по той аллее, где было объяснение, и застал ее там, на скамье, недалеко от того места, где она сорвала и бросила ветку.
Он издали видел, как Ольга
шла по горе, как догнала ее Катя и отдала письмо; видел, как Ольга на минуту остановилась, посмотрела на письмо, подумала, потом кивнула Кате и вошла
в аллею
парка.
Начальник
парка жалел его, но делать было нечего, он ему напомнил, что надобно или служить, или
идти в отставку.
— Время такое-с, все разъехамшись… Во всем коридоре одна только Языкова барыня… Кто
в парк пошел, кто на бульваре сидит… Ко сну прибудут, а теперь еще солнце не село.
Публика, метнувшаяся с дорожек
парка, еще не успела прийти
в себя, как видит: на золотом коне несется черный дьявол с пылающим факелом и за ним — длинные дроги с черными дьяволами
в медных
шлемах… Черные дьяволы еще больше напугали народ… Грохот, пламя, дым…
— От Келлера слышал (я к тебе заходил), «
в парк-де
пошел»: ну, думаю, так оно и есть.
— А за то, что нынче девки не
в моде. Право, посмотришь, свет-то навыворот
пошел. Бывало,
в домах ли где,
в собраниях ли каких, видишь, все-то кавалеры с девушками, с барышнями, а барышни с кавалерами, и таково-то славно, таково-то весело и пристойно.
Парка парку себе отыскивает. А нынче уж нет! Все
пошло как-то таранты на вон. Все мужчины, как идолы какие оглашенные, все только около замужних женщин так и вертятся, так и кривляются, как пауки; а те тоже чи-чи-чи! да га-га-га! Сами на шею и вешаются.
— Ежели даже теперича срубить их, парки-то, — продолжал Лукьяныч, — так от одного молодятника через десять лет новые
парки вырастут! Вон она липка-то — робёнок еще! Купят, начнут кругом большие деревья рубить — и ее тут же зря замнут. Потому, у него, у купца-то, ни бережи, ни жаления: он взял деньги и прочь
пошел… хоть бы тот же Осип Иванов! А сруби теперича эти самые
парки настоящий хозяин, да сруби жалеючи —
в десять лет эта липка так выхолится, что и не узнаешь ее!
Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень, вечера потемнели, полились дожди,
парк с каждым днем все более и более обнажался; потом
пошел снег, настала зима. Прошлый год обещал повториться
в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой минуты, которая напоила ее сердце радостью…
Прогулка Санина с Марьей Николаевной, беседа Санина с Марьей Николаевной продолжалась час с лишком. И ни разу они не останавливались — все
шли да
шли по бесконечным аллеям
парка, то поднимаясь
в гору и на ходу любуясь видом, то спускаясь
в долину и укрываясь
в непроницаемую тень — и все рука с рукой. Временами Санину даже досадно становилось: он с Джеммой, с своей милой Джеммой никогда так долго не гулял… а тут эта барыня завладела им — и баста!
В прошлое воскресенье, взяв отпуск,
пошли они
в город к своим портным, примерить заказанную офицерскую обмундировку. Но черт их дернул
идти обратно
в лагери не кратчайшим привычным путем, а через Петровский
парк, самое шикарное дачное место Москвы!
Оба отправлялись
в ставрогинский
парк в Скворешниках, где года полтора назад,
в уединенном месте, на самом краю
парка, там, где уже начинался сосновый лес, была зарыта им доверенная ему типография. Место было дикое и пустынное, совсем незаметное, от скворешниковского дома довольно отдаленное. От дома Филиппова приходилось
идти версты три с половиной, может и четыре.
Я взглянул на Глумова и встретил и его устремленные на меня глаза. Мы поняли друг друга. Молча
пошли мы от пруда, но не к дому, а дальше. А Праздников все что-то бормотал, по-видимому, даже не подозревая страшной истины. Дойдя до конца
парка, мы очутились на поле. Увы!
в этот момент мы позабыли даже о том, что оставляем позади четверых верных товарищей…
Поэтому он быстро, повернулся и
пошел к
парку. Если бы кто смотрел на него
в это время с площади, то мог бы видеть, как белая одежда то теряется
в тени деревьев, то мелькает опять на месячном свете.
Он слушал, как шаги стихали, потом стихли, и только деревья что-то шептали перед рассветом
в сгустившейся темноте… Потом с моря надвинулась мглистая туча, и
пошел тихий дождь, недолгий и теплый, покрывший весь
парк шорохом капель по листьям.
— Ты
иди сейчас с Анной Петровной гулять
в парк, — советовал я, — а я тем временем все устрою. Ты потом найдешь нас
в «Розе»…
Из Шувалова мы возвращались с Аграфеной Петровной вдвоем; дорога
парком в летнюю теплую ночь была чудная. Я находился под впечатлением сербского вечера и еще раз завидовал Пепке. Мы
шли пешком и даже немного заблудились.
— Куда же мы
пойдем?
В Александровский
парк?..
— Знаете что, Любочка,
идите спать
в нашу избушку, а я
пойду гулять
в парк. Мне все равно не спится, а до утра осталось немного… Потом мы поговорим серьезно.
Князь
в самом деле замышлял что-то странное: поутру он, действительно, еще часов
в шесть вышел из дому на прогулку, выкупался сначала
в пруде,
пошел потом по дороге к Марьиной роще, к Бутыркам и, наконец, дошел до
парка; здесь он, заметно утомившись, сел на лавочку под деревья, закрыв даже глаза, и просидел
в таком положении, по крайней мере, часа два.
— Рос, вашество, прежде… богатые леса были! а теперь и лесок как-то тугонько
идет. У меня, однако ж,
в парке еще не все липки мужики вырубили.
Телятев. Я увидал его
в первый раз здесь,
в парке, с неделю тому назад.
Иду я по той аллее и издали вижу: стоит человек, разиня рот и вытаращив глаза; шляпа на затылке. Меня взяло любопытство, на что он так удивляется. Слона не водят, петухи не дерутся. Гляжу, и что ж бы ты думал, на кого он так уставился? Угадай!
Выпал первый снег. Он
шел всю ночь, и на утро армия сторожей и рабочих разгребала лопатами проходы к академическим зданиям.
В парке снег лежал ровным пологом, прикрывая клумбы, каменные ступени лестниц, дорожки. Кое-где торчали стебли поздних осенних цветов, комья снега, точно хлопья ваты, покрывали головки иззябших астр.
Я не заметил сразу, что мы
пошли по темным дорожкам не
в ту сторону и через несколько минут очутились
в парке.
В этот день я смотрел из окна чертежной на белый пустой
парк, и вдруг мне показалось, что
в глубине аллеи я вижу Урманова. Он
шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил
в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины аллеи, я увидел глубокий след, уходивший
в сторону Ивановского грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где виднелись оттиски вороньих лапок, да обломавшиеся от снега черные веточки пестрили белую поверхность темными черточками.
Время
шло. Студенты съезжались с каникул, дачи пустели, публика поредела. Генерал захворал и не показывался
в парке. Я заходил к нему, но он не принимал.
Концерт над стеклянными водами и рощами и
парком уже
шел к концу, как вдруг произошло нечто, которое прервало его раньше времени. Именно,
в Концовке собаки, которым по времени уже следовало бы спать, подняли вдруг невыносимый лай, который постепенно перешел
в общий мучительнейший вой. Вой, разрастаясь, полетел по полям, и вою вдруг ответил трескучий
в миллион голосов концерт лягушек на прудах. Все это было так жутко, что показалось даже на мгновенье, будто померкла таинственная колдовская ночь.
Деревья
в парке стояли обнаженные, мокрые; на цветнике перед домом снег посинел и, весь источенный, долеживал последний срок; дорожки по местам пестрели желтыми пятнами; несколько поодаль, на огороде, виднелись совсем черные гряды, а около парников
шла усиленная деятельность.
Занятый этою мыслью, я
пошел, моею ежедневною прогулкою чрез
парк и чрез лес,
в соседнее княжество.
Она стала часто дышать и быстро-быстро
пошла, но не к дому, а дальше
в парк.
Он поторопился выпить свой чай и ушёл, заявив, что ему нужно разобрать привезённые книги. Но
в комнате у него, несмотря на открытые двери, стоял запах керосина. Он поморщился и, взяв книгу, ушёл
в парк. Там,
в тесно сплочённой семье старых деревьев, утомлённых бурями и грозами, царила меланхолическая тишина, обессиливающая ум, и он
шёл, не открывая книги, вдоль по главной аллее, ни о чём не думая, ничего не желая.
Диск луны, огромный, кроваво-красный, поднимался за деревьями
парка; он смотрел, как глаз чудовища. Неясные звуки носились
в воздухе, долетая со стороны деревни. Под окном
в траве порой раздавался шорох: должно быть, крот или ёж
шли на охоту. Где-то пел соловей. И луна так медленно поднималась на небо, точно роковая необходимость её движения была понятна ей и утомляла её.
По новой дороге,
в направлении от
парка к перекрестку, слышалась приближавшаяся песня. Какой-то беззаботный гуляка
шел неторопливою походкой и громко пел. Весь напитавшись за вечер мелодиями из опереток, он изливал теперь из себя веселые шансонетки, и звуки раскатывались далеко по росе. Служивый встал, поднял на дороге камень и стал неторопливо обвязывать его платком, которым был опоясан по животу.
— Походимте лучше по саду, — сказала Кэт. Мы
пошли.
В этот странный час светлой и туманной осенней ночи запущенный
парк казался печальным и таинственным, как заброшенное кладбище. Луна светила бледная. Тени оголенных деревьев лежали на дорожках черными, изменчивыми силуэтами. Шелест листьев под нашими ногами путал нас.
Пока я сидел
в парке, стало темнеть, и
в сумерках показалась моя Ариадна, изящная и нарядная, как принцесса; за нею
шел Лубков, одетый во все новое и широкое, купленное, вероятно,
в Вене.
Мы сняли колокольчик и стали подыматься по довольно крутому взвозу, который
шел в огиб
парка и постоянно держал нас
в каком-то секрете от збмка и других строений, так что мы чем ближе к ним приближались, тем меньше их видели.
Тихое и теплое утро, с мелкими кудрявыми облачками
в сторону полудня, занялось над заказником лесной дачи, протянувшейся за усадьбой Заводное. Дача, на версту от
парка, вниз по течению, сходила к берегу и перекидывалась за Волгу, где занимала еще не одну сотню десятин. Там обособился сосновый лес; по заказнику
шел еловый пополам с чернолесьем.
От деревьев
шли чуть заметные тени, и
в воздухе роились насекомые. Чириканье и перепевы птиц неслись из разных углов
парка. Пахло ландышем и цветом черемухи. Все
в этом году распустилось и зацвело разом и раньше. Его сердце лесовода радовалось. Для него не было лучших часов, как утренние
в хорошую погоду или ночью,
в чаще „заказника“, вдоль узкой просеки, где звезды смотрят сверху
в щель между вершинами вековых сосен.
В кружке парижских позитивистов заходила речь о том, что Г.Спенсер ошибочно смотрит на скептицизм, как философский момент, и держится того вывода, что будто бы скептицизм не
пошел дальше XVIII века. Вот эту тему я — не без умысла — и задел, шагая с ним по Гайд-Парку до самого «Атенея», куда он меня тогда же и ввел.
Как истый холостяк с твердыми привычками Спенсер предложил мне проводить его до клуба"Атеней", где он часа два до обеда проводил неизменно. Нам надо было пересечь весь Гайд-Парк.
Шли мы около получаса и все время оживленно беседовали. Он вышел из своей суховатой флегмы, потому что я дерзнул вступить с ним
в продолжительное прение.
— Куда ни
пойдешь — везде он кавалером и руку сейчас согнет. И
в Кунцеве, и
в Сокольниках на кругу, и
в Люблине, опять
в Парке… А зимой! И
в маскараде-то по две маски разом… Мы тоже ведь имеем наблюдение…
И
пошли мы всей «бандой» к Бранденбургским воротам, а оттуда
в парк. Разговор сейчас же зашел именно о Тиргартене. Гончаров восхищался этим удобством: иметь под боком,
в центре города, такую обширную и прекрасную прогулку. Дорогой было удобно оглядеть его.
Коромыслов(подходя). Ну, Лизок, луна восходит и нам время
в парк. Вы мне еще обещали какой-то гриб показать при лунном свете. А ты, Алексей,
пойди к Татьяне Андреевне, я уж не могу, надоело, а ты и со старухами умеешь обращаться.
Переехали мы
в Ченгоузу Западную.
В деревне
шел обычный грабеж китайцев. Здесь же стояли два артиллерийских
парка. Между госпиталем и
парками происходили своеобразные столкновения. Артиллеристы снимают с фанзы крышу; на дворе из груд соломы торчат бревна переметов. Является наш главный врач или смотритель.
Хуньхепу было битком набито обозами и артиллерийскими
парками. Все фанзы были переполнены. Мы приютились
в убогом глиняном сарайчике.
Пошли пить чай к знакомым врачам стоявшего
в Хуньхепу госпиталя.
Через несколько дней после завтрака,
в то время, как все общество разбрелось, кто
в курильную, кто
в библиотеку, а кто и
в парк, дамы же большею частью
пошли в свои комнаты, чтобы поправить свой туалет, Савин совершенно неожиданно очутился вдвоем с Лили
в одной из гостиных замка.
Разговор перешел затем на другие темы; граф предложил пройтись
в парк и,
идя рядом с немного отставшей от Натальи Федоровны Екатериной Петровной, наклонился к ней и тихо сказал...