Неточные совпадения
Воспламенившись, Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего прекрасного и спокойного житья-бытья
в Т…; об учителях гимназии, которых она пригласит для уроков
в свой
пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил по-французски еще самое Катерину Ивановну
в институте и который еще и теперь доживает свой век
в Т… и, наверно,
пойдет к ней за самую сходную плату.
Между тем он учился, как и другие, как все, то есть до пятнадцати лет
в пансионе; потом старики Обломовы, после долгой борьбы, решились
послать Илюшу
в Москву, где он волей-неволей проследил курс наук до конца.
Шел я далеко не таким победителем, как когда-то
в пансион Рыхлинского. После вступительного экзамена я заболел лихорадкой и пропустил почти всю первую четверть. Жизнь этого огромного «казенного» учреждения
шла без меня на всех парах, и я чувствовал себя ничтожным, жалким, вперед уже
в чем-то виновным. Виновным
в том, что болел, что ничего не знаю, что я, наконец, так мал и не похож на гимназиста… И
иду теперь беззащитный навстречу Киченку, Мине, суровым нравам и наказаниям…
В один вечер мать захлопоталась и забыла прислать за мною. Остаться ночевать
в пансионе мне не хотелось. Было страшно уходить одному, но вместе что-то манило. Я решился и, связав книги,
пошел из дортуара, где ученики уже ложились.
Под конец моего пребывания
в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я был
в третьем классе гимназии, когда однажды,
в начале учебного года,
в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже
в синем учительском мундире. Я
шел с другим мальчиком, поступившим
в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
Мой друг исчез за этой мутью и мглой, а мне предстояло собрать книги и
идти через пустырь с печально белевшими пятнами снега
в пансион к строгому немцу с невыученным уроком.
Надо сказать, что
в то отдаленное время, о котором
идет речь, закрытые заведения — мужские
пансионы и мужские институты, а также кадетские корпуса — представляли из себя какие-то тепличные рассадники.
Старик (ему было под пятьдесят лет, он женился очень поздно) догадался наконец, что дело не
идет на лад, и поместил своего Андрюшу
в пансион.
Очутившись снова на улице, Елена не
в состояния была более
идти пешком, а взяла извозчика, который вез ее до дому никак не меньше часа: оказалось, что она живет от
пансиона, по крайней мере, верстах
в пяти.
Она
послала было к содержательнице
пансиона письмо,
в котором просила ту прислать ей жалованье за прослуженные полмесяца, обещаясь сейчас, как только выздоровеет, явиться снова к своим занятиям; на это письмо содержательница
пансиона уведомила ее, что на место Елены уже есть другая учительница, гораздо лучше ее знающая музыку, и что жалованье она тоже не может
послать ей, потому что Елена недослужила месяца.
Между тем слух о необыкновенных его способностях разнесся вскоре по целому Петербургу. Сам директор училищ приезжал несколько раз
в пансион и любовался Алешею. Учитель носил его на руках, ибо чрез него
пансион вошел
в славу. Со всех концов города съезжались родители и приставали к нему, чтоб он детей их принял к себе,
в надежде, что и они такие же будут ученые, как Алеша.
— Барышни! — произнес господин Орлик, — я привел вам новую товарку, m-lle Татьяну Стогунцеву. Прошу любить и жаловать. Маргарита Вронская, вы, как самая старшая из девочек, возьмите новенькую под свое покровительство. Надеюсь, вы поможете приучить ее к нашим требованиям и порядкам. A теперь я
пойду уснуть с дороги, a вы познакомьтесь с вашей новой подругой, барышни, и расскажите ей все, что требуется от вас
в пансионе.
Слава Богу, что еще не поздно, и она успеет вернуться
в пансион, пока её там еще не хватились.
В начале поста дядьку, старого унтера Силантия, за продолжительные провинности уволили.
В день его ухода из
пансиона он, сильно выпивши,
пошел прощаться с воспитанниками и с учителями. Начал он с наставников — их было трое; у всех был, кроме Виттиха. И, прощаясь с Перновским, говорил ему...
Они оба были уверены, что ни одна душа ничего не видала и не слыхала.
В классе Виттих вел себя осторожно и стал как будто даже мирволить им: спрашивал реже и отметки
пошли щедрее. Как надзиратель
в пансионе обходился с Зверевым по-прежнему, балагурил, расспрашивал про его деревню, родных, даже про бильярдную игру.
Целую неделю следили они за ним. Звереву, жившему
в пансионе, было удобнее подглядывать, куда Виттих
пойдет.
Владимир Андреевич Петровский, за жизнью и воспитанием которого неусыпно следил князь, действительно, окончив курс
в московском университетском
пансионе, по собственному желанию
пошел в военную службу,
в армию, и
в описываемое нами время служил
в отряде Кутузова.