Неточные совпадения
Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами с Левиным. Ей всею
душой было жалко его, тем более, что она
жалела его
в несчастии, которого сама была причиною. «Если можно меня простить, то простите, — сказал ее взгляд, — я так счастлива».
«Рад бы
душой, — продолжает он с свойственным ему чувством и красноречием, — поверьте, я бы всем готов пожертвовать, сна не
пожалею, лишь бы только зелени
в супе было побольше, да не могу, видит Бог, не могу…
— Папа,
пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться
в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство
в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним
в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят
в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
Ибо
в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле и
души их становятся пред Господом — и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому не ведомо,
в грусти и тоске, что никто-то не
пожалеет о них и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет.
Вспомнит когда-нибудь Митю Карамазова, увидит, как любил ее Митя,
пожалеет Митю!» Много картинности, романического исступления, дикого карамазовского безудержу и чувствительности — ну и еще чего-то другого, господа присяжные, чего-то, что кричит
в душе, стучит
в уме неустанно и отравляет его сердце до смерти; это что-то — это совесть, господа присяжные, это суд ее, это страшные ее угрызения!
— Верочка, одевайся, да получше. Я тебе приготовила суприз — поедем
в оперу, я во втором ярусе взяла билет, где все генеральши бывают. Все для тебя, дурочка. Последних денег не
жалею. У отца-то, от расходов на тебя, уж все животы подвело.
В один пансион мадаме сколько переплатили, а фортопьянщику-то сколько! Ты этого ничего не чувствуешь, неблагодарная, нет, видно, души-то
в тебе, бесчувственная ты этакая!
А дикие эти
жалели ее от всей
души, со всем радушием, со всей простотой своей, и староста посылал несколько раз сына
в город за изюмом, пряниками, яблоками и баранками для нее.
Как искренно и глубоко
жалел я, дети, что вас не было с нами
в этот день, такие дни хорошо помнить долгие годы, от них свежеет
душа и примиряется с изнанкой жизни. Их очень мало…
Дальше писарь узнал, как богато живет Стабровский и какие порядки заведены у него
в доме. Все женщины от
души жалели Устеньку Луковникову, отец которой сошел с ума и отдал дочь полякам.
Отец и сын на этот раз расстались мирно. Галактион даже съездил
в Прорыв, чтобы повидаться с Емельяном, который не мог приехать
в Суслон, потому что его Арина Матвеевна была больна, — она
в отсутствие грозного тестя перебралась на мельницу. Михей Зотыч делал вид, что ничего не знает о ее присутствии. Этот обман тяготил всех, и Галактион от
души пожалел молчавшего, по обыкновению, Емельяна.
Марья Дмитриевна не раз
в душе пожалела о своем хорошеньком Покровском с веселой речкой, широкими лугами и зелеными рощами; но она ни
в чем не прекословила мужу и благоговела пред его умом и знанием света.
Про себя Рачителиха от
души жалела Домнушку: тяжело ей, бедной… С полной-то волюшки да прямо
в лапы к этакому темному мужику попала, а бабенка простая. Из-за простоты своей и мужнино ученье теперь принимает.
— Других? Нет, уж извините, Леонид Федорыч, других таких-то вы днем с огнем не сыщете… Помилуйте, взять хоть тех же ключевлян! Ах, Леонид Федорович, напрасно-с… даже весьма напрасно: ведь это полное разорение. Сила уходит, капитал, которого и не нажить… Послушайте меня, старика, опомнитесь. Ведь это похуже крепостного права, ежели уж никакого житья не стало… По
душе надо сделать… Мы наказывали, мы и
жалели при случае. Тоже
в каждом своя совесть есть…
Я очень
пожалел о том, потому что песни и голос Матреши заронились мне
в душу.
Но из-за страха перед отцом
в душе Луши выступило более сильное чувство: она
жалела этого жалкого, потерянного человека и только теперь поняла, как его всегда любила.
— Сентябрь уж на дворе, а у нее хлеб еще
в поле… понимаешь ли ты это? Приходится, однако же, мириться и не с такими безобразиями, но зато… Ах,
душа моя! у нас и без того дела до зарезу, — печально продолжает он, — не надо затруднять наш путь преждевременными сетованиями! Хоть вы-то, видящие нас
в самом сердце дела,
пожалейте нас! Успокойся же! всё
в свое время придет, и когда наступит момент, мы не пропустим его. Когда-нибудь мы с тобою переговорим об этом серьезно, а теперь… скажи, куда ты отсюда?
— Не-е-е-т, — отвечает, — я и
души не
пожалею, пускай
в ад идет. Здесь хуже ад!
Ну, тут мне стало понятно, что она его
в этот час
пожалела и теперь сейчас успокоит и исцелит всю тоску
души его пламенной, и я встал потихоньку, незаметно, и вышел.
«Ах ты, — думаю, — милушка; ах ты, милушка!» Кажется, спроси бы у меня за нее татарин не то что мою
душу, а отца и мать родную, и тех бы не
пожалел, — но где было о том думать, чтобы этакого летуна достать, когда за нее между господами и ремонтерами невесть какая цена слагалась, но и это еще было все ничего, как вдруг тут еще торг не был кончен, и никому она не досталась, как видим, из-за Суры от Селиксы гонит на вороном коне борзый всадник, а сам широкою шляпой машет и подлетел, соскочил, коня бросил и прямо к той к белой кобылице и стал опять у нее
в головах, как и первый статуй, и говорит...
Подхалюзин. Ничего не объелся-с! А если вам угодно говорить по
душе, по совести-с, так это вот какого рода дело-с: у меня есть один знакомый купец из русских, и они оченно влюблены
в Алимпияду Самсоновну-с. Что, говорит, ни дать, только бы жениться; ничего, говорит, не
пожалею.
Все оно словно раскрыто: раскрыты глаза, алчные, светлые, дикие; губы, ноздри раскрыты тоже и дышат жадно; глядит она прямо,
в упор перед собою, и, кажется, всем, что она видит, землею, небом, солнцем и самым воздухом хочет завладеть эта
душа, и об одном только она и
жалеет: опасностей мало — все бы их одолела!
А между тем мы именно
в эту минуту от
души жалели наше оригинальное «начальство» и благоговели перед дальновидностью нашей правительственной администрации, возложившей тяжелую шапку редактора и публициста на голову этого старого ребенка.
— Великий государь наш, — сказал он, — часто
жалеет и плачет о своих злодеях и часто молится за их
души. А что он созвал нас на молитву ночью, тому дивиться нечего. Сам Василий Великий во втором послании к Григорию Назианзину говорит: что другим утро, то трудящимся
в благочестии полунощь. Среди ночной тишины, когда ни очи, ни уши не допускают
в сердце вредительного, пристойно уму человеческому пребывать с богом!
— Вы! — сказал он строго, — не думайте, глядя на суд мой, что я вам начал мирволить! — И
в то же время
в беспокойной
душе его зародилась мысль, что, пожалуй, и Серебряный припишет его милосердие послаблению.
В эту минуту он
пожалел, что простил его, и захотел поправить свою ошибку.
Она. Любишь? Но ты ее любишь сердцем, а помыслами
души все-таки одинок стоишь. Не
жалей меня, что я одинока: всяк брат, кто
в семье дальше братнего носа смотрит, и между своими одиноким себя увидит. У меня тоже сын есть, но уж я его третий год не видала, знать ему скучно со мною.
В ее
душе не было упреков; она не дерзала вопрошать Бога, зачем не пощадил, не
пожалел, не сберег, зачем наказал свыше вины, если и была вина?
— Агафон Павлыч ваш друг? Моя бедная сестра имела несчастье его полюбить, а
в этом состоянии женщина делается эгоисткой до жестокости. Я знаю историю этой несчастной Любочки и, представьте себе,
жалею ее от
души… Да,
жалею, вернее сказать —
жалела. Но сейчас мне ее нисколько не жаль… Может быть, я несправедлива, может быть, я ошибаюсь, но… но… Одним словом, что она может сделать, если он ее не любит, то есть Любочку?
Даже Зотушка иногда любовался на свою племянницу и от
души жалел ее, зачем такая красота вянет и сохнет
в разоренном дому, который женихи будут обегать, как чуму.
Теперь она от
души жалела умиравшего Маркушку, потому что он уносил с собой
в могилу не одни ботинки…
— За что тогда осерчала на меня? — сказал он при случае Дуне. — Маленечко так… посмеялся… пошутил… а тебе и невесть что, примерно, показалось! Эх, Авдотья Кондратьевна! Ошиблась ты во мне! Не тот, примерно, Захар человек есть: добрая
душа моя! Я не токмо тебя
жалею: живучи
в одном доме, все узнаешь; мужа твоего добру учу, через эвто больше учу, выходит, тебя
жалею… Кабы не я, не слова мои, не те бы были через него твои слезы! — заключил Захар с неподражаемым прямодушием.
Слушай же мое последнее слово: если ты не чувствуешь себя
в состоянии завтра же, сегодня же все оставить и уйти вслед за мною — видишь, как я смело говорю, как я себя не
жалею, — если тебя страшит неизвестность будущего, и отчуждение, и одиночество, и порицание людское, если ты не надеешься на себя, одним словом — скажи мне это откровенно и безотлагательно, и я уйду; я уйду с растерзанною
душою, но благословлю тебя за твою правду.
На улице ему стало легче. Он ясно понимал, что скоро Яков умрёт, и это возбуждало
в нём чувство раздражения против кого-то. Якова он не
жалел, потому что не мог представить, как стал бы жить между людей этот тихий парень. Он давно смотрел на товарища как на обречённого к исчезновению. Но его возмущала мысль: за что измучили безобидного человека, за что прежде времени согнали его со света? И от этой мысли злоба против жизни — теперь уже основа
души — росла и крепла
в нём.
— «Зряща мя безгласна и бездыханна предлежаща, восплачьте обо мне, братия и друзи…» — просил Игнат устами церкви. Но его сын уже не плакал: ужас возбудило
в нем черное, вспухшее лицо отца, и этот ужас несколько отрезвил его
душу, упоенную тоскливой музыкой плача церкви о грешном сыне ее. Его обступили знакомые, внушительно и ласково утешая; он слушал их и понимал, что все они его
жалеют и он стал дорог всем.
Скажем более: мы от
души сожалеем о тех, которые не находят
в себе достаточно гражданского мужества, чтоб
пожалеть об нас, о нашей молодости и неопытности.
«Да что же это? Вот я и опять понимаю!» — думает
в восторге Саша и с легкостью, подобной чуду возрождения или смерти, сдвигает вдавившиеся тяжести, переоценивает и прошлое, и
душу свою, вдруг убедительно чувствует несходство свое с матерью и роковую близость к отцу. Но не пугается и не
жалеет, а
в радости и любви к проклятому еще увеличивает сходство: круглит выпуклые, отяжелевшие глаза, пронзает ими безжалостно и гордо, дышит ровнее и глубже. И кричит атамански...
Она с радостью соображала, что
в ее измене нет ничего страшного.
В ее измене
душа не участвовала: она продолжала любить Лаевского, и это видно из того, что она ревнует его,
жалеет и скучает, когда он не бывает дома. Кирилин же оказался так себе, грубоватым, хотя и красивым, с ним все уже порвано и больше ничего не будет. Что было, то прошло, никому до этого нет дела, а если Лаевский узнает, то не поверит.
— Это — грех, не понимать. Взял девушку, она тебе детей родит, а тебя будто и нет, — без
души ты ко мне. Это грех, Петя. Кто тебе ближе меня, кто тебя
пожалеет в тяжёлый час?
Помню, что, когда я уже забывался, позвонили: почтальон принес письмо от кузины Сони. Она радовалась тому, что я задумал большую и трудную работу, и
жалела, что так трудно найти натурщицу. «Не пригожусь ли я, когда кончу институт? Подожди полгода, Андрей, — писала она, — я приеду к тебе
в Петербург, и ты можешь писать с меня хоть десять Шарлотт Корде… если только во мне есть хоть капля сходства с тою, которая, как ты пишешь, теперь владеет твоею
душой».
Ераст. Нет, может-с. Положим так, что
в ней любви такой уж не будет; да это ничего-с. Вы извольте понять, что такое сирота с малых лет. Ласки не видишь, никто тебя не
пожалеет, а ведь горе-то частое. Каково сидеть одному
в углу да кулаком слезы утирать? Плачешь, а на
душе не легче, а все тяжелей становится. Есть ли на свете горчее сиротских слез? А коли есть к кому прийти с горем-то, так совсем другое дело: приляжешь на грудь с слезами-то, и она над тобою заплачет, вот сразу и легче, вот и конец горю.
Ераст. Нет, зачем же-с! Да мне ни серебра, ни золота, никаких сокровищ ка свете не надо, только б ласку видеть да
жалел бы меня кто-нибудь. Вот теперь ваш подарок, конечно, я очень чувствую; а ведь для
души тут ничего нет-с. Для меня только ласковое слово, совет, наставление для жизни
в тысячу раз дороже всяких подарков. А ежели
пожалеть, утешить
в горе, заплакать вместе… об таких предметах зачем и мечтать! Потому этого никогда не дождешься…
Огуревна. Нет, как можно, не
в пример тише стал. Да доктор говорит, чтоб не сердился, а то вторительный удар ошибет, так и жив не будет. Он теперь совсем на Веру Филипповну расположился, так уж и не наглядится; все-то смотрит на нее, да крестит, да шепчет ей: «Молись за меня, устрой мою
душу, раздавай милостыню, не
жалей!» А уж такая ль она женщина, чтоб
пожалела!
— Ничего не давая, как много взяли вы у жизни! На это вы возражаете презрением… А
в нём звучит — что? Ваше неумение
жалеть людей. Ведь у вас хлеба духовного просят, а вы камень отрицания предлагаете! Ограбили вы
душу жизни, и, если нет
в ней великих подвигов любви и страдания —
в этом вы виноваты, ибо, рабы разума, вы отдали
душу во власть его, и вот охладела она и умирает, больная и нищая! А жизнь всё так же мрачна, и её муки, её горе требуют героев… Где они?
Aнисья. Ему и
задушить велю отродье свое поганое. (Всё
в волнении.) Измучалась я одна, Петровы кости-то дергаючи. Пускай и он узнает. Не
пожалею себя; сказала, не
пожалею!
—
Пожалей меня, пощади меня! — шептал он ей, сдерживая дрожащий свой голос, наклоняясь к ней, опершись рукою на ее плечо, и близко, близко так, что дыхание их сливалось
в одно, смотря ей
в глаза. — Ты сгубила меня! Я твоего горя не знаю, и
душа моя смутилась… Что мне до того, об чем плачет твое сердце! Скажи, что ты хочешь… я сделаю. Пойдем же со мной, пойдем, не убей меня, не мертви меня!..
— Нет, я
в монахи не могу, и спасать свою
душу не думал, а просто я
пожалел другого человека, чтобы его не били насмерть палками.
— Вот
в этом смысле бабу-то
пожалеть!.. Очень важное дело, с кем ей
в чулан лезть. Как раз время к сему, чтоб об этом печалиться! Сезам, Сезам, кто знает, чем Сезам отпереть, — вот кто нужен! — заключил Овцебык и заколотил себя
в грудь, — Мужа, дайте мужа нам, которого бы страсть не делала рабом, и его одного мы сохраним
душе своей
в святейших недрах.
Андрей. Да ведь не на радость себе я ее видеть хочу, а на муку!.. Перед ней виноват, ей и виниться должен… простить — где уж!.. А хоть и бранить будет, все же
в глаза, все легче!.. А может, и
пожалеет… у нее
душа добрая!..
Навсегда останется
в душе упрек, что не
пожалела я его, не оценила его ума, сердца, его привязанности.
И легко и светло было на
душе Марьи Гавриловны, когда под пытливыми, но невидимыми ей взорами обительских матерей и белиц возвращалась она из Каменного Вражка
в уютный свой домик. Миром и радостной надеждой сияла она и много
жалела, что поздно узнала елфимовскую знахарку. Под яркими лучами заходившего солнца мрачна и печальна казалась ей обитель Манефина.
По целым часам безмолвно, недвижно стоит у окна Марья Гавриловна, вперив грустные очи
в заречную даль… Ничего тогда не слышит она, ничего не понимает, что ей говорят, нередко на темных ресницах искрятся тайные, тихие слезы… О чем же те думы, о чем же те слезы?..
Жалеет ли она покинутую пристань, тоскует ли по матерям Каменного Вражка, или мутится
душа ее черными думами при мысли, что ожидает ее
в безвестном будущем?.. Нет…