Неточные совпадения
Вместо того в
вокзал был прислан навстречу нам какой-то лакей, с адресом этих нумеров и чтобы нам показать дорогу, а Петр Петрович приказывал передать, что он прибудет
к нам сюда сам сегодня поутру.
— Здравствуй! — сказала Лидия тем же тоном, как на
вокзале, и обратилась
к Диомидову: — Что же, продолжайте!
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел
к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на
вокзале: там он стоял, прислонясь
к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Лошади подбежали
к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
— Никого не приказано выпускать, — и обратился
к Самгину: — Объясните им: поезд остановлен за семафором,
вокзал — дальше.
— Если успею, — сказал Самгин и, решив не завтракать в «Московской», поехал прямо с
вокзала к нотариусу знакомиться с завещанием Варвары. Там его ожидала неприятность: дом был заложен в двадцать тысяч частному лицу по первой закладной. Тощий, плоский нотариус, с желтым лицом, острым клочком седых волос на остром подбородке и красненькими глазами окуня, сообщил, что залогодатель готов приобрести дом в собственность, доплатив тысяч десять — двенадцать.
Вечером он пошел
к Гогиным, не нравилось ему бывать в этом доме, где, точно на
вокзале, всегда толпились разнообразные люди. Дверь ему открыл встрепанный Алексей с карандашом за ухом и какими-то бумагами в кармане.
Самгин решил зайти
к Гогиным, там должны все знать. Там было тесно, как на
вокзале пред отходом поезда, он с трудом протискался сквозь толпу барышень, студентов из прихожей в зал, и его тотчас ударил по ушам тяжелый, точно в рупор кричавший голос...
Через несколько дней Клим Самгин подъезжал
к Нижнему Новгороду. Версты за три до
вокзала поезд, туго набитый людями, покатился медленно, как будто машинист хотел, чтоб пассажиры лучше рассмотрели на унылом поле, среди желтых лысин песка и грязнозеленых островов дерна, пестрое скопление новеньких, разнообразно вычурных построек.
Вечером на другой день его вызвала
к телефону Сомова, спросила: здоров ли, почему не пришел на
вокзал проводить Лидию?
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького
вокзала, выстроенного им, до кладбища. Отпевали в соборе, служили панихиды пред клубом, техническим училищем, пред домом Самгиных. У ворот дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого, в сандалиях, человечка лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки в карманах штанишек. Спивак подошла
к нему, наклонилась, что-то сказала, мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их на груди.
Макаров молчал. Подъехали
к вокзалу; Макаров, вспомнив что-то, заторопился, обнял Клима и ушел...
На четвертые сутки, утром, он ехал с
вокзала к себе домой.
Офицер очень любезно сказал ему, что сейчас поезд подойдет
к вокзалу.
В таких воспоминаниях он провел всю ночь, не уснув ни минуты, и вышел на
вокзал в Петербурге полубольной от усталости и уже почти равнодушный
к себе.
Внизу в большой комнате они толпились, точно на
вокзале, плотной массой шли
к буфету; он сверкал разноцветным стеклом бутылок, а среди бутылок, над маленькой дверью, между двух шкафов, возвышался тяжелый киот, с золотым виноградом, в нем — темноликая икона; пред иконой, в хрустальной лампаде, трепетал огонек, и это придавало буфету странное сходство с иконостасом часовни.
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд
к реке и место для
вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
— Вы от Союза
к беженцам? Так — пожалуйте: они тут, сейчас же за
вокзалом, серый дом.
Предполагая на другой же день отправиться домой, с
вокзала он проехал
к Варваре, не потому, что хотел видеть ее, а для того, чтоб строго внушить Сомовой: она не имеет права сажать ему на шею таких субъектов, как Долганов, человек, несомненно, из того угла, набитого невероятным и уродливым, откуда вылезают Лютовы, Дьякона, Диомидовы и вообще люди с вывихнутыми мозгами.
Через несколько минут поезд подошел
к вокзалу, явился старенький доктор, разрезал ботинок Крэйтона, нашел сложный перелом кости и утешил его, сказав, что знает в городе двух англичан: инженера и скупщика шерсти. Крэйтон вынул блокнот, написал две записки и попросил немедленно доставить их соотечественникам. Пришли санитары, перенесли его в приемный покой на
вокзале, и там он, брезгливо осматриваясь, с явным отвращением нюхая странно теплый, густой воздух, сказал Самгину...
— А то и здесь, — перебила ее Маслова. — Тоже и здесь попала я. Только меня привели, а тут партия с
вокзала. Так тà
к одолели, что не знала, как отделаться. Спасибо, помощник отогнал. Один пристал так, что насилу отбилась.
— Теперь нельзя. На
вокзале можете, а здесь не полагается. Не отставай, марш! — крикнул он на арестантов и, бодрясь, несмотря на жару, рысью перебежал в своих новых щегольских сапогах
к своему месту.
Нехлюдов покорился и пошел
к своему извозчику. Извозчик его дремал. Нехлюдов разбудил его и поехал опять
к вокзалу.
Но, взглянув на часы, он увидал, что теперь уже некогда, и надо торопиться, чтобы не опоздать
к выходу партии. Второпях собравшись и послав с вещами швейцара и Тараса, мужа Федосьи, который ехал с ним, прямо на
вокзал, Нехлюдов взял первого попавшегося извозчика и поехал в острог. Арестантский поезд шел за два часа до почтового, на котором ехал Нехлюдов, и потому он совсем рассчитался в своих номерах, не намереваясь более возвращаться.
В пути от острога
к вокзалу упало и умерло от удара, кроме тех двух человек, которых видел Нехлюдов, еще три человека: один был свезен, так же как первые два, в ближайшую часть, и два упали уже здесь, на
вокзале.
Прошло со времени этой записи больше двадцати лет. Уже в начале этого столетия возвращаюсь я по Мясницкой с Курского
вокзала домой из продолжительной поездки — и вдруг вижу: дома нет, лишь груда камня и мусора. Работают каменщики, разрушают фундамент. Я соскочил с извозчика и прямо
к ним. Оказывается, новый дом строить хотят.
Умерла она в августе, в воскресенье, около полудня. Вотчим только что воротился из своей поездки и снова где-то служил, бабушка с Колей уже перебралась
к нему, на чистенькую квартирку около
вокзала, туда же на днях должны были перевезти и мать.
Через десять минут они вдвоем спустились с лестницы, прошли нарочно по ломаным линиям несколько улиц и только в старом городе наняли извозчика на
вокзал и уехали из города с безукоризненными паспортами помещика и помещицы дворян Ставницких. О них долго не было ничего слышно, пока, спустя год, Сенька не попался в Москве на крупной краже и не выдал на допросе Тамару. Их обоих судили и приговорили
к тюремному заключению.
В бедном еврейском местечке не было ни одного ресторана. Клубы, как военный, так и гражданский, находились в самом жалком, запущенном виде, и поэтому
вокзал служил единственным местом, куда обыватели ездили частенько покутить и встряхнуться и даже поиграть в карты. Ездили туда и дамы
к приходу пассажирских поездов, что служило маленьким разнообразием в глубокой скуке провинциальной жизни.
Ромашов любил ходить на
вокзал по вечерам,
к курьерскому поезду, который останавливался здесь в последний раз перед прусской границей.
Потом путь по железной дороге до Николаевского
вокзала; оттуда на конке в Кудрино,
к маме; затем вместе с матерью
к Иверской Божьей Матери; после чуть ли не на край города в Лефортово, в кадетский корпус. Прощание, переодевание и, наконец, опять огромный путь на Арбат, на Знаменку, в белое здание Александровского училища.
Подъезжая
к Белграду, я узнал о только что совершившемся покушении на Милана, и уже на
вокзале я почувствовал, что в городе что-то готовится на том
вокзале, где два года назад меня торжественно встречали и провожали.
Кончив с чемоданом, он рассчитался с хозяйкой, предуведомленною им заранее, и переехал на извозчике
к Эркелю, жившему близко от
вокзала.
В том стадном стремлении, которое всегда охватывает людей на пароходах, на железных дорогах и на
вокзалах перед осадкой и высадкой, пассажиры стали торопливы и недоброжелательны друг
к другу.
Лозищанин вздохнул, оглянулся и сел на скамью, под забором, около опустевшего
вокзала. Луна поднялась на середину неба, фигура полисмена Джона Келли стала выступать из сократившейся тени, а незнакомец все сидел, ничем не обнаруживая своих намерений по отношению
к засыпавшему городу Дэбльтоуну.
Пепко уже успел заручиться ординарцем, и солдат таскал его вещи, суетился и повеличивал «вашим благородием». У Пепки вообще было что-то привлекающее
к себе. Когда Пепко сконфузился немного при виде корзины с съестным, которую Аграфена Петровна привезла на
вокзал, выручил солдат.
Минут через двадцать я отпустил вспененного рысака, не доезжая до
вокзала, где на подъезде увидел толпу разного начальства, и воротами пробежал на двор
к платформе со стороны рельс.
…28 июня мы небольшой компанией ужинали у Лентовского в его большом садовом кабинете. На турецком диване мертвецки спал трагик Анатолий Любский, напившийся с горя. В три часа с почтовым поездом он должен был уехать в Курск на гастроли, взял билет, да засиделся в буфете, и поезд ушел без него. Он прямо с
вокзала приехал
к Лентовскому, напился вдребезги и уснул на диване.
Вернулся я с
вокзала домой ночью, написал корреспонденцию, подписал ее своим старым псевдонимом «Проезжий корнет» и привез Н.И. Пастухову рано утром
к чаю.
— Только, говорит, нехорошо, что вы так удаляетесь от общества и производите впечатление замкнутого человека. Никак не поймешь, кто вы такой на самом деле, и не знаешь, как с вами держаться. Ах, да! — вдруг хлопнул себя по лбу Свежевский. — Я вот болтаю, а самое важное позабыл вам сказать… Директор просил всех быть непременно завтра
к двенадцатичасовому поезду на
вокзале.
Андрей Ильич был уверен, что Нина, как и в прошлый раз на
вокзале, сама найдет случай подойти
к нему, чтобы с глазу на глаз перекинуться несколькими фразами.
Камердинер поехал с вещами в купе, а я пошел пешком с Курского
к Николаевскому
вокзалу.
В день бенефиса Тамара едет утром на
вокзал, встречает Райчеву, везет ее в лучшую гостиницу по людным улицам. Артистку узнают, видят, говорят о ней, и около театральной кассы толпится народ.
К вечеру — аншлаг. При первом выходе бенефицианта встречают аплодисментами и полным молчанием после каждого акта и лучших монологов Гамлета. Тепло встретили Офелию, красавицу С. Г. Бороздину, дочь известного артиста Г. И. Григорьева. Она только одна пока удостоилась аплодисментов и бисировала песнь Офелии.
Я приехал на
вокзал к самому приходу поезда.
Вышел и направился
к вокзалу, а навстречу мне длинная знакомая фигура шагает: Василий Иванович Солодов.
Я двинулся
к группе, чтобы извиниться за опоздание. Потом узнал, что прямо с
вокзала они поехали на репетицию, а вещи отослали в гостиницу.
— Так. Скажи там начальству — утром сегодня
к нему гость приехал с
вокзала, с чемоданами, — три чемодана. Не прописывали ещё в полиции — срок имеют сутки. Маленький такой, красивый, с усиками…
Чёрный, железный червь, с рогом на голове и тремя огненными глазами, гремя металлом огромного тела, взвизгнул, быстро подполз
к вокзалу, остановился и злобно зашипел, наполняя воздух густым белым дыханием. Потный, горячий запах ударил в лицо Климкова, перед глазами быстро замелькали чёрные суетливые фигурки людей.
Говорили, что инженеры за то, чтобы дорога подходила
к самому городу, просили взятку в пятьдесят тысяч, а городское управление соглашалось дать только сорок, разошлись в десяти тысячах, и теперь горожане раскаивались, так как предстояло проводить до
вокзала шоссе, которое по смете обходилось дороже.
В
вокзале железной дороги она обратилась
к первому попавшемуся ей навстречу кондуктору, только что, видно, приехавшему с каким-нибудь поездом и сильно перезябшему.