Неточные совпадения
Следовало взять
сына портного, он же и пьянюшка был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся
к сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже
подослала к супруге полотна три штуки; так он ко мне.
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней
подошли гуськом:
«Что ж дальше?»
— Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры…
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей… На радость ли?
Вам тоже надо знать.
Пять
сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы, —
Уж взяли одного!
«Дерзай!» — за ними слышится
Дьячково слово;
сын его
Григорий, крестник старосты,
Подходит к землякам.
«Хошь водки?» — Пил достаточно.
Что тут у вас случилося?
Как в воду вы опущены?.. —
«Мы?.. что ты?..» Насторожились,
Влас положил на крестника
Широкую ладонь.
В следующую речь Стародума Простаков с
сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а
сын подойти к руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
— Я иду, прощайте! — сказала Анна и, поцеловав
сына,
подошла к Алексею Александровичу и протянула ему руку. — Ты очень мил, что приехал.
То же самое думал ее
сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она
подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Наконец мать победила оковавшую ее члены неподвижность и,
подойдя к постели, положила руку на голову
сына. Он вздрогнул и проснулся.
В те дни, когда усадьба наполнялась говором и пением приезжей молодежи, Петр ни разу не
подходил к фортепиано, на котором играл лишь старший из
сыновей Ставрученка, музыкант по профессии.
Сын Марьи Дмитриевны
подошел к гостю и приветливо спросил его, что ему угодно?
Старики отправились в господский дом и сначала завернули на кухню
к Домнушке. Все же свой человек, может, и научит, как лучше
подойти к приказчику. Домнушка сначала испугалась, когда завидела свекра Тита, который обыкновенно не обращал на нее никакого внимания, как и на
сына Агапа.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист
к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит
к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и
подошел, говорит, я
к пастуху попросить огня в трубку, а в это время
к тому
подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина
сын жену убил».
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и
подходя по временам
к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем
сына моего!»
Старший
сын хозяев, должно быть, очень неглупый мальчик, заметил это, и когда Александра Григорьевна перестала говорить, он сейчас же
подошел к Сереже и вежливо сказал ему...
Павел наконец проснулся и, выйдя из спальни своей растрепанный, но цветущий и здоровый,
подошел к отцу и, не глядя ему в лицо, поцеловал у него руку. Полковник почти сурово взглянул на
сына.
Мать
подошла к нему, села рядом и обняла
сына, притягивая голову его
к себе на грудь. Он, упираясь рукой в плечо ей, сопротивлялся и кричал...
— Господь сохранит его от рук твоих! — сказал Максим, делая крестное знамение, — не попустит он тебя все доброе на Руси погубить! Да, — продолжал, одушевляясь,
сын Малюты, — лишь увидел я князя Никиту Романыча, понял, что хорошо б жить вместе с ним, и захотелось мне попроситься
к нему, но совестно
подойти было: очи мои на него не подымутся, пока буду эту одежду носить!
Петенька, по обыкновению,
подошел к руке отца, но Иудушка подал руку боком, и все заметили, что он даже не перекрестил
сына.
Анфиса Петровна, например, была не удивлена, но как будто чем-то вдруг озабочена, и с тоскою посмотрела на своего
сына; барышни покраснели, а Поль Обноскин, с какою-то непонятною тогда для меня досадою, встал со стула и
подошел к окну.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и
подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой
сын…» На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем в самом деле лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
— Да он сущий Иуда-предатель! сегодня на площади я на него насмотрелся: то взглянет, как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь. Когда Козьма Минич говорил, то он съесть его хотел глазами; а как после
подошел к нему, так — господи боже мой! откуда взялися медовые речи! И молодец-то он, и православный, и
сын отечества, и бог весть что! Ну вот так мелким бесом и рассыпался!
— Да будет по глаголу твоему, сосед! — сказал с улыбкою Кручина. — Юрий Дмитрич, — продолжал он,
подойдя к Милославскому, — ты что-то призадумался… Помиримся! Я и сам виню себя, что некстати погорячился. Ты целовал крест
сыну, я готов присягнуть отцу — оба мы желаем блага нашему отечеству: так ссориться нам не за что, а чему быть, тому не миновать.
Между тем один пожилой купец и с ним молодой человек, по-видимому,
сын его,
подошли к надгробному камню, возле которого стоял Кирша, и стали разбирать надпись.
Если б не мать, они
подошли бы, вероятно,
к самым избам никем не замеченные: семейство сидело за обедом; тетка Анна, несмотря на весь страх, чувствуемый ею в присутствии мужа, который со вчерашнего дня ни с кем не перемолвил слова, упорно молчал и сохранял на лице своем суровое выражение, не пропускала все-таки случая заглядывать украдкою в окна, выходившие, как известно, на Оку; увидев
сыновей, она забыла и самого Глеба — выпустила из рук кочергу, закричала пронзительным голосом: «Батюшки, идут!» — и сломя голову кинулась на двор.
Глеб и
сын его
подошли к избушке; осмотревшись на стороны, они увидели шагах в пятнадцати дедушку Кондратия, сидевшего на берегу озера. Свесив худощавые ноги над водою, вытянув вперед белую как лунь голову, освещенную солнцем, старик удил рыбу. Он так занят был своим делом, что не заметил приближения гостей: несколько пескарей и колюшек, два-три окуня, плескавшиеся в сером глиняном кувшине, сильно, по-видимому, заохотили старика.
Глеб
подошел к крыльцу, думая расспросить, не застрял ли в кабаке какой-нибудь праздный батрак или не видали ли по крайней мере такого в Комареве на ярмарке. Вопрос рыбака столько обращался
к Герасиму, сколько и
к двум молодым ребятам, стоявшим на крыльце; они были знакомы Глебу: один был
сын смедовского мельника, другой — племянник сосновского старосты.
Старушка, ковыляя,
подошла к мужу и
сыну.
И, стало быть, теперь он и
к сыну,
к «Николашке», должен будет
подойти с обернутою салфеткою бутылкой вина и спросить: «Прикажете мадеры?» Нет, это… это было что-то такое, что помутило все понятия Патрикея и лишило его всех средств, как сообразить в этом случае свое положение.
Князь не осмелился даже
подойти к ней и пробрался было в соседнюю комнату, чтобы взглянуть на
сына; но и того ему акушерка на одно мгновение показала, так что он рассмотрел только красненький носик малютки.
— Я это дело так понимаю, — продолжал он, — вот как! Я сам, брат, два года взводом командовал — меня порывами-то не удивишь! Бывало,
подойдешь к солдатику: ты что, такой-сякой, рот-то разинул!.. Это сыну-то моему! А! хорош сюрприз!
К десяти часам Егор Фомич, наконец, изволили проснуться, а затем показались в зале. Как покорный
сын церкви, Егор Фомич
подошел под благословение батюшки и даже поцеловал у него руку.
Теперь оставим пирующую и сонную ватагу казаков и перенесемся в знакомую нам деревеньку, в избу бедной солдатки; дело
подходило к рассвету, луна спокойно озаряла соломенные кровли дворов, и всё казалось погруженным в глубокий мирный сон; только в избе солдатки светилась тусклая лучина и по временам раздавался резкий грубый голос солдатки, коему отвечал другой, черезвычайно жалобный и плаксивый — и это покажется черезвычайно обыкновенным, когда я скажу, что солдатка била своего
сына!
Митя (берет Любовь Гордеевну за руку и
подходит к Гордею Карпычу). Зачем же назло, Гордей Карпыч? Со злом такого дела не делают. Мне назло не надобно-с. Лучше уж я всю жизнь буду мучиться. Коли есть ваша такая милость, так уж вы благословите нас, как следует — по-родительски, с любовию. Как любим мы друг друга, и даже до этого случаю хотели вам повиниться… А уж я вам, вместо
сына, то есть завсегда всей душой-с.
Павел хотел было отказаться, но ему жаль стало сестры, и он снова сел на прежнее место. Через несколько минут в комнату вошел с нянькой старший
сын Лизаветы Васильевны. Он, ни слова не говоря и только поглядывая искоса на незнакомое ему лицо Павла,
подошел к матери и положил
к ней головку на колени. Лизавета Васильевна взяла его
к себе на руки и начала целовать. Павел любовался племянником и, кажется, забыл неприятное впечатление, произведенное на него зятем: ребенок был действительно хорош собою.
— Я ждал тебя,
сын мой, — сказал он, когда я
подошел к его благословенью.
Цыплунова (
подходя к Белесовой). Вы полюбили моего
сына?.. Это правда?
В это самое время Иван Ильич провалился, увидал свет, и ему открылось, что жизнь его была не то, что надо, но что это можно еще поправить. Он спросил себя: что же «то», и затих, прислушиваясь. Тут он почувствовал, что руку его целует кто-то. Он открыл глаза и взглянул на
сына. Ему стало жалко его. Жена
подошла к нему. Он взглянул на нее. Она с открытым ртом и с неотертыми слезами на носу и щеке, с отчаянным выражением смотрела на него. Ему жалко стало ее.
Филицата. Смирный он, смирный, ты не беспокойся. А уж я тебе за это сама послужу. Дай ему поглодать чего-нибудь, а уснет — где пришлось: солдатская кость,
к перинам непривычен.(
Подходит к окну.) Сила Ерофеич, войдите в комнату! (Зыбкиной.) Сила Ерофеич его зовут-то. Сын-то у тебя где?
Не имея ни родных, ни собственного имения, я должна унижаться, чтобы получить прощение мужа. Прощения! мне просить прощения! Боже! ты знаешь дела человеческие, ты читал в моей и в его душе и ты видел, в которой хранился источник всего зла!.. (Задумывается; потом
подходит медленно
к креслам и садится.) Аннушка! ходила ли ты в дом
к Павлу Григоричу, чтоб разведывать, как я велела? тебя там любят все старые слуги!.. Ну что ты узнала о моем муже, о моем
сыне?
Когда дверь передней затворилась за кузнецом, Иван Гаврилович отправился во внутренние покои. Проходя мимо большой залы, выходившей боковым фасом на улицу, он
подошел к окну. Ему пришла вдруг совершенно бессознательно мысль взглянуть на мину, которую сделает Силантий, получив от него такое неожиданное приказание касательно свадьбы
сына.
— Сдаюсь! — воскликнул он, — смиряюсь перед указанием свыше: вот
сын народа, которого предстоит разбудить. При сем случае можем произвести и надлежащий эксперимент. Итак, господа, — заговорил вдруг Чубаров,
подходя к Прошке и принимая позу и тон одного из профессоров, — прошу внимания.
Сын Федор, Ксенья, дети!
Храни вас Бог! Князь Шуйский,
подойди!
Друг друга мы довольно знаем. Помни,
В мой смертный час я Господа молю:
Как ты мне клятву соблюдешь, пусть так
И он тебя помилует! Басманов,
Спеши
к войскам! Тебе я завещаю
Престол спасти! О Господи, тяжел,
Тяжел Твой гнев! Грехи мои Ты не дал
Мне заслужить!
Aнисья (
к Матрене). Сейчас. Все с тобой смелей как будто. (
Подходит к крыльцу.
К Петру.) Самовар не поставить ли тебе? И тетка Матрена
к сыну пришла, — с ней попьете.
В сенях господского дома, когда новобрачные воротились, сперва
подошли к ручке и поздравили новую барыню ее родители, а потом кормилица в золотом повойнике поднесла десятимесячного
сына; брак их был благословлен заблаговременно.
Рождение
сына на несколько степеней поправило положение Марьи Валериановны. Столыгин был доволен сходством. Он до того расходился в первые минуты радости, что с благосклонной улыбкой спросил Тита: «Ты видел маленького?» — и когда Тит отвечал, что не сподобился еще этого счастия, он велел кормилице показать Анатоля Михайловича Титу. Тит
подошел к ножке новорожденного и со слезами умиления три раза повторил: «Настоящий папенька, вылитой папенька, папенькин потрет».
Когда после кадрили
к вдовушке
подошел ее давнишний восемнадцатилетний обожатель, неслужащий
сын самого богатого помещика, золотушный молодой человек, тот самый, у которого вырвал стул Турбин, она приняла его чрезвычайно холодно, и в ней не было заметно и десятой доли того смущения, которое она испытывала с графом.
И Васёнку схоронили, а на Аграфену не сердились, и даже, когда
подходил Васёнке девятый день, Аграфене велели выдать полпуда муки на блины и приказали дать ей лошадь, чтобы она могла поехать с
сыном своим, девятилетним Егоркою, на кладбище; но Аграфена муку взяла и отнесла ее на деревню
к сестре, а на лошади не поехала, а пошла с Егоркою пешком, хотя день был прескверный: холод и метель.
И увидел Моисея Аарон и все
сыны Израилевы, и… боялись
подойти к нему» (Исх. 34:29–30).].
Во время самого разгара боя
подошел к бойцам старый Моргун, якимовский тысячник. Шапкой махая, седыми кудрями потряхивая, кричит изо всей мочи он
сыну любезному...
Для князя Андрея началось «пробуждение от жизни». Приезжает княжна Марья с его
сыном. Она поспешно
подходит к брату, давя рыдания, — и вдруг замедляет шаг, и рыдания замирают. «Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватою.
В это время на реке послышались тихие всплески, и вслед за тем из темноты вынырнула женщина на оморочке. Она пристала
к берегу и втащила оморочку на берег.
Подойдя к огню, она подала мне две большие рыбины и пару уток, которых тоже заколола острогою. Я поблагодарил ее и обещал дать ее
сыновьям ружейных патронов, в которых, как я узнал, они очень нуждались.