Неточные совпадения
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать
к баракам. От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов,
солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок.
Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Кучка
солдат, вахмистр и несколько унтер-офицеров
подошли вместе с Вронским
к балкону.
Он вскочил,
подошел к окну, — по улице шла обычная процессия — большая партия арестантов, окруженная редкой цепью
солдат пароходно-конвойной команды.
Самгин
подошел к окну, выглянул: десяток
солдат, плотно окружив фонарный столб, слушали, как поет, подыгрывая на балалайке, курчавый, смуглый, точно цыган, юноша в рубахе защитного цвета, в начищенных сапогах, тоненький, аккуратный.
Он действительно не слышал, как
подошел к нему высокий
солдат в шинели, с палочкой в руке,
подошел и спросил вполголоса...
Капитан Горталов парадным шагом
солдата подошел к Радееву, протянул ему длинную руку.
Самгин встал,
подошел к окну — по улице шли, вразброд,
солдаты; передний что-то кричал, размахивая ружьем. Самгин вслушался — и понял...
Яков
подошел к парню и, указав на
солдата, спросил очень мягко...
Припоминая это письмо, Самгин
подошел к стене, построенной из широких спин полицейских
солдат: плотно составленные плечо в плечо друг с другом, они действительно образовали необоримую стену; головы, крепко посаженные на красных шеях, были зубцами стены.
Солдат повел Нехлюдова на другое крыльцо и
подошел по доскам
к другому входу. Еще со двора было слышно гуденье голосов и внутреннее движение, как в хорошем, готовящемся
к ройке улье, но когда Нехлюдов
подошел ближе, и отворилась дверь, гуденье это усилилось и перешло в звук перекрикивающихся, ругающихся, смеющихся голосов. Послышался переливчатый звук цепей, и пахнуло знакомым тяжелым запахом испражнений и дегтя.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут
солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире,
подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Он оглянулся во все стороны, быстро вплоть
подошел к стоявшему пред ним Алеше и зашептал ему с таинственным видом, хотя по-настоящему их никто не мог слышать: старик сторож дремал в углу на лавке, а до караульных
солдат ни слова не долетало.
Подойдя к палаткам, он остановился и, прикрыв рукой глаза от солнца, стал смотреть, в кого стреляют
солдаты.
Генерал
подошел к той двери, из которой должен был выйти Бенкендорф, и замер в неподвижной вытяжке; я с большим любопытством рассматривал этот идеал унтер-офицера… ну, должно быть,
солдат посек он на своем веку за шагистику; откуда берутся эти люди?
Она жила на Морской. Раз как-то шел полк с музыкой по улице, Ольга Александровна
подошла к окну и, глядя на
солдат, сказала мне...
Тюрьма стояла на самом перевале, и от нее уже был виден город, крыши домов, улицы, сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный
солдат подошел к дверцам, взял у матери подорожную и унес ее в маленький домик, стоявший на левой стороне у самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий господин, «команду на заставе имеющий», в путейском мундире и с длинными офицерскими усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
Офицер, сопровождавший
солдат, узнав, зачем я еду на Сахалин, очень удивился и стал уверять меня, что я не имею никакого права
подходить близко
к каторге и колонии, так как я не состою на государственной службе.
В рапорте командира клипера «Всадник», относящемся
к 1870 г., сказано, что клипер имеет в виду,
подойдя к местечку Мауке, высадить там 10 человек
солдат с тем, чтобы они приготовили место под огороды, так как в продолжение лета в этом месте предполагалось основать новый пост.
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и
подходя по временам
к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил
солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
Подошли мы таким манером часов в пять утра
к селенью, выстроились там
солдаты в ширингу; мне велели стать в стороне и лошадей отпрячь; чтобы, знаете, они не испугались, как стрелять будут; только вдруг это и видим: от селенья-то идет громада народу… икону, знаете, свою несут перед собой… с кольями, с вилами и с ружьями многие!..
Веткин отошел в сторону. «Вот возьму сейчас
подойду и ударю Сливу по щеке, — мелькнула у Ромашова ни с того ни с сего отчаянная мысль. — Или
подойду к корпусному и скажу: „Стыдно тебе, старому человеку, играть в солдатики и мучить людей. Отпусти их отдохнуть. Из-за тебя две недели били
солдат“.
Четвертый взвод упражнялся на наклонной лестнице. Один за другим
солдаты подходили к ней, брались за перекладину, подтягивались на мускулах и лезли на руках вверх. Унтер-офицер Шаповаленко стоял внизу и делал замечания.
Только что Праскухин, идя рядом с Михайловым, разошелся с Калугиным и,
подходя к менее опасному месту, начинал уже оживать немного, как он увидал молнию, ярко блеснувшую сзади себя, услыхал крик часового: «маркела!» и слова одного из
солдат, шедших сзади: «как раз на батальон прилетит!» Михайлов оглянулся.
Вы
подходите к пристани — особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов — дрова, мясо, туры, мука, железо и т. п. — кучей лежат около пристани;
солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом —
солдатами, моряками, купцами, женщинами — причаливают и отчаливают от пристани.
— Ты куда ранен? — спрашиваете вы нерешительно и робко у одного старого, исхудалого
солдата, который, сидя на койке, следит за вами добродушным взглядом и как будто приглашает
подойти к себе. Я говорю: «робко спрашиваете», потому что страдания, кроме глубокого сочувствия, внушают почему-то страх оскорбить и высокое уважение
к тому, кто перенес их.
Вот пехотный бойкий
солдат, в розовой рубашке и шинели в накидку, в сопровождении других
солдат, которые, руки за спину, с веселыми, любопытными лицами, стоят за ним,
подошел к французу и попросил у него огня закурить трубку. Француз разжигает и расковыривает трубочку и высыпает огня русскому.
Он
подошел сначала
к павильону, подле которого стояли музыканты, которым вместо пюпитров другие
солдаты того же полка раскрывши держали ноты, и около которых, больше смотря, чем слушая, составили кружок писаря, юнкера, няньки с детьми и офицеры в старых шинелях.
Как я
к этому важному делу
подойду, когда специально военных знаний у меня только на чуточку больше, чем у моего однолетки, молодого
солдата, которых у него совсем нет, и, однако, он взрослый человек в сравнении со мною, тепличным дитятей.
Как ни скрыта для каждого его ответственность в этом деле, как ни сильно во всех этих людях внушение того, что они не люди, а губернаторы, исправники, офицеры,
солдаты, и что, как такие существа, они могут нарушать свои человеческие обязанности, чем ближе они будут подвигаться
к месту своего назначения, тем сильнее в них будет подниматься сомнение о том: нужно ли сделать то дело, на которое они едут, и сомнение это дойдет до высшей степени, когда они
подойдут к самому моменту исполнения.
Второе — грустное: нам показали осколок снаряда, который после бомбардировки
солдаты нашли в лесу около дороги в Озургеты, привязали на палку, понесли это чудище двухпудовое с хороший самовар величиной и,
подходя к лагерю, уронили его на землю: двоих разорвало взрывом, — это единственные жертвы недавней бомбардировки.
И вот завтра его порют. Утром мы собрались во второй батальон на конфирмацию.
Солдаты выстроены в каре, — оставлено только место для прохода. Посередине две кучи длинных березовых розог, перевязанных пучками. Придут офицеры, взглянут на розги и выйдут из казармы на крыльцо. Пришел и Шептун. Сутуловатый, приземистый, исподлобья взглянул он своими неподвижными рыбьими глазами на строй,
подошел к розгам, взял пучок, свистнул им два раза в воздухе и, бережно положив, прошел в фельдфебельскую канцелярию.
— «Всегда держись так, как будто никого нет лучше тебя и нет никого хуже, — это будет верно! Дворянин и рыбак, священник и
солдат — одно тело, и ты такой же необходимый член его, как все другие. Никогда не
подходи к человеку, думая, что в нем больше дурного, чем хорошего, — думай, что хорошего больше в нем, — так это и будет! Люди дают то, что спрашивают у них».
Параша отходит и издали кланяется. Вася
подходят к воротам с
солдатом.
В один из холодных январских воскресных вечеров холодного 187… года
к воротам завода
подходил или, вернее сказать, подбегал молодой человек с интеллигентным лицом, одетый в рубище, в опорках вместо сапог, надетых на босые ноги. Подошедший постучал в калитку большим железным кольцом, и на стук вышел сторож, усатый
солдат, с добродушно-строгим выражением чисто русского, курносого лица.
Но когда посаженных на хлеб и воду выводили из арестантских на ночлег в роту, Андрей Петрович подстерегал эту процессию, отнимал их у провожатых, забирал
к себе в кухню и тут их кормил, а по коридорам во все это время расставлял
солдат, чтобы никто не
подошел.
Яков замолчал, поняв, что его слова не дойдут до Тихона. Он решил сказать Тихону о Носкове потому, что необходимо было сказать кому-либо о этом человеке; мысль о нём угнетала Якова более, чем всё происходящее. Вчера в городе
к нему откуда-то из-за угла
подошёл этот кривоногий, с тупым лицом
солдата, снял фуражку и, глядя внутрь её, в подкладку, сказал...
Вёл он себя буйно, пил много, точно огонь заливая внутри себя, пил не пьянея и заметно похудел в эти дни. От Ульяны Баймаковой держался в стороне, но дети его заметили, что он посматривает на неё требовательно, гневно. Он очень хвастался силой своей, тянулся на палке с гарнизонными
солдатами, поборол пожарного и троих каменщиков, после этого
к нему
подошёл землекоп Тихон Вялов и не предложил, а потребовал...
Вечерами, по субботам, у нашей лавки собиралось все больше народа — и неизбежно — старик Суслов, Баринов, кузнец Кротов, Мигун. Сидят и задумчиво беседуют. Уйдут одни, являются другие, и так — почти до полуночи. Иногда скандалят пьяные, чаще других
солдат Костин, человек одноглазый и без двух пальцев на левой руке. Засучив рукава, размахивая кулаками, он
подходит к лавке шагом бойцового петуха и орет натужно, хрипло...
Подошли к воротам. Два
солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули его на улицу.
Петр(настойчиво, со скрытым раздраженьем). Просто вы любите жить иллюзиями… И
подходите вы
к вашим
солдатам с некоторым тайным намерением… смешным, простите за правду! Освежаться среди
солдат — это, извините…
Генерал (кричит,
подходя). Полина! Молока генералу, — х-хо! Холодного молока!.. (
К Николаю.) А-а, гроб законов!.. Моя превосходная племянница, ручку! Конь, отвечай урок: что есть
солдат?
Подошли мы
к нему, видим: сидит старик под кедрой, рукой грудь зажимает, на глазах слезы. Поманил меня
к себе. «Вели, говорит, ребятам могилу мне вырыть. Все одно вам сейчас плыть нельзя, надо ночи дождаться, а то как бы с остальными
солдатами в проливе не встретиться. Так уж похороните вы меня, ради Христа».
В третий раз,
подойдя к углу цейхгауза, я круто повернул за угол. Гаврилов по-прежнему сидел на своем обрубке, понурив голову, собачки с ним не было.
Солдат охватил штык руками и свесил голову дремотные сумерки нагнали на него сон или тихие мечты о далекой родине, может быть, тоже о жене и о детях.
С этими словами он упал на спину, и через пять минут, когда я,
подходя к группе, образовавшейся подле него, спросил у
солдата: «чтò прапорщик?» мне отвечали: «отходит».
«Что скажешь в таком деле, сокол? То-то! Нур сказал было: „Надо связать его!..“ Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Нур знал это. Махнул он рукой да и отошел в сторону. А Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой кривой и острый. А потом
подошел Данило
к Зобару и сунул ему нож в спину как раз против сердца. Тоже отцом был Радде старый
солдат Данило!
Наконец, вдруг, как будто надежда блеснула в глазах его, он двинулся с места с левой ноги, ступил три шага как только мог ловче и даже пристукнул правым сапогом, как делают
солдаты,
подойдя к подозвавшему их офицеру.
Отъехавши верст сорок, он опять остановился кормить, отдохнул в сенях на постоялом дворе и в обед вышел на крыльцо и велел поставить самовар; достал гитару и стал играть; вдруг ко двору подъезжает тройка с колокольчиком, и из повозки выходит чиновник с двумя
солдатами,
подходит к Аксенову и спрашивает: кто, откуда?
Между тем студенты снова собрались на университетском дворе. Когда они
подходили к цели своего путешествия, то увидели, что на площади, между университетом и академией, уже был отряд жандармов. За университетом тоже стояли
солдаты, спешно вызванные из казарм Финляндского полка.
Но — странное дело! — отряд уже был близко, а из укреплений не стреляли. Авангард, с которым был и Ашанин,
подошел к Го-Конгу, большому форту, выстроенному на холме, окруженному рвами и командующему местностью и имеющему 300 метров по фасу и 85 амбразур и… там не было никого… Все пусто. Внутри форта было 40 блиндированных казарм…
Солдаты бросились осматривать их и скоро торжественно привели трех стариков.
Черный лес гудел, крутил вихри, свистел вьюгой и пушил снегом, когда
солдат Иван
подошел к опушке и громко крикнул...