Неточные совпадения
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и прихрамывал немного на одну ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не курил при дамах, не клал одну ногу на другую и строго порицал молодых людей, которые позволяют себе в обществе опрокидываться в
кресле и
поднимать коленку и сапоги наравне
с носом. Он и в комнате сидел в перчатках, снимая их, только когда садился обедать.
— Вы… горды! — произнес он
с каким-то глупым укором, качнувшись ко мне в
креслах и
подняв кверху все свои морщины на лбу своем.
В комнате в углу стояло старинное
кресло красного дерева
с инкрустациями, и вид этого
кресла, которое он помнил в спальне матери, вдруг
поднял в душе Нехлюдова совершенно неожиданное чувство.
Тем временем Иван и Григорий
подняли старика и усадили в
кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и
с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
Выйдет, бывало, на двор, сядет в
кресла и прикажет голубков
поднять; а кругом, на крышах, люди стоят
с ружьями против ястребов.
Вера Павловна опять села и сложила руки, Рахметов опять положил перед ее глазами записку. Она двадцать раз
с волнением перечитывала ее. Рахметов стоял подле ее
кресла очень терпеливо, держа рукою угол листа. Так прошло
с четверть часа. Наконец, Вера Павловна
подняла руку уже смирно, очевидно, не
с похитительными намерениями, закрыла ею глаза: «как он добр, как он добр!» проговорила она.
— Запомню, Вениамин Васильевич, — ответил я
с волнением и затем, по внезапному побуждению,
поднял на него глаза, но не решился высказать вставший в уме вопрос. Он, вероятно, понял, потянулся в
кресле и быстро встал на ноги.
Она упала без чувств ему на руки. Он
поднял ее, внес в комнату, положил в
кресла и стал над ней в тупом ожидании. На столике стоял стакан
с водой; воротившийся Рогожин схватил его и брызнул ей в лицо воды; она открыла глаза и
с минуту ничего не понимала; но вдруг осмотрелась, вздрогнула, вскрикнула и бросилась к князю.
Лиза подалась вперед, покраснела — и заплакала, но не
подняла Марфы Тимофеевны, не отняла своих рук: она чувствовала, что не имела права отнять их, не имела права помешать старушке выразить свое раскаяние, участие, испросить у ней прощение за вчерашнее; и Марфа Тимофеевна не могла нацеловаться этих бедных, бледных, бессильных рук — и безмолвные слезы лились из ее глаз и глаз Лизы; а кот Матрос мурлыкал в широких
креслах возле клубка
с чулком, продолговатое пламя лампадки чуть-чуть трогалось и шевелилось перед иконой, в соседней комнатке за дверью стояла Настасья Карповна и тоже украдкой утирала себе глаза свернутым в клубочек клетчатым носовым платком.
Он рассказывал, как дворяне сговаривались забаллотировать предводителя, и вдруг все единогласно его выбрали снова, посадили на
кресла,
подняли, понесли по зале и, остановясь перед этой дурой, предводительшей, которая сидела на хорах, ни
с того ни
с сего там что-то заорали, ура, или рады стараться.
Он схватил ее и,
подняв как ребенка, отнес в свои
кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе
с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
Я сидел в третьем ряду
кресел. Что-то незнакомое и вместе
с тем знакомое было в ней. Она
подняла руку, чтобы взять у соседа афишу. А на ней мой кошелек — перламутровый, на золотой цепочке! А на груди переливает красным блеском рубиновая брошка — сердце, пронзенное бриллиантовой стрелой…
Решительный испуг охватил публику, почти все встали
с мест. Быстро вскочила и Юлия Михайловна, схватив под руку супруга и
подымая его
с кресел… Скандал выходил непомерный.
Весь следующий день Егор Егорыч провел, запершись в своей комнате, и только к вечеру спросил чаю
с хлебом и затем снова заперся. Вероятно, он этот день провел в умном делании, потому что сидел неподвижно на своем
кресле и, держа свою руку под ложечкой, потом все более и более стал
поднимать глаза к небу и, видимо, одушевлялся.
Небольшого роста, прямой, как воин, и поджарый, точно грач, он благословлял собравшихся, безмолвно простирая к ним длинные кисти белых рук
с тонкими пальчиками, а пышноволосый, голубоглазый келейник ставил в это время сзади него низенькое, обитое кожей
кресло: старец, не оглядываясь, опускался в него и, осторожно потрогав пальцами реденькую, точно из серебра кованую бородку, в которой ещё сохранилось несколько чёрных волос, —
поднимал голову и тёмные густые брови.
— Сидим
с Саввой в директорском кабинете в отцовском
кресле. Посмотрел в напечатанном списке членов свою фамилию и говорит: «Очень, очень-с хорошо-с… очень-с рад-с… успеха желаю-с…» Я ему о тысяче рублей заимообразно… Как кипятком его ошпарил! Он откинулся к спинке
кресла,
поднял обе руки против головы, ладонями наружу, как на иконах молящихся святых изображают, закатив вверх свои калмыцкие глаза, и елейно зашептал...
Иногда это смешит ее самое: вдруг поразится, что Саша читает, или что он, как мужчина,
поднял одной рукой тяжелое
кресло и переставил, или что он подойдет к плевательнице в углу и плюнет, или что к нему обращаются
с отчеством: Александр Николаевич, и он отвечает, нисколько не удивляясь, потому что и сам считает себя Александром Николаевичем.
Наконец дверь отворялась и замученный денщик объявлял: «Кушать готово!» В столовой встречал их багровый, распаренный в кухонной духоте и сердитый Самойленко; он злобно глядел на них и
с выражением ужаса на лице
поднимал крышку
с супника и наливал обоим по тарелке и, только когда убеждался, что они едят
с аппетитом и что кушанье им нравится, легко вздыхал и садился в свое глубокое
кресло.
Шаховской несколько раз вскакивал
с своих
кресел, подбегал то к тому, то к другому актеру или актрисе, стараясь ласкою, шуткою и собственным одушевлением оживить,
поднять тон действующих лиц; так, одному говорил он: «Василий Петлович, ты, кажется, устал; велно, позавтлакал и хочешь уснуть.
Один раз он, встав
с судна и не в силах
поднять панталоны, повалился на мягкое
кресло и
с ужасом смотрел на свои обнаженные,
с резко обозначенными мускулами, бессильные ляжки.
Вдруг что-то упало… Это была дядина палка… Ее ему подали, но он до нее не коснулся: он сидел, склонясь набок,
с опущенною
с кресла рукою, в которой, как позабытая, лежала большая бирюза от застежки… Но вот он уронил и ее, и… ее никто не спешил
поднимать.
С адмиральского корабля «Трех иерархов» спустили покойное
кресло и на нем
подняли принцессу на палубу.
Прошло три минуты, и в гостиную бесшумно вошла большая старуха в черном и
с повязанной щекой. Она поклонилась мне и
подняла сторы. Тотчас же, охваченные ярким светом, ожили на картине крысы и вода, проснулась Тараканова, зажмурились мрачные старики-кресла.
Царь вскочил
с кресла как ужаленный и глубоко вонзил в пол острие своего костыля. Шахматный столик
с шумом полетел на пол. Вяземский бросился
поднимать его и подбирать рассыпавшиеся шахматы. Иоанн дрожал всем телом. Гнев, ярость и злоба попеременно отражались на его лице. Несколько времени он не был в силах произнести слова и лишь немного оправившись прохрипел...
Болезнь шла быстро, приближаясь к роковому концу. Изможденное тело обессилело в борьбе
с надвигающеюся силою смерти, и лишь живой дух боролся до конца, временно даже оставаясь победителем. Во время этих побед — коротких промежутков — Александр Васильевич, по-видимому, поправлялся, его
поднимали с постели, сажали в большое
кресло на колесах и возили по комнате.
Положив бумагу на папку посреди стола, сановник поднялся
с своего места и попросил художника сесть в
кресло, а сам стал и
поднял вверх лицо, как будто он готовился слушать лично ему отдаваемое распоряжение герцога.
Наташа стала коленом на
кресло, нагнулась над матерью, обняла ее,
с неожиданною силой,
подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
Вот он лежит на
кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется
с мучительною болью. «Чтò такое эта боль? Зачем боль? Чтò он чувствует? Как у него болит!» думает Наташа. Он заметил ее вниманье,
поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
Терраса покрылась людьми, пресвитеры были смяты, а епископ, покинув свое
кресло с высокой спинкой, поспешно скрылся в двери внутренних комнат. Нефора же мгновенно встала на его опустевшее
кресло и, взявшись одною рукой за верхнее украшение его спинки,
подняла другую свою руку кверху и громко сказала...
Князь Василий стоял
с другой стороны двери, близко к
креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз
поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу.
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно-желтой головы
с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших
кресло, что умирающего
поднимали и переносили.