Неточные совпадения
Десятка полтора мужчин и
женщин во главе с хозяйкой дружно аплодировали Самгину, он кланялся, и ему казалось: он стал такой легкий, что рукоплескания,
поднимая его
на воздух, покачивают. Известный адвокат крепко жал его
руку, ласково говорил...
По лестнице в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они остановились в дверях танцевальной залы, где их окружила целая толпа знакомых мужчин и
женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров с женой, потом сдал ее с
рук на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо платком, побрел в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные ноги и
поднял в знак удивления плечи.
Она медленно
подняла на меня свои глаза… О, взгляд
женщины, которая полюбила, — кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись, вопрошали, отдавались… Я не мог противиться их обаянию. Тонкий огонь пробежал по мне жгучими иглами; я нагнулся и приник к ее
руке…
В «Страшном суде» Сикстинской капеллы, в этой Варфоломеевской ночи
на том свете, мы видим сына божия, идущего предводительствовать казнями; он уже
поднял руку… он даст знак, и пойдут пытки, мученья, раздастся страшная труба, затрещит всемирное аутодафе; но — женщина-мать, трепещущая и всех скорбящая, прижалась в ужасе к нему и умоляет его о грешниках; глядя
на нее, может, он смягчится, забудет свое жестокое «
женщина, что тебе до меня?» и не подаст знака.
От думы они поехали
на Соборную площадь, а потом
на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и
на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под
руку,
поднимал наверх и передавал с
рук на руки жене, испитой болезненной
женщине с испуганным лицом.
— Погоди, ребята! — заговорил Рыбин, оглядывая их, и
поднял руку неторопливым движением. — Вот —
женщина! — сказал он, указывая
на мать. — Сын у нее, наверное, пропал теперь…
Александр все еще сидел, опершись головой
на руки. Кто-то дотронулся до его плеча. Он
поднял голову: перед ним молодая, прекрасная
женщина, в пеньюаре, в чепчике à la Finoise. [финского фасона (франц.)]
Вошла княгиня; та же маленькая, сухая
женщина с бегающими глазами и привычкой оглядываться
на других, в то время как она говорила с вами. Она взяла меня за
руку и
подняла свою
руку к моим губам, чтобы я поцеловал ее, чего бы я иначе, не полагая этого необходимым, никак не сделал.
Сжав кулаки, он крадется к
женщине и вдруг, топнув ногой, падает
на колени перед нею, широко раскинув
руки,
подняв брови, сердечно улыбаясь.
Казак с великим усилием
поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею.
Женщина, спустив платок с головы
на плечи, положила
на стол крепкие белые
руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел
на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить
на заслуженные упреки.
Хаджи-Мурат, оправив
на себе пистолет за спиною, подошел к разложенным
женщиной подушкам и, запахивая черкеску, сел
на них. Старик сел против него
на свои голые пятки и, закрыв глаза,
поднял руки ладонями кверху. Хаджи-Мурат сделал то же. Потом они оба, прочтя молитву, огладили себе
руками лица, соединив их в конце бороды.
«Никогда я
на женщину руки не
поднимал, — уж какие были те, и Дунька, и Сашка… разве эта — ровня им! А замучил бы! Милая, пала ты мне
на душу молоньей — и сожгла! Побить бы, а после — в ногах валяться, — слёзы бы твои пил! Вот еду к Мокею Чапунову, нехорошему человеку, снохачу. Зажгу теперь себя со всех концов —
на кой я леший нужен!»
Легко, точно ребёнка, он
поднял её
на руки, обнял всю, а она ловко повернулась грудью к нему и
на секунду прижала влажные губы к его сухим губам. Шатаясь, охваченный красным туманом, он нёс её куда-то, но
женщина вдруг забилась в его
руках, глухо вскрикивая...
Илья сначала отталкивал её от себя, пытаясь
поднять с пола, но она крепко вцепилась в него и, положив голову
на колени, тёрлась лицом о его ноги и всё говорила задыхающимся, глухим голосом. Тогда он стал гладить её дрожащей
рукой, а потом, приподняв с пола, обнял и положил её голову
на плечо себе. Горячая щека
женщины плотно коснулась его щеки, и, стоя
на коленях пред ним, охваченная его сильной
рукой, она всё говорила, опуская голос до шёпота...
Безногая жена Перфишки тоже вылезла
на двор и, закутавшись в какие-то лохмотья, сидела
на своём месте у входа в подвал.
Руки её неподвижно лежали
на коленях; она,
подняв голову, смотрела чёрными глазами
на небо. Губы её были плотно сжаты, уголки их опустились. Илья тоже стал смотреть то в глаза
женщины, то в глубину неба, и ему подумалось, что, может быть, Перфишкина жена видит бога и молча просит его о чём-то.
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь
женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв
поднял руки, осторожно положил их ладонями
на её плечи, и
руки у него дрожали от робости пред этой
женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими, горячими
руками и сказала звенящим голосом...
Крестьяне, зарядив свои ружья, отправились в назначенные для них места, и
на лугу осталось не более осьмидесяти человек, вооруженных по большей части дубинами, топорами и рогатинами. К ним вскоре присоединилось сотни три
женщин с ухватами и вилами. Ребятишки, старики, больные — одним словом, всякой, кто мог только двигаться и
подымать руку, вооруженную чем ни попало, вышел
на луг.
Тогда меня коснулась
рука, я
поднял голову и с горьким стыдом увидел ту веселую молодую
женщину, от которой взял розу. Она смотрела
на меня внимательно с улыбкой и интересом.
Молодая
женщина, скинув обувь, измокшую от росы, обтирала концом большого платка розовую, маленькую ножку, едва разрисованную лиловыми тонкими жилками, украшенную нежными прозрачными ноготками; она по временам
поднимала голову, отряхнув волосы, ниспадающие
на лицо, и улыбалась своему спутнику, который, облокотясь
на руку, кидал рассеянные взгляды, то
на нее, то
на небо, то в чащу леса; по временам он наморщивал брови, когда мрачная мысль прокрадывалась в уме его, по временам неожиданная влажность покрывала его голубые глаза, и если в это время они встречали радужную улыбку подруги, то быстро опускались, как будто бы пораженные ярким лучом солнца.
Костырева с вытянутыми судорожно
руками, опустив головку и только по временам
поднимая, как бы для вздоха, грудь, скорее похожа была
на статую, чем
на живую
женщину.
Эти соображения студента были прерваны шорохом и легким свистом шелкового женского платья. Хвалынцев
поднял глаза —
на пороге стояла
женщина, вся в черном. Колтышко предупредительно бросился к ней навстречу и, с видом глубокой почтительности, подал
руку.
И вдруг смолк. Быстро размахнув полотенцем, висевшим до того у него
на плече, и потрясая пальмовой веткой, он, как спущенный волчок, завертелся
на пятке правой ноги. Все, кто стоял в кругах, и мужчины, и
женщины с кликами: «
Поднимайте знамена!» — также стали кружиться, неистово размахивая пальмами и полотенцами. Те, что сидели
на стульях, разостлали платки
на коленях и скорым плясовым напевом запели новую песню, притопывая в лад левой ногой и похлопывая правой
рукой по коленям. Поют...
Невдалеке он заарестовал бабу, ехавшую в город с возом молодой капусты и, дав этой, ничего не понимавшей и упиравшейся бабе несколько толчков, насильно привел ее лошадь к тому месту, где лежал бесчувственный Подозеров. Здесь майор, не обращая внимания
на кулаки и вопли
женщины, сбросив половину кочней
на землю, а из остальных устроил нечто вроде постели и,
подняв тяжело раненного или убитого
на свои
руки, уложил его
на воз, дал бабе рубль, и Подозерова повезли.
Отталкивает Екатерину Ивановну с такой силой, что она падает
на диван. Лежит, не шевелясь, и снизу вверх, со странной улыбкой
на Алексея. Тот
поднимает обе
руки с таким видом, будто в них камень и он хочет обрушить его
на женщину.
У туалета сидела
женщина,
на вид еще очень моложавая, блондинка, с широким худощавым лицом и совершенно бледными глазами, в голубенькой ситцевой"круглой блузе", какие попадаются теперь только в России. Она распускала свою косу, довольно густую и очень светлую, собираясь припрятать ее под ночной чепчик.
Подняв правую
руку к волосам, она слегка щурила левый глаз, и
на переносице ее низковатого и сухого лба явилась недовольная морщинка.
Они вышли
на поляну. Вдруг, в десяти шагах от них, выбежала из лесу
женщина с искаженным, видимо, безумием лицом, вся в лохмотьях, худая, как скелет, бледная, как смерть.
Подняв к небу свои костлявые
руки, она крикнула диким голосом...
