Неточные совпадения
Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая
стена, тоже изрезанная окнами.
По грязным стеклам,
по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией
поднималась на крышу, ясно было, что это окна кухонь. В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
В углу зала
поднялся, точно вполз
по стене, опираясь на нее спиною, гладко остриженный, круглоголовый человек в пиджаке с золотыми пуговицами и закричал...
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить, стоя на палубе,
поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень к скалистой
стене острова, около которого он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.
Из просторных сеней с резными дверями мы
поднялись по деревянной, устланной циновками лестнице вверх, в полумрачные от жалюзи комнаты, сообщающиеся круглыми дверьми. Везде
стены и мебель тонкой резной работы, золоченые ширмы, длинные крытые галереи со всеми затеями утонченной роскоши; бронза, фарфор;
по стенам фигуры, арабески.
Назывался он не в насмешку над заседавшими там старичками, а потому, что там велась слишком мелкая игра, и играющие, как умные детки, молчали наравне с мундирными портретами
по стенам. А чуть кто-нибудь возвышал голос в карточном споре,
поднимались удивленные головы, раздавалось повелительное «тс», и все смолкало.
На одном из поворотов молодые люди остановились. Они
поднялись уже довольно высоко, и в узкое окно, вместе с более свежим воздухом, проникла более чистая, хотя и рассеянная струйка света. Под ней на
стене, довольно гладкой в этом месте, роились какие-то надписи. Это были
по большей части имена посетителей.
Петр
поднялся к нему и, проведя рукой
по стене, легко разыскал суровый афоризм, врезанный в
стену каким-то, может быть более столетия уже умершим, человеком...
Старый парк зарос и одичал;
по дорожкам начал пробиваться осинник; на месте старого дома валялись осколки кирпича и
поднялась целая
стена крапивы и лопухов.
Солнце
поднималось все выше, вливая свое тепло в бодрую свежесть вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли
по улице и
по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и пыль со
стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее, голоса звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.
Однако тотчас же, вымыв руки, сел учиться. Провел на листе все горизонтальные, сверил — хорошо! Хотя три оказались лишними. Провел все вертикальные и с изумлением увидал, что лицо дома нелепо исказилось: окна перебрались на места простенков, а одно, выехав за
стену, висело в воздухе,
по соседству с домом. Парадное крыльцо тоже
поднялось на воздух до высоты второго этажа, карниз очутился посредине крыши, слуховое окно — на трубе.
Тогда Кожемякин, усмехнувшись, загасил свечу, сел на постель, оглянулся — чёрные стёкла окон вдруг заблестели, точно быстро протёртые кем-то, на пол спутанно легли клетчатые тени и поползли к двери, а дойдя до неё, стали
подниматься вверх
по ней. Ветер шуршал, поглаживая
стены дома.
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя в углу человека, остановились, тяжело прижимая его к
стене. Точно плывя
по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени,
поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются на грудь и на лицо ей.
— Пять?… — Он покраснел, отойдя к
стене у стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. — Смотрите, Санди, как вам будет удобно есть и пить: если вы потянете шнур один раз, —
по лифту, устроенному в
стене,
поднимется завтрак. Два раза — обед, три раза — ужин; чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим телефоном. — Он растолковал мне, как звонить в телефон, затем сказал в блестящую трубку: — Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. — Поп обернулся ко мне: — Что вы желаете?
Иногда вечерами, кончив работу, или в канун праздника, после бани, ко мне в пекарню приходили Цыган, Артем и за ними — как-то боком, незаметно подваливался Осип. Усаживались вокруг приямка перед печью, в темном углу, — я вычистил его от пыли, грязи, он стал уютен.
По стенам сзади и справа от нас стояли полки с хлебными чашками, а из чашек, всходя,
поднималось тесто — точно лысые головы, прячась, смотрели на нас со
стен. Мы пили густой кирпичный чай из большого жестяного чайника, — Пашка предлагал...
Двора у Спирькиной избы не было, а отдельно стоял завалившийся сеновал. Даже сеней и крыльца не полагалось, а просто с улицы бревно с зарубинами было приставлено ко входной двери — и вся недолга. Изба было высокая, как все старинные постройки, с подклетью, где у Спирьки металась на цепи голодная собака. Мы
по бревну кое-как
поднялись в избу, которая даже не имела трубы, а дым из печи шел прямо в широкую дыру в потолке.
Стены и потолок были покрыты настоящим ковром из сажи.
Опять многоголосое жужжание и резкий истерический выкрик. Около
стен Васиного дома стало просторнее, и еще несколько уважаемых граждан
поднялись по ступенькам. Дверь на крыльце открылась, — сотни голов вытянулись, заглядывая на лестницу,
по которой «почетные»
поднялись на верхний этаж. Водворилась торжественная тишина… Точно депутация понесла с собой судьбы города на милость и немилость…
И «щур», увлекшись,
поднялся, зашагал около
стен и, размахивая руками, начал выкладывать передо мною свои познания
по хирургической патологии… Омертвение костей черепа, воспаление мозга, смерть и другие ужасы так и сыпались из его рта с бесконечными объяснениями макроскопических и микроскопических процессов, сопровождающих эту туманную и неинтересную для меня terram incognitam [неизвестную землю, область (лат.).].
Ничего ему не сказал и Теркин. Оба сидели на мшистом пне и прислушивались к быстро поднявшемуся шелесту от ветерка. Ярко-зеленая прогалина начала темнеть от набегавших тучек. Ближние осины, березы за просекой и большие рябины за
стеной елей заговорили наперебой шелковистыми волнами разных звуков. Потом
поднялся и все крепчал гул еловых ветвей, вбирал в себя шелест листвы и расходился
по лесу, вроде негромкого прибоя волн.
Обошли кругом. Взвилась в небо ракета… И с кремлевской
стены раздался грохот пушки. Несколько минут не простыл воздух от сотрясений меди и пороха… Толпа забродила
по площади, начала кочевать
по церквам, спускаться и
подниматься на Ивана Великого; заслышался гул разговора, как только смолк благовест.
Горничная убежала. Тася
поднялась по нескольким ступенькам на площадку с двумя окнами. Направо стеклянная дверь вела в переднюю, налево — лестница во второй этаж.
По лестницам шел ковер. Пахло куреньем. Все смотрело чисто; не похоже было на номера. На
стене, около окна, висела пачка листков с карандашом. Тася прочла:"Leider, zu Hause nicht getroffen" [«К сожалению, не застал дома» (нем.).] — и две больших буквы. В стеклянную дверь видна была передняя с лампой, зеркалом и новой вешалкой.
Наша деревня с каждым днем разрушалась. Фанзы стояли без дверей и оконных рам, со многих уже сняты были крыши; глиняные
стены поднимались среди опустошенных дворов, усеянных осколками битой посуды. Китайцев в деревне уже не было. Собаки уходили со дворов, где жили теперь чужие люди, и — голодные, одичалые — большими стаями бегали
по полям.
Керосинка без стекла тускло горела на столе, дым коптящею, шевелящеюся струйкою
поднимался к потолку.
По стенам тянулись серые тени. За закоптелою печкою шевелилась густая темнота. И из темноты, казалось мне пристально смотрит в избу мрачный, беспощадный дух дома. Он намечает к смерти ставшую ему ненужною старуху; как огромный паук, невидимою паутиною крепко опутывает покорно опущенные плечи девушки…
Со стула с мягким сиденьем и жесткой спинкою, которыми
по стенам была уставлена эта комната, стоявшего у зеркала в рамке красного дерева с таким же подзеркальником,
поднялась высокая, стройная молодая женщина.