Неточные совпадения
То, что произошло после этих слов, было легко, просто и заняло удивительно мало времени, как будто несколько секунд. Стоя у окна, Самгин с изумлением вспоминал, как он
поднял девушку на
руки, а она, опрокидываясь спиной на постель, сжимала уши и виски его
ладонями, говорила что-то и смотрела в глаза его ослепляющим взглядом.
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира на месте ручки. Нож выскользнул из
рук его и упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб
поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил
руку Нехаевой, девушка вырвала
руку, лишенный опоры Клим припал на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие
ладони на своих щеках, сухой и быстрый поцелуй в губы и торопливый шепот...
— Ты их, Гашка, прутом, прутом, — советовала она, мотая тяжелой головой. В сизых, незрячих глазах ее солнце отражалось, точно в осколках пивной бутылки. Из двери школы вышел урядник, отирая
ладонью седоватые усы и аккуратно подстриженную бороду, зорким взглядом рыжих глаз осмотрел дачников, увидав Туробоева, быстро
поднял руку к новенькой фуражке и строго приказал кому-то за спиною его...
Потом он долго и внимательно смотрел на циферблат стенных часов очень выпуклыми и неяркими глазами. Когда профессор исчез, боднув головою воздух, заика
поднял длинные
руки, трижды мерно хлопнул
ладонями, но повторил...
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и на седую голову. Люди вставали с пола,
поднимая друг друга за
руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо
ладонями, бросился на пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку,
подняв ее к огню;
ладонью другой
руки он прикрывал глаза. На голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Стояла она —
подняв голову и брови, удивленно глядя в синеватую тьму за окном,
руки ее были опущены вдоль тела, раскрытые розовые
ладони немного отведены от бедер.
Но голос его пресекся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался, все еще не в силах сказать слова. Коля вдруг
поднял руку и провел для чего-то своею
ладонью по волосам Илюши.
Одним утром Струнников пришел в хлев, в котором неподвижно был распростерт обреченный бычок, приказал
поднять его, собственными
руками прощупал тушу и сделал ребром
ладони промер частей, приговаривая: «задняя нога, другая нога, котлеты, грудина, печенка» и т. д.
Девушка торопливо вытерла своим платком протянутую мясистую
ладонь, которая могла ее
поднять на воздух, как перышко. Она слышала, как тяжело дышал ее собеседник, и опять собрала около ног распустившиеся складки платья, точно защищаясь этим жестом от протянутой к ней сильной
руки. В это мгновенье она как-то сама собой очутилась в железных объятиях набоба, который задыхавшимся шепотом повторял ей...
Оставшись один, Весовщиков оглянулся, вытянул ногу, одетую в тяжелый сапог, посмотрел на нее, наклонился, пощупал
руками толстую икру.
Поднял руку к лицу, внимательно оглядел
ладонь, потом повернул тылом.
Рука была толстая, с короткими пальцами, покрыта желтой шерстью. Он помахал ею в воздухе, встал.
— Он хочет сделать меня идиотом! — пожаловался Егор. Короткие, тяжелые вздохи с влажным хрипом вырывались из груди Егора, лицо его было покрыто мелким потом, и, медленно
поднимая непослушные, тяжелые
руки, он отирал
ладонью лоб. Странная неподвижность опухших щек изуродовала его широкое доброе лицо, все черты исчезли под мертвенной маской, и только глаза, глубоко запавшие в отеках, смотрели ясно, улыбаясь снисходительной улыбкой.
Оказалось, что Евпраксеюшка беременна уж пятый месяц: что бабушки-повитушки на примете покуда еще нет; что Порфирию Владимирычу хотя и было докладывано, но он ничего не сказал, а только сложил
руки ладонями внутрь, пошептал губами и посмотрел на образ, в знак того, что все от Бога и он, царь небесный, сам обо всем промыслит, что, наконец, Евпраксеюшка однажды не остереглась,
подняла самовар и в ту же минуту почувствовала, что внутри у нее что-то словно оборвалось.
Шакир шагал стороной, без шапки, в тюбетейке одной, она взмокла, лоснилась под дождём, и по смуглому лицу татарина текли струи воды. Иногда он,
подняв руки к лицу, наклонял голову, мокрые
ладони блестели и дрожали; ничего не видя перед собою, Шакир оступался в лужи, и это вызывало у людей, провожавших гроб, неприятные усмешки. Кожемякин видел, что горожане смотрят на татарина косо, и слышал сзади себя осуждающее ворчание...
Когда старик
поднимает голову — на страницы тетради ложится тёмное, круглое пятно, он гладит его пухлой
ладонью отёкшей
руки и, прислушиваясь к неровному биению усталого сердца, прищуренными глазами смотрит на белые изразцы печи в ногах кровати и на большой, во всю стену, шкаф, тесно набитый чёрными книгами.
Николай Артемьевич вскочил,
поднял правую
руку выше головы и мягко опустил ее на
ладонь обер-секретаря.
— Сидим с Саввой в директорском кабинете в отцовском кресле. Посмотрел в напечатанном списке членов свою фамилию и говорит: «Очень, очень-с хорошо-с… очень-с рад-с… успеха желаю-с…» Я ему о тысяче рублей заимообразно… Как кипятком его ошпарил! Он откинулся к спинке кресла,
поднял обе
руки против головы,
ладонями наружу, как на иконах молящихся святых изображают, закатив вверх свои калмыцкие глаза, и елейно зашептал...
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв
поднял руки, осторожно положил их
ладонями на её плечи, и
руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими, горячими
руками и сказала звенящим голосом...
В это время
подняли занавес, и вышла на вызовы Ермолова, и жандарм, сверкая бриллиантом на мизинце холеной
руки, начал как-то наискось хлопать
ладонь о
ладонь, но «на челе его высоком не отразилось ничего».
Я вскочил и ошалел. В двери кабинета стоял весь в белом человек,
подняв руки кверху. Из-за его
ладони мне не видно было лица.
Виктор развалился еще покойнее, округленно
поднял руку над головой, посмотрел себе на
ладонь и глухо фыркнул.
Он пел славно, бойко и весело. Его мужественное лицо, и без того выразительное, еще более оживлялось, когда он пел; изредка подергивал он плечами, внезапно прижимал струны
ладонью,
поднимал руку, встряхивал кудрями и соколом взглядывал кругом. Он в Москве не раз видал знаменитого Илью и подражал ему. Хор дружно ему подтягивал. Звучной струей отделялся голос Марьи Павловны ото всех других голосов; он словно вел их за собою; но одна она петь не хотела, запевалой до конца остался Веретьев.
Они оба начали злиться и взвизгивать — но тут неслышно явилась Паша, сунула в дверь
руку с зажженной лампой, — Четыхер принял лампу,
поднял ее над головой и осветил поочередно Бурмистрова на постели, с прижатыми к груди
руками и встрепанной головой, изломанное тело Симы на полу, а около печи Артюшку. Он стоял, положив
ладони на дуло ружья, и лицо его улыбалось кривой бессменной улыбкой.
— Вы понимаете? Полиция… — утвердительно кивал он головой,
поднимая кверху брови и губы, так что последние почти коснулись красноватого носа. — Насчет… понимаете? — Он отвел назад
руку с растопыренными пальцами и открытой
ладонью, показывая, как берутся взятки. Затем откачнулся назад и еще раз кивнул головой. — Да-да. Представьте.
Вот он
поднял кверху опущенные
руки, развел их, устремил в глаза Норы острый, прицеливающийся и гипнотизирующий взгляд акробата и… хлопнул в
ладони.
— А-а, доктор! Здравствуйте! — встретил меня Виктор Сергеевич, высоко
поднял руку и мягко опустил ее мне в
ладонь. — Все ли в добром здоровье?
Рядом с Верою, с ногами на нарах, сидел высокий мужчина в кожаных болгарских туфлях-пасталах, — сидел, упершись локтями в колени и положив голову на
руки. Вера осторожно положила ему
ладонь на плечо. Он
поднял голову и чуждо оглядел ее прекрасными черными глазами.
Оркестр заиграл «Интернационал». Все встали. Пионеры стояли с серьезными лицами,
подняв правые
руки ладонями вперед. Лелька всегда любила этот прелестный пионерский жест и любовалась лесом замерших в воздухе молодых
рук, безмолвно говоривших...
Она открыла сумочку, вынула носовой платок и за ним портмоне. Положив на
ладонь два серебряных рубля и мелочь, она протянула ее к защитнику и потом к суду. Одна монетка соскользнула с
руки, покружилась по бетонному, натертому полу и легла возле пюпитра защитника. Но никто не нагнулся ее
поднять.
—
Руки вверх! — крикнул из-за спины пристав и крепче зажал в потной
ладони револьвер. Но он
рук не
поднял и не ответил.