Неточные совпадения
Софья (одна, глядя на часы). Дядюшка скоро должен вытти. (Садясь.) Я его здесь подожду. (Вынимает книжку и прочитав несколько.) Это правда. Как не
быть довольну сердцу, когда спокойна совесть! (Прочитав опять несколько.) Нельзя не любить правил добродетели. Они — способы
к счастью. (Прочитав еще несколько, взглянула и, увидев Стародума,
к нему
подбегает.)
Заметив тот особенный поиск Ласки, когда она прижималась вся
к земле, как будто загребала большими шагами задними ногами и слегка раскрывала рот, Левин понял, что она тянула по дупелям, и, в душе помолившись Богу, чтобы
был успех, особенно на первую птицу,
подбежал к ней.
Только что оставив графиню Банину, с которою он протанцовал первый тур вальса, он, оглядывая свое хозяйство, то
есть пустившихся танцовать несколько пар, увидел входившую Кити и
подбежал к ней тою особенною, свойственною только дирижерам балов развязною иноходью и, поклонившись, даже не спрашивая, желает ли она, занес руку, чтоб обнять ее тонкую талию.
— Что с вами? Вы нездоровы? — сказал он по-французски, подходя
к ней. Он хотел
подбежать к ней; но, вспомнив, что могли
быть посторонние, оглянулся на балконную дверь и покраснел, как он всякий раз краснел, чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
Они
были на другом конце леса, под старою липой, и звали его. Две фигуры в темных платьях (они прежде
были в светлых) нагнувшись стояли над чем-то. Это
были Кити и няня. Дождь уже переставал, и начинало светлеть, когда Левин
подбежал к ним. У няни низ платья
был сух, но на Кити платье промокло насквозь и всю облепило ее. Хотя дождя уже не
было, они всё еще стояли в том же положении, в которое они стали, когда разразилась гроза. Обе стояли, нагнувшись над тележкой с зеленым зонтиком.
Когда Левин опять
подбежал к Кити, лицо ее уже
было не строго, глаза смотрели так же правдиво и ласково, но Левину показалось, что в ласковости ее
был особенный, умышленно-спокойный тон. И ему стало грустно. Поговорив о своей старой гувернантке, о ее странностях, она спросила его о его жизни.
— Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и хотел
было протянуть
к ней руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил. Соня слабо вскрикнула,
подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в руках.
Самгин в одной штанине бросился
к постели, выхватил из ночного столика браунинг, но, бросив его на постель, надел брюки, туфли, пиджак и снова
подбежал к окну; солдат, стрелявший с колена, переваливаясь с бока на бок, катился по мостовой на панель, тот, что
был впереди его, — исчез, а трое все еще лежали, стреляя.
В ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти горячий воздух, наполненный вкусными запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов не
было, фигуры женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но
к нему, точно на коньках,
подбежал белый официант и ласково пригласил...
За чаем
выпили коньяку, потом дьякон и Макаров сели играть в шашки, а Лютов забегал по комнате, передергивая плечами, не находя себе места;
подбегал к окнам, осторожно выглядывал на улицу и бормотал...
Певцам неистово аплодировали.
Подбежала Сомова, глаза у нее
были влажные, лицо счастливое, она восторженно закричала, обращаясь
к Варваре...
Тут
был и Викентьев. Ему не сиделось на месте, он вскакивал,
подбегал к Марфеньке, просил дать и ему почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом, обращаясь
к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо.
В третьей камере слышались крики и возня. Смотритель застучал и закричал: «смирно»! Когда дверь отворили, опять все вытянулись у нар, кроме нескольких больных и двоих дерущихся, которые с изуродованными злобой лицами вцепились друг в друга, один за волосы, другой за бороду. Они только тогда пустили друг друга, когда надзиратель
подбежал к ним. У одного
был в кровь разбит нос, и текли сопли, слюни и кровь, которые он утирал рукавом кафтана; другой обирал вырванные из бороды волосы.
— Прощайте, Дмитрий Федорович, прощайте! — раздался вдруг голос Калганова, вдруг откуда-то выскочившего.
Подбежав к телеге, он протянул Мите руку.
Был он без фуражки. Митя успел еще схватить и пожать его руку.
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки. Но ее там не
было. В голубой комнате тоже не
было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она
была там. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его
к себе и, когда тот
подбежал, крепко схватила его за руку.
Она
подбежала к кровати и ощупала ее вновь, но кровать
была в самом деле пуста.
Чертопханов взобрался
было на крыльцо, но круто повернул на каблуках и,
подбежав к жиду, крепко стиснул ему руку. Тот наклонился и губы уже протянул, но Чертопханов отскочил назад и, промолвив вполголоса: «Никому не сказывай!» — исчез за дверью.
— Я ходила по Невскому, Вера Павловна; только еще вышла,
было еще рано; идет студент, я привязалась
к нему. Он ничего не сказал а перешел на другую сторону улицы. Смотрит, я опять
подбегаю к нему, схватила его за руку. «Нет, я говорю, не отстану от вас, вы такой хорошенький». «А я вас прошу об этом, оставьте меня», он говорит. «Нет, пойдемте со мной». «Незачем». «Ну, так я с вами пойду. Вы куда идете? Я уж от вас ни за что не отстану». — Ведь я
была такая бесстыдная, хуже других.
Я еще тройной свисток — и мне сразу откликнулись с двух разных сторон. Послышались торопливые шаги: бежал дворник из соседнего дома, а со стороны бульвара — городовой, должно
быть, из будки… Я спрятался в кусты, чтобы удостовериться, увидят ли человека у решетки. Дворник бежал вдоль тротуара и прямо наткнулся на него и засвистал.
Подбежал городовой… Оба наклонились
к лежавшему. Я хотел выйти
к ним, но опять почувствовал боль в ноге: опять провалился ножик в дырку!
Я, конечно,
был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это
было в октябре) подъехали
к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок,
к которым
подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
Я
был страшно счастлив, когда в первый раз, заслышав знакомое треньканье бубенчиков и
подбежав к своим воротам, увидел, что в тележке опять сидят обе Линдгорст.
Подъехать в меру на санях или дрожках редко удавалось по неудобству местности, и я подкрадывался
к глухарям из-за деревьев; если тетерева совершенно не видно и стрелять нельзя, то я
подбегал под самое дерево и спугивал глухаря, для чего иногда жертвовал одним выстрелом своего двуствольного ружья, а другим убивал дорогую добычу в лет, целя по крыльям; но для этого нужно, чтоб дерево
было не слишком высоко.
По своему ремеслу Таисья слыла по заводу «мастерицей», то
есть домашнею учительницей. Каждое утро
к ее избушке боязливо
подбегало до десятка ребятишек, и тонкие голоса молитвовались под окошком...
Один момент — и детская душа улетела бы из маленького тельца, как легкий вздох, но в эту самую минуту за избушкой раздался отчаянный, нечеловеческий крик. Макар бросился из избушки, как
был без шапки. Саженях в двадцати от избушки, в мелкой березовой поросли копошились в снегу три человеческих фигуры.
Подбежав к ним, Макар увидел, как солдат Артем одною рукой старался оттащить голосившую Аграфену с лежавшего ничком в снегу Кирилла, а другою рукой ощупывал убитого, отыскивая что-то еще на теплом трупе.
Еще за обедом Вася несколько раз выскакивал из-за стола и
подбегал к окну. Мать строго на него смотрела и качала головой, но у мальчика
было такое взволнованное лицо, что у ней не повертывался язык побранить непоседу. Когда смиренный Кирилл принялся обличать милостивцев, Вася воспользовался удобным моментом,
подбежал к Нюрочке и шепнул...
Босой мальчишка, грязный и такой оборванный, что на нем
было гораздо больше голого собственного тела, чем одежды,
подбежал к артели.
Мелькнула
было надежда, что нас с сестрицей не возьмут, но мать сказала, что боится близости глубокой реки, боится, чтоб я не
подбежал к берегу и не упал в воду, а как сестрица моя
к реке не подойдет, то приказала ей остаться, а мне переодеться в лучшее платье и отправляться в гости.
В первый день напала на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно
подбегая, хоть на минуту,
к окнам, из которых виден
был весь разлив полой воды, затопившей огород и половину сада.
Когда мы подъехали
к лесу, я
подбежал к Матреше и, похвалив ее прекрасный голос, спросил: «Отчего она никогда не
поет в девичьей?» Она наклонилась и шепнула мне на ухо: «Матушка ваша не любит слушать наших деревенских песен».
Так что, когда я сегодня выбежала от Салова, думаю: «Что ж, я одна теперь осталась на свете», — и хотела
было утопиться и
подбежала было уж
к Москве-реке; но мне вдруг страшно-страшно сделалось, так что я воротилась поскорее назад и пришла вот сюда…
Лакеи в продолжение всего вечера беспрестанно разносили фрукты и конфеты. Наконец подана
была груша — по два рубля штука. Виссарион, несмотря на то, что разговаривал с начальником губернии, не преминул
подбежать к m-me Пиколовой и упросил ее взять с собой домой пяток таких груш. Он знал, что она до страсти их любила и
ела их обыкновенно, лежа еще в постели поутру. За такого рода угощенье m-me Пиколова
была в восторге от вечеров Захаревского и ужасно их хвалила, равно как и самого хозяина.
— Дай только в лоб нацелиться, чтобы верный
был выстрел, — шипел Вихров и готов
был спустить курок, но в это время вбежал Симонов — и сам бог, кажется, надоумил его догадаться, в чем тут дело и что ему надо
было предпринять: он сразу же
подбежал к Вихрову и что
есть силы ударил его по руке; ружье у того выпало, но он снова
было бросился за ним — Симонов, однако, схватил его сзади за руки.
Но главное внимание Родиона Антоныча
было занято улицей, где гудела десятитысячная толпа и время от времени нестройными вспышками поднималось «ура»; он постоянно
подбегал к окошку и зорко вглядывался в море голов, отыскивая кого-то глазами.
Дормез остановился перед церковью, и
к нему торопливо
подбежал молодцеватый становой с несколькими казаками, в пылу усердия делая под козырек. С заднего сиденья нерешительно поднялся полный, среднего роста молодой человек, в пестром шотландском костюме. На вид ему
было лет тридцать; большие серые глаза, с полузакрытыми веками, смотрели усталым, неподвижным взглядом. Его правильное лицо с орлиным носом и белокурыми кудрявыми волосами много теряло от какой-то обрюзгшей полноты.
Он
подбежал к нам, остановился, сопел — как воздушный насос — и не мог сказать ни слова: должно
быть, бежал во всю мочь.
Муж, обеспокоенный, с недоумевающим и растерянным видом, тотчас же
подбежал к ней. Но Шурочка уже успела справиться с собой и отняла платок от лица. Слез больше не
было, хотя глаза ее еще сверкали злобным, страстным огоньком.
— Да ведь как их ласкать? Разумеется, если, бывало, когда один сидишь, а который-нибудь
подбежит, ну ничего, по головке его рукой поведешь, погладишь и скажешь ему: «Ступай
к матери», но только это редко доводилось, потому мне не до них
было.
«Неужели я могу
быть похож на него?» подумал он и весело
подбежал к брустверу, около которого стояли его мортирки.
Тот бережно положил его в боковой карман — и, еще раз повторив: «Через час!» — направился
было к дверям; но круто повернул назад,
подбежал к Санину, схватил его руку — и, притиснув ее
к своему жабо, подняв глаза
к небу, воскликнул...
Тут он делал…» — Старик начал
было какую-то необыкновенную фиоритуру — и на десятой ноте запнулся, закашлялся и, махнув рукою, отвернулся и пробормотал: «Зачем вы меня мучите?» Джемма тотчас же вскочила со стула и, громко хлопая в ладоши, с криком: «Браво!.. браво!» —
подбежала к бедному отставному Яго и обеими руками ласково потрепала его по плечам.
Желтков, совершенно растерявшись, опустился вдруг на диван и пролепетал омертвевшими губами: «Прошу, господа, садиться». Но, должно
быть, вспомнил, что уже безуспешно предлагал то же самое раньше, вскочил,
подбежал к окну, теребя волосы, и вернулся обратно на прежнее место. И опять его дрожащие руки забегали, теребя пуговицы, щипля светлые рыжеватые усы, трогая без нужды лицо.
С открытым видом, с обворожительною улыбкой, быстро приблизилась она
к Степану Трофимовичу, протянула ему прелестно гантированную ручку и засыпала его самыми лестными приветствиями, — как будто у ней только и заботы
было во всё это утро, что поскорей
подбежать и обласкать Степана Трофимовича за то, что видит его наконец в своем доме.
— Марья Федоровна, — воскликнул в это время вскочивший с своего места молодой Углаков,
подбегая к роялю, — вы сыграйте «Вот мчится тройка удалая!», а я вам
спою!
Егор Егорыч, ожидая возвращения своего камердинера,
был как на иголках; он то усаживался плотно на своем кресле, то вскакивал и
подбегал к окну, из которого можно
было видеть, когда подъедет Антип Ильич. Прошло таким образом около часу. Но вот входная дверь нумера скрипнула. Понятно, что это прибыл Антип Ильич; но он еще довольно долго снимал с себя шубу, обтирал свои намерзшие бакенбарды и сморкался. Егора Егорыча даже подергивало от нетерпения. Наконец камердинер предстал перед ним.
Переночевав, кому и как бог привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять
был ясный и теплый. Верстах в двадцати от города доктор, увидав из окна кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от большой дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы тот остановился, и затем, выскочив из кареты,
подбежал к бричке Егора Егорыча...
— Браво! браво! — посыпались со всех сторон поздравления. Квартальный хлопал в ладоши. Прудентов жал нам руки, а городовой пришел в такой восторг, что
подбежал к Глумову и просил
быть восприемником его новорожденного сына.
Тем не менее этот рояль так обрадовал меня, что я
подбежал к нему, и если б не удержал меня Глумов, то, наверное, сыграл бы первую фигуру кадрили на мотив"чижик! чижик! где ты
был?", которая в дни моей молодости так часто оглашала эти стены.
— Ребята! — сказал,
подбегая к ним, один молодец, — атаман опять начал рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни
петь, и сказки слушать, сидят вокруг атамана. Пойдем поскорее, а то места не найдем!
Дни пошли крупным шагом, шумно, беспокойно, обещая что-то хорошее. Каждый день больной видел Прачкина, Тиунова, какие-то люди собирались в Палагиной комнате и оживлённо шумели там — дом стал похож на пчелиный улей, где Люба
была маткой: она всех слушала, всем улыбалась,
поила чаем, чинила изорванное пальто Прачкина, поддёвку Тиунова и,
подбегая к больному, спрашивала...
— Он запер дверь. Произошла сцена, которую я постараюсь забыть. Я не испугалась, но
была так зла, что сама могла бы убить его, если бы у меня
было оружие. Он обхватил меня и, кажется, пытался поцеловать. Когда я вырвалась и
подбежала к окну, я увидела, как могу избавиться от него. Под окном проходила лестница, и я спрыгнула на площадку. Как хорошо, что вы тоже пришли туда!