Неточные совпадения
Обед стоял
на столе; она подошла, понюхала хлеб и сыр и, убедившись, что запах всего съестного ей противен, велела
подавать коляску и вышла. Дом уже бросал тень чрез всю улицу, и был ясный, еще теплый
на солнце вечер. И провожавшая ее с вещами Аннушка, и Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевидно недовольный, — все были противны ей и раздражали ее своими словами и движениями.
— Ну вот вам и Долли, княжна, вы так хотели ее видеть, — сказала Анна, вместе с Дарьей Александровной выходя
на большую каменную террасу,
на которой в тени, за пяльцами, вышивая кресло для графа Алексея Кирилловича, сидела княжна Варвара. — Она говорит, что ничего не хочет до
обеда, но вы велите
подать завтракать, а я пойду сыщу Алексея и приведу их всех.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку
на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином —
обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, — почерк у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
Он за
обедом подавал первому Обломову и ни за что не соглашался
подать какому-то господину с большим крестом
на шее.
Она ласково
подала ему руку и сказала, что рада его видеть, именно в эту минуту, когда у ней покойнее
на сердце. Она, в эти дни, после свидания с Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома, за
обедом, к которому являлась каждый день, она брала над собой невероятную силу, говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
За
обедом был, между прочим, суп из черепахи; но после того супа, который я ел в Лондоне, этого нельзя было есть. Там умеют готовить, а тут наш Карпов как-то не так зарезал черепаху, не выдержал мяса, и оно вышло жестко и грубо.
Подавали уток; но утки значительно похудели
на фрегате. Зато крику, шуму, веселья было без конца! Я был подавлен, уничтожен зноем. А товарищи мои пили за
обедом херес, портвейн, как будто были в Петербурге!
Кроме торжественных
обедов во дворце или у лорда-мэра и других,
на сто, двести и более человек, то есть
на весь мир, в обыкновенные дни
подают на стол две-три перемены, куда входит почти все, что едят люди повсюду.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели
на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг
на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что
подадут к
обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
После
обеда адмирал
подал Кавадзи золотые часы; «к цепочке, которую вам сейчас подарили», — добавил он. Кавадзи был в восторге: он еще и в заседаниях как будто напрашивался
на такой подарок и все показывал свои толстые, неуклюжие серебряные часы, каких у нас не найдешь теперь даже у деревенского дьячка. Тсутсую подарили часы поменьше, тоже золотые, и два куска шелковой материи. Прочим двум по куску материи.
В закрытой от жара комнате нам
подали на завтрак, он же и
обед, вкусной, нежной рыбы и жесткой ветчины, до которой, однако, мы не дотрогивались.
Но это все неважное: где же важное? А вот: 9-го октября, после
обеда, сказали, что едут гокейнсы. И это не важность: мы привыкли. Вахтенный офицер посылает сказать обыкновенно К. Н. Посьету. Гокейнсов повели в капитанскую каюту. Я был там. «А! Ойе-Саброски! Кичибе!» — встретил я их, весело
подавая руки; но они молча, едва отвечая
на поклон, брали руку. Что это значит? Они, такие ласковые и учтивые, особенно Саброски: он шутник и хохотун, а тут… Да что это у всех такая торжественная мина; никто не улыбается?
Глядя
на то, как патриархально
подают там
обед и завтрак, не верится, чтобы за это взяли деньги: и берут их будто нехотя, по необходимости.
После
обеда подали чай с каким-то оригинальным запахом; гляжу:
на дне гвоздичная головка — какое варварство, и еще в стране чая!
Сзади всех подставок поставлена была особо еще одна подставка перед каждым гостем, и
на ней лежала целая жареная рыба с загнутым кверху хвостом и головой. Давно я собирался придвинуть ее к себе и протянул было руку, но второй полномочный заметил мое движение. «Эту рыбу почти всегда
подают у нас
на обедах, — заметил он, — но ее никогда не едят тут, а отсылают гостям домой с конфектами». Одно путное блюдо и было, да и то не едят! Ох уж эти мне эмблемы да символы!
— Маша, вы, пожалуйста, погодите
подавать на стол, пока я опять скажу. Мне что-то Нездоровится, надобно принять лекарство перед
обедом. А вы не ждите, обедайте себе, да не торопясь: успеете, пока мне будет можно. Я тогда скажу.
— Приятно беседовать с таким человеком, особенно, когда, услышав, что Матрена вернулась, сбегаешь
на кухню, сказав, что идешь в свою спальную за носовым платком, и увидишь, что вина куплено
на 12 р. 50 коп., — ведь только третью долю выпьем за
обедом, — и кондитерский пирог в 1 р. 50 коп., — ну, это, можно сказать, брошенные деньги,
на пирог-то! но все же останется и пирог: можно будет кумам
подать вместо варенья, все же не в убыток, а в сбереженье.
Звезда, хотя бы и не особенно доброкачественная, считалась непременным условием генеральства, и я помню действительного статского советника А., который терпел оттого, что имел только Анну
на шее, вследствие чего ему
подавали на званых
обедах кушанье после других генералов.
Никто, не исключая и детей, до звезды не ел: обедать
подавали не ранее пятого часа, но отец обыкновенно и к
обеду не выходил, а ограничивался двумя чашками чая, которые выпивал после всенощной
на сон грядущий.
Целый день прошел в удовольствиях. Сперва чай пили, потом кофе, потом завтракали, обедали, после
обеда десерт
подавали, потом простоквашу с молодою сметаной, потом опять пили чай, наконец ужинали. В особенности мне понравилась за
обедом «няня», которую я два раза накладывал
на тарелку. И у нас, в Малиновце, по временам готовили это кушанье, но оно было куда не так вкусно. Ели исправно, губы у всех были масленые, даже глаза искрились. А тетушка между тем все понуждала и понуждала...
Между тем дедушка, наскоро поевши, уже посматривает
на ломберный стол. Игра возобновляется и тем же порядком длится до самого
обеда, который
подают, сообразуясь с привычками старика, ровно в двенадцать часов.
Ровно в девять часов в той же гостиной
подают завтрак. Нынче завтрак обязателен и представляет подобие
обеда, а во время оно завтракать давали почти исключительно при гостях, причем ограничивались тем, что ставили
на стол поднос, уставленный закусками и эфемерной едой, вроде сочней, печенки и т. п. Матушка усердно потчует деда и ревниво смотрит, чтоб дети не помногу брали. В то время она накладывает
на тарелку целую гору всякой всячины и исчезает с нею из комнаты.
Кипяток в семь часов разливали по стаканам без блюдечек, ставили стаканы
на каток, а рядом — огромный медный чайник с заваренным для колера цикорием. Кухарка (в мастерских ее звали «хозяйка»)
подавала по куску пиленого сахара
на человека и нарезанный толстыми ломтями черный хлеб. Посуду убирали мальчики. За
обедом тоже служили мальчики. И так было во всей Москве — и в больших мастерских, и у «грызиков».
Поросята
на «вторничные»
обеды в Купеческом клубе покупались за огромную цену у Тестова, такие же, какие он
подавал в своем знаменитом трактире.
Как-то, прислуживая за
обедом мне и одному чиновнику, он
подал что-то не так, как нужно, и чиновник крикнул
на него строго: «Дурак!» Я посмотрел тогда
на этого безответного старика и, помнится, подумал, что русский интеллигент до сих пор только и сумел сделать из каторги, что самым пошлым образом свел ее к крепостному праву.
Груздев скоро пришел, и сейчас же все сели обедать. Нюрочка была рада, что Васи не было и она могла делать все, как сама хотела. За
обедом шел деловой разговор Петр Елисеич только поморщился, когда узнал, что вместе с ним вызван
на совещание и Палач. После
обеда он отправился сейчас же в господский дом, до которого было рукой
подать. Лука Назарыч обедал поздно, и теперь было удобнее всего его видеть.
Между тем день стал склоняться к вечеру;
на столе у Розанова все еще стоял нетронутый
обед, а Розанов, мрачный и задумчивый, ходил по опустевшей квартире. Наконец и стемнело; горничная
подала свечи и еще раз сказала...
В четыре часа Прорвич накроет
на стол,
подаст чашу с супом, начнется
обед и всегда непременно с наставительною беседою.
За
обед Помада сел, как семьянин. И за столом и после стола до самой ночи он чего-то постоянно тревожился, бросался и суетливо оглядывался, чем бы и как услужить Лизе. То он наливал ей воды, то
подавал скамейку или, как только она сходила с одного места и садилась
на другое, он переносил за нею ее платок, книгу и костяной ножик.
В час они садились обедать; а после
обеда Вихров обыкновенно разлегался в кабинете
на диване, а Добров усаживался около него в креслах. Заметив, что Добров, как все остановившиеся пьяницы, очень любит чай, Павел велел ему
подавать после
обеда, — и Гаврило Емельяныч этого чаю выпивал вприкуску чашек по десяти и при этом беспрестанно вел разные россказни.
— Садитесь! — предложила мать,
подавая на стол горячее. За
обедом Андрей рассказал о Рыбине. И, когда он кончил, Павел с сожалением воскликнул...
Между тем в доме купчихи Облепихиной происходила сцена довольно мрачного свойства. Его высокородие изволил проснуться и чувствовал себя мучительно.
На обеде у головы
подали такое какое-то странное кушанье, что его высокородие ощущал нестерпимую изжогу, от которой долгое время отплевывался без всякого успеха.
После
обеда иногда мы отправлялись в театр или в кафе-шантан, но так как Старосмысловы и тут стесняли нас, то чаще всего мы возвращались домой, собирались у Блохиных и начинали играть песни. Захар Иваныч затягивал:"Солнце
на закате", Зоя Филипьевна подхватывала:"Время
на утрате", а хор
подавал:"Пошли девки за забор"… В Париже, в виду Мадлены 13, в теплую сентябрьскую ночь, при отворенных окнах, — это производило удивительный эффект!
Придя туда, они сели к окну, в сторонке, чтоб не быть очень
на виду. Калинович велел
подать два
обеда и бутылку вина. Он несколько затруднялся, каким бы образом и с чего начать разговор; но Дубовский сам предупредил его.
После
обеда,
на другой день, я опять был в «Донской речи», и редактор мне
подал гранку «Калмыцкое средство от холеры», перекрещенную красными чернилами.
— Все, что зависит от меня, я сделаю и имею некоторую надежду
на успех, — ответила
на это Миропа Дмитриевна и повела с первого же дня незаметную, но вместе с тем ни
на минуту не прерываемую атаку
на мужа, начав ее с того, что велела приготовить к
обеду гораздо более вкусные блюда, чем прежде: борщ малороссийский, вареники, сосиски под капустой; мало того,
подала даже будто бы где-то и случайно отысканную бутылку наливки, хотя, говоря правду, такой наливки у Миропы Дмитриевны стояло в подвале бутылок до пятидесяти.
Напрасно к нему приезжали сенатор, губернатор, губернский предводитель, написавший сверх того Егору Егорычу письмо, спрашивая, что такое с ним, —
на все это Антип Ильич, по приказанию барина, кротко отвечал, что господин его болен, не может никого принимать и ни с кем письменно сноситься; но когда пришло к Егору Егорычу письмо от Сверстова, он как бы ожил и велел себе
подать обед, питаясь до этого одним только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро Антип Ильич приносил от обедни.
После
обеда гость и хозяин немедля уселись в кабинете за карточный стол, совершенно уже не обращая внимания
на Катрин, которая не пошла за ними, а села в маленькой гостиной, находящейся рядом с кабинетом, и велела
подать себе работу — вязание бисерного шнурка, который она думала при каком-нибудь мало-мальски удобном предлоге подарить Ченцову.
Подавали на закуску: провесную белорыбицу и превосходнейшую белужью салфеточную икру; за
обедом удивительнейшие щи с говяжьей грудиной, потом осетрину паровую, потом жареных рябчиков, привезенных прямо из Сибири, и наконец — компот из французских фруктов.
Таким образом, мир был заключен, и мы в самом приятном расположении духа сели за
обед. Но что еще приятнее: несмотря
на обильный завтрак у Балалайкина, Очищенный ел и пил совершенно так, как будто все происходившее утром было не более как приятный сон. Каждое кушанье он смаковал и по поводу каждого
подавал драгоценные советы, перемешивая их с размышлениями и афоризмами из области высшей морали.
Вставая утром, он не находил
на обычном месте своего платья и должен был вести продолжительные переговоры, чтобы получить чистое белье, чай и
обед ему
подавали то спозаранку, то слишком поздно, причем прислуживал полупьяный лакей Прохор, который являлся к столу в запятнанном сюртуке и от которого вечно воняло какою-то противной смесью рыбы и водки.
Так, например, однажды,
на каком-то званом
обеде, он, в ее глазах, похитил со стола грушу, положил в карман и после
обеда,
подавая ее Надежде Петровне, каким-то отчаянным голосом сказал...
Он часто обращался к ней во время
обеда, требуя разных мелких услуг: «то-то мне
подай, того-то мне налей, выбери мне кусочек по своему вкусу, потому что, дескать, у нас с невесткой один вкус; напомни мне, что бишь я намедни тебе сказал; расскажи-ка нам, что ты мне тогда-то говорила, я как-то запамятовал…» Наконец, и после
обеда: «то поди прикажи, то поди принеси…» и множество тому подобных мелочей, тонких вниманий, ласковых обращений, которые, несмотря
на их простую, незатейливую отделку и грубоватую иногда форму, были произносимы таким голосом, сопровождались таким выражением внутреннего чувства, что ни в ком не осталось сомнения, что свекор души не слышит в невестке.
Надобно сказать, что у дедушки был обычай: когда он возвращался с поля, рано или поздно, — чтоб кушанье стояло
на столе, и боже сохрани, если прозевают его возвращение и не успеют
подать обеда.
Скоро мне в каюту
подали обед. Я отобедал и, заслышав
на палубе оживление, вышел наверх.
За
обедом подавали молочный суп, холодную телятину с морковью и шоколад — это было слащаво и невкусно, но зато
на столе блестели золотые вилочки, флаконы с соей и кайенским перцем, необыкновенно вычурный судок, золотая перечница.
Проехала печальная процессия, и улица вновь приняла свой обычный вид. Тротуары ослизли,
на улице — лужи светятся. Однако ж люди ходят взад и вперед — стало быть, нужно. Некоторые даже перед окном фруктового магазина останавливаются, постоят-постоят и пойдут дальше. А у иных книжки под мышкой — те как будто робеют. А вот я сижу дома и не робею. Сижу и только об одном думаю: сегодня за
обедом кислые щи
подадут…
— Добрый, да-а! А как Ванька Ключарев разбил стекло, так он его без
обеда оставил да потом Ванькина отца позвал и говорит: «
Подай на стекло сорок копеек!..» А отец Ваньку выпорол!..
Зинаида Федоровна бросила
на стол салфетку и быстро, с жалким, страдальческим лицом, вышла из столовой. Поля, громко рыдая и что-то причитывая, тоже вышла. Суп и рябчик остыли. И почему-то теперь вся эта ресторанная роскошь, бывшая
на столе, показалась мне скудною, воровскою, похожею
на Полю. Самый жалкий и преступный вид имели два пирожка
на тарелочке. «Сегодня нас унесут обратно в ресторан, — как бы говорили они, — а завтра опять
подадут к
обеду какому-нибудь чиновнику или знаменитой певице».
Егор поставил тарелки,
подал суп и откупоренную бутылку пива. Господин Шмит принялся за
обед с видом необыкновенного довольства. Через несколько минут в тарелке ничего не было; г-н Шмит отломил кусок булки, обтер им засаленные губы и тотчас же отправил в рот. Затем он посмотрел
на меня, прищурив один глаз, улыбнулся с лукавым торжеством и отпил сразу полкружки пива. Господин Шмит щеголял своеобразной гастрономической эстетикой, внушавшей зрителю невольный аппетит.
— Отлично сделали! — сказал Бегушев с удовольствием и немедля распорядился, чтобы
обед на три прибора
подали к нему в номер, и к оному приличное число красного вина и шампанского.