Неточные совпадения
Слегка улыбнувшись, Вронский продолжал
говорить со Свияжским, очевидно не имея никакого желания вступать в разговор с Левиным; но Левин,
говоря с
братом, беспрестанно оглядывался на Вронского, придумывая, о чем бы заговорить с ним, чтобы загладить
свою грубость.
— Я ничего и не
говорю, пусть бы женились, я очень рад; у него и состояние славное, — подхватил инженер и затем, простившись с
братом, снова
со своей веселой, улыбающейся физиогномией поехал по улицам и стогнам города.
Вдруг она, не
говоря ни слова, пишет обоим
братьям, что наши семейные отношения стали таковы, что ей тяжело жить не только что в одном доме
со мной, но даже в одной стране, а потому она хочет взять
свой капитал и уехать с ним за границу.
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в писатели. А как увидал, что к высокому званию ведет длинная и трудная дорога, а для писателя нужен талант, так и назад. Много вашей
братьи приезжают сюда с высшими взглядами, а дела
своего под носом не видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и того… Я не про тебя
говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а
со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
Валахина расспрашивала про родных, про
брата, про отца, потом рассказала мне про
свое горе — потерю мужа, и уже, наконец, чувствуя, что
со мною
говорить больше нечего, смотрела на меня молча, как будто
говоря: «Ежели ты теперь встанешь, раскланяешься и уедешь, то сделаешь очень хорошо, мой милый», — но
со мной случилось странное обстоятельство.
— В том-то и дело, что ничего не знает… ха-ха!.. Хочу умереть за
братьев и хоть этим искупить
свои прегрешения. Да… Серьезно тебе
говорю… У меня это клином засело в башку. Ты только представь себе картину: порабощенная страна, с одной стороны, а с другой — наш исторический враг… Сколько там пролито русской крови, сколько положено голов, а идея все-таки не достигнута. Умереть
со знаменем в руках, умереть за святое дело — да разве может быть счастье выше?
Емельян
говорил, что прежде он служил в Луганском заводе в певчих, имел замечательный голос и отлично читал ноты, теперь же он обратился в мужика и кормится милостями
брата, который посылает его
со своими лошадями и берет себе за это половину заработка.
С купечеством и
со своею братиею, духовенством, отец Иоанн (имя священника)
говорил, разумеется, в известном тоне; но с дворянством, и особенно с молодыми людьми, а еще паче того
со студентами, любил повольнодумничать, и повольнодумничать порядочно.
С намерением приучить меня к мысли о разлуке мать беспрестанно
говорила со мной о гимназии, об ученье, непременно хотела впоследствии отвезти меня в Москву и отдать в университетский благородный пансион, куда некогда определила она, будучи еще семнадцатилетней девушкой, прямо из Уфы,
своих братьев.
В семействе был еще младший
брат Дмитрия Михайловича Александр, проживавший
со своими книгами в отдельном флигеле, из которого изредка предпринимал одиночные прогулки по тенистому саду. Кушанье носили ему прямо во флигель, и никто не видал его за семейным столом.
Говорили о нем как о больном.
Он никогда не
говорил со мною о моем отце, о
своем брате, и мне казалось, что он избегал этого разговора не потому, что не желал возбуждать во мне честолюбивых мыслей или притязаний, а по другой причине, в которую я тогда не умела вдуматься, но которая заставляла меня недоумевать и краснеть…
Аким
говорил своему брату вы и в прощеные дни
со всем
своим семейством кланялся ему в ноги.
Вавилову нравилось и то, как Петунников
говорил с ним: просто, с дружескими нотками в голосе, без всякого барства, как
со своим братом, хотя Вавилов понимал, что он, солдат, не пара этому человеку.
— А еще я
говорю: нам чужие желают, чтоб нас черти взяли, это правда… А как вы думаете, если б здесь сейчас были наши жидки да увидели, что вы
со мной хотите делать, — какой бы они тут гевалт подняли, а? А об мельнике через год, кого ни спросите,
свои братья скажут: а пусть его чорт унесет… Три!
— Нет, государь милостивый, — отвечал Сергеич, — строгости особливой нет, а известно, что… дело барское, до делов наших, крестьянских, доподлинно не доходил; не все ведь этакие господа, как твой покойной папенька был: с тем, бывало,
говоришь, словно
со своим братом — все до последней нитки по крестьянству знал; ну, а наш барин в усадьбу тоже наезжает временно, а мужики наши — глупой ведь, батюшка, народец, и полезут к нему
со всякими нуждами, правыми и неправыми, так тоже в какой час попадут; в иной все смирно да ласково выслушает, а в другой, пожалуй, еле и ноги уплетут — да!
Расслоилась она, словно напоказ: Астахов
со Скорняковым — первые люди, с ними рядом Лядов,
брат стражника, — наша чёрная сотня, люди сытые, но обеспокоенные за богатство
своё: за
свой горшок щей они хоть против бога; за ними, сверху вниз идя, — степенное крестьянство, работяги и авосьники, ломают хребты над высосанной и неродимой землёй, и всё ещё
говорят...
—
Говорю тебе, что святые отцы в пути сущим и в море плавающим пост разрешали, — настаивал игумен. — Хочешь, в книгах покажу?.. Да что тут толковать, касатик ты мой,
со своим уставом в чужой монастырь не ходят… Твори,
брате, послушание!
Поговорив еще несколько времени
со своим братом Максимилианом, Маргарита Гранпа ушла в
свою комнату и стала ждать.
— Скажи, товарищ Броннер. Тут на заводе работал одно время в закройной передов твой родной
брат Арон Броннер. Он
со своими родителями-торговцами не порвал, как ты, жил на их иждивении. Ты его рекомендовала в комсомол. И сама же ты мне тогда
говорила, что этот твой
брат — пятно на твоей революционной совести, что он — совершенно чуждый элемент. Ты его помимо биржи устроила на завод, пыталась протащить в комсомол, — и все это только с тою целью, чтоб ему попасть в вуз.
Пускай проказничает он
со шведами как хочет; здесь доброе намерение — устроить судьбу его братьев-лифляндцев, как он
говорит, верю ему и готов с удовольствием положить за него жизнь
свою в этих проказах.
Толпа скучиваясь зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами, в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость
говорить вдруг
со всеми, не знала как быть. Но опять сознание того, что она — представительница отца и
брата, придало ей силы и она смело начала
свою речь.
— Ах, Наташа! — сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на
свою подругу, как будто она считала ее недостойною слышать то, что̀ она намерена была сказать, и как будто она
говорила это кому-то другому, с кем нельзя шутить. — Я полюбила раз твоего
брата, и, что̀ бы ни случилось с ним,
со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.