Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то
дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог
с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Вся овощь огородная
Поспела;
дети носятся
Кто
с репой, кто
с морковкою,
Подсолнечник лущат,
А бабы свеклу дергают,
Такая свекла добрая!
Точь-в-точь сапожки красные,
Лежит на полосе.
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих
детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала,
с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо
есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она
была по прозванию Приплодиных. Нас,
детей,
было с них восемнадцать человек; да, кроме меня
с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о Святой неделе
с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
Стародум.
Детям? Оставлять богатство
детям? В голове нет. Умны
будут — без него обойдутся; а глупому сыну не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да
с свинцовой головою. Нет, мой друг! Наличные деньги — не наличные достоинства. Золотой болван — все болван.
Они не производят переворота ни в экономическом, ни в умственном положении страны, но ежели вы сравните эти административные проявления
с такими, например, как обозвание управляемых курицыными
детьми или беспрерывное их сечение, то должны
будете сознаться, что разница тут огромная.
И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие,
с которым
дети слушали эти слова матери. Они только
были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра, и не верили ни слову из того, что говорила мать. Они и не могли верить, потому что не могли себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают,
есть то самое, чем они живут.
Он не мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к больной жене и чужому
ребенку с тем, что теперь
было, то
есть с тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.
Но в семье она — и не для того только, чтобы показывать пример, а от всей души — строго исполняла все церковные требования, и то, что
дети около года не
были у причастия, очень беспокоило ее, и,
с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь, летом.
И Левину вспомнилась недавняя сцена
с Долли и ее
детьми.
Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они
будут бить чашки, то им не из чего
будет пить чай, а если
будут разливать молоко, то им нечего
будет есть, и они умрут
с голоду.
— Я помню про
детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю
с развратным отцом, — да,
с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что
было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих
детей, входит в любовную связь
с гувернанткой своих
детей…
Хотя и хлопотливо
было смотреть за всеми
детьми и останавливать их шалости, хотя и трудно
было вспомнить и не перепутать все эти чулочки, панталончики, башмачки
с разных ног и развязывать, расстегивать и завязывать тесемочки и пуговки.
«Ну-ка, пустить одних
детей, чтоб они сами приобрели, сделали посуду, подоили молоко и т. д. Стали бы они шалить? Они бы
с голоду померли. Ну-ка, пустите нас
с нашими страстями, мыслями, без понятия о едином Боге и Творце! Или без понятия того, что
есть добро, без объяснения зла нравственного».
Первое время деревенской жизни
было для Долли очень трудное. Она живала в деревне в детстве, и у ней осталось впечатление, что деревня
есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (
с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё
есть, всё дешево, всё можно достать, и
детям хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав в деревню, она увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам
с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу
ребенка духа осуждения к тому, что должно
быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
«Какой же он неверующий?
С его сердцем,
с этим страхом огорчить кого-нибудь, даже
ребенка! Всё для других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это обязанность Кости —
быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли
с детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день приходят к нему, как будто он обязан им служить».
Дети с испуганным и радостным визгом бежали впереди. Дарья Александровна,
с трудом борясь
с своими облепившими ее ноги юбками, уже не шла, а бежала, не спуская
с глаз
детей. Мужчины, придерживая шляпы, шли большими шагами. Они
были уже у самого крыльца, как большая капля ударилась и разбилась о край железного жолоба.
Дети и за ними большие
с веселым говором вбежали под защиту крыши.
Как будто мрак надвинулся на ее жизнь: она поняла, что те ее
дети, которыми она так гордилась,
были не только самые обыкновенные, но даже нехорошие, дурно воспитанные
дети,
с грубыми, зверскими наклонностями, злые
дети.
Варенька в своем белом платке на черных волосах, окруженная
детьми, добродушно и весело занятая ими и, очевидно, взволнованная возможностью объяснения
с нравящимся ей мужчиной,
была очень привлекательна.
Прежде, если бы Левину сказали, что Кити умерла, и что он умер
с нею вместе, и что у них
дети ангелы, и что Бог тут пред ними, — он ничему бы не удивился; но теперь, вернувшись в мир действительности, он делал большие усилия мысли, чтобы понять, что она жива, здорова и что так отчаянно визжавшее существо
есть сын его.
Спокойною
с шестью
детьми Дарья Александровна не могла
быть.
— Нет, папа… как же нет? А в воскресенье в церкви? — сказала Долли, прислушиваясь к разговору. — Дай, пожалуйста, полотенце, — сказала она старику,
с улыбкой смотревшему на
детей. — Уж не может
быть, чтобы все…
Девочка, его
ребенок,
была так мила и так привязала к себе Анну
с тех пор, как у ней осталась одна эта девочка, что Анна редко вспоминала о сыне.
Когда уже половина
детей были одеты, к купальне подошли и робко остановились нарядные бабы, ходившие за сныткой и молочником. Матрена Филимоновна кликнула одну, чтобы дать ей высушить уроненную в воду простыню и рубашку, и Дарья Александровна разговорилась
с бабами. Бабы, сначала смеявшиеся в руку и не понимавшие вопроса, скоро осмелились и разговорились, тотчас же подкупив Дарью Александровну искренним любованьем
детьми, которое они выказывали.
Жена?.. Нынче только он говорил
с князем Чеченским. У князя Чеченского
была жена и семья — взрослые пажи
дети, и
была другая, незаконная семья, от которой тоже
были дети. Хотя первая семья тоже
была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали в Москве?
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой
было жалко Анну в то время, как она говорила
с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и
детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
Во время же игры Дарье Александровне
было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни, без
детей, играют в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она играет на театре
с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит всё дело.
Нельзя
было не делать дел Сергея Ивановича, сестры, всех мужиков, ходивших за советами и привыкших к этому, как нельзя бросить
ребенка, которого держишь уже на руках. Нужно
было позаботиться об удобствах приглашенной свояченицы
с детьми и жены
с ребенком, и нельзя
было не
быть с ними хоть малую часть дня.
Ребенок этот
с своим наивным взглядом на жизнь
был компас, который показывал им степень их отклонения от того, что они знали, но не хотели знать.
Левин
с огорчением вздохнул. Этот прекрасный
ребенок внушал ему только чувство гадливости и жалости. Это
было совсем не то чувство, которого он ожидал.
«Я, воспитанный в понятии Бога, христианином, наполнив всю свою жизнь теми духовными благами, которые дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими благами, я, как
дети, не понимая их, разрушаю, то
есть хочу разрушить то, чем я живу. А как только наступает важная минута жизни, как
дети, когда им холодно и голодно, я иду к Нему, и еще менее, чем
дети, которых мать бранит за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки
с жиру беситься не зачитываются мне».
— Кити, не
было ли у тебя чего-нибудь неприятного
с Петровыми? — сказала княгиня, когда они остались одни. — Отчего она перестала присылать
детей и ходить к нам?
— Это
было, когда я
был ребенком; я знаю это по преданиям. Я помню его тогда. Он
был удивительно мил. Но
с тех пор я наблюдаю его
с женщинами: он любезен, некоторые ему нравятся, но чувствуешь, что они для него просто люди, а не женщины.
И каждое не только не нарушало этого, но
было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно
было каждому вместе
с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых,
детей и стариков — со всеми,
с мужиком,
с Львовым,
с Кити,
с нищими и царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
Она теперь
с радостью мечтала о приезде Долли
с детьми, в особенности потому, что она для
детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что
будут и ненастные дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это делать.
Левин не сел в коляску, а пошел сзади. Ему
было немного досадно на то, что не приехал старый князь, которого он чем больше знал, тем больше любил, и на то, что явился этот Васенька Весловский, человек совершенно чужой и лишний. Он показался ему еще тем более чуждым и лишним, что, когда Левин подошел к крыльцу, у которого собралась вся оживленная толпа больших и
детей, он увидал, что Васенька Весловский
с особенно ласковым и галантным видом целует руку Кити.
И всё это сделала Анна, и взяла ее на руки, и заставила ее попрыгать, и поцеловала ее свежую щечку и оголенные локотки; но при виде этого
ребенка ей еще яснее
было, что то чувство, которое она испытывала к нему,
было даже не любовь в сравнении
с тем, что она чувствовала к Сереже.
Действительно, она не то что угадала (связь ее
с ребенком не
была еще порвана), она верно узнала по приливу молока у себя недостаток пищи у него.
— Мы
с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас
были, — сказала она
с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли
дети все
были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за
детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за
детьми.
— Поэтому для обрусения инородцев
есть одно средство — выводить как можно больше
детей. Вот мы
с братом хуже всех действуем. А вы, господа женатые люди, в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически; у вас сколько? — обратился он, ласково улыбаясь хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.
Вернувшись в начале июня в деревню, он вернулся и к своим обычным занятиям. Хозяйство сельское, отношения
с мужиками и соседями, домашнее хозяйство, дела сестры и брата, которые
были у него на руках, отношения
с женою, родными, заботы о
ребенке, новая пчелиная охота, которою он увлекся
с нынешней весны, занимали всё его время.
Она
была довольна, счастлива
детьми, я не мешал ей ни в чем, предоставлял ей возиться
с детьми,
с хозяйством, как она хотела.
Весь день этот Анна провела дома, то
есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела
с Долли и
с детьми. Она только послала записочку к брату, чтоб он непременно обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
Самые разнообразные предположения того, о чем он сбирается говорить
с нею, промелькнули у нее в голове: «он станет просить меня переехать к ним гостить
с детьми, и я должна
буду отказать ему; или о том, чтобы я в Москве составила круг для Анны… Или не о Васеньке ли Весловском и его отношениях к Анне? А может
быть, о Кити, о том, что он чувствует себя виноватым?» Она предвидела всё только неприятное, но не угадала того, о чем он хотел говорить
с ней.
— Я сделаю, — сказала Долли и, встав, осторожно стала водить ложкой по пенящемуся сахару, изредка, чтоб отлепить от ложки приставшее к ней, постукивая ею по тарелке, покрытой уже разноцветными, желто-розовыми,
с подтекающим кровяным сиропом, пенками. «Как они
будут это лизать
с чаем!» думала она о своих
детях, вспоминая, как она сама,
бывши ребенком, удивлялась, что большие не
едят самого лучшего — пенок.
Все эти дни Долли
была одна
с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а
с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении
с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
Но и не глядясь в зеркало, она думала, что и теперь еще не поздно, и она вспомнила Сергея Ивановича, который
был особенно любезен к ней, приятеля Стивы, доброго Туровцына, который вместе
с ней ухаживал за ее
детьми во время скарлатины и
был влюблен в нее.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему
ребенку и
с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже не
был вполне частью ее, а иногда жил и своею независимою от нее жизнью. Часто ей бывало больно от этого, но вместе
с тем хотелось смеяться от странной новой радости.
После
детей вышли из лесу и Сергей Иванович
с Варенькой. Кити не нужно
было спрашивать Вареньку; она по спокойным и несколько пристыженным выражениям обоих лиц поняла, что планы ее не сбылись.
— Да, но сердце? Я вижу в нем сердце отца, и
с таким сердцем
ребенок не может
быть дурен, — сказала графиня Лидия Ивановна
с восторгом.