Неточные совпадения
— Нет, не
брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь
к Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом
к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте, что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом
к лицу с кем бы то ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он чуть не захлебнулся от злобы на
себя самого, только что переступил порог Разумихина.
— Надоели они мне очень вчера, — обратился вдруг Раскольников
к Порфирию с нахально-вызывающею усмешкой, — я и убежал от них квартиру нанять, чтоб они меня не сыскали, и денег кучу с
собой захватил. Вон господин Заметов видел деньги-то. А что, господин Заметов, умен я был вчера али в
бреду, разрешите-ка спор!
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь у
себя в кресле, томясь страшной дремотой с
бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва,
к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Текучей воды было мало. Только одна река Перла, да и та неважная, и еще две речонки: Юла и Вопля. [Само
собой разумеется, названия эти вымышленные.] Последние еле-еле
брели среди топких болот, по местам образуя стоячие бочаги, а по местам и совсем пропадая под густой пеленой водяной заросли. Там и сям виднелись небольшие озерки, в которых водилась немудреная рыбешка, но
к которым в летнее время невозможно было ни подъехать, ни подойти.
Кроме того, я еще с утра чувствовал
себя нехорошо;
к вечеру я очень ослабел и лег на кровать, а по временам чувствовал сильный жар и даже минутами
бредил.
— Еще две минуты, милый Иван Федорович, если позволишь, — с достоинством обернулась
к своему супругу Лизавета Прокофьевна, — мне кажется, он весь в лихорадке и просто
бредит; я в этом убеждена по его глазам; его так оставить нельзя. Лев Николаевич! мог бы он у тебя ночевать, чтоб его в Петербург не тащить сегодня? Cher prince, [Дорогой князь (фр.).] вы скучаете? — с чего-то обратилась она вдруг
к князю Щ. — Поди сюда, Александра, поправь
себе волосы, друг мой.
— Вы, впрочем, может быть,
бредите, — решила генеральша и надменным жестом откинула от
себя портрет на стол. Александра взяла его,
к ней подошла Аделаида, обе стали рассматривать. В эту минуту Аглая возвратилась опять в гостиную.
— Не знаю, и вообще он как-то не внушает
к себе доверия. Папа тоже на него не полагается. Вчера с вечера он все
бредил, звал Розанова.
Возвратился я домой грустный и был страшно поражен, только что вошел в дверь. Было уже темно. Я разглядел, что Елена сидела на диване, опустив на грудь голову, как будто в глубокой задумчивости. На меня она и не взглянула, точно была в забытьи. Я подошел
к ней; она что-то шептала про
себя. «Уж не в
бреду ли?» — подумал я.
И вот оба они, и вся комната, и весь мир сразу наполнились каким-то нестерпимо блаженным, знойным
бредом. На секунду среди белого пятна подушки Ромашов со сказочной отчетливостью увидел близко-близко около
себя глаза Шурочки, сиявшие безумным счастьем, и жадно прижался
к ее губам…
Оделся нищим, почитай как теперь, повесил на шею торбу, всунул засапожник за онучу, да и
побрел себе по дороге
к посаду, не проедет ли кто?
И Николай Афанасьевич, скрипя своими сапожками, заковылял в комнаты
к протопопице, но, побыв здесь всего одну минуту, взял с
собой дьякона и
побрел к исправнику; от исправника они прошли
к судье, и карлик с обоими с ними совещался, и ни от того, ни от другого ничего не узнал радостного. Они жалели Туберозова, говорили, что хотя протопоп и нехорошо сделал, сказав такую возбуждающую проповедь, но что с ним все-таки поступлено уже через меру строго.
— Тесть!.. Какой я
к черту тесть? Vous rêvez, mon cher. [Вы
бредите, дорогой (фр.).] Конечно, всякая другая девушка обрадовалась бы такому жениху. Посудите сами: человек бойкий, умный, сам
собою в люди вышел, в двух губерниях лямку тер…
Это было последнее словесное торжество Митеньки. Он изнемог под бременем собственного своего красноречия и вечером почувствовал
себя дурно, а
к ночи уже
бредил.
А город — живет и охвачен томительным желанием видеть
себя красиво и гордо поднятым
к солнцу. Он стонет в
бреду многогранных желаний счастья, его волнует страстная воля
к жизни, и в темное молчание полей, окруживших его, текут тихие ручьи приглушенных звуков, а черная чаша неба всё полнее и полней наливается мутным, тоскующим светом.
В ней много было простого и доброго, что нравилось Фоме, и часто она речами своими возбуждала у него жалость
к себе: ему казалось, что она не живет, а
бредит наяву.
Бред продолжался всё время. Она не узнавала никого. В тот же день,
к полдню, она померла. Меня прежде этого, в 8 часов, отвели в часть и оттуда в тюрьму. И там, просидев 11 месяцев, дожидаясь суда, я обдумал
себя и свое прошедшее и понял его. Начал понимать я на третий день. На третий день меня водили туда…
Все эти таланты и посредственность, а вкупе с нею и вся художественная бездарность вынесли из воспитательной среды этого заведения художественные прихоти великих дарований: они любят поощрять в
себе разнузданность страстей и страстишек, воспитывают в
себе характеры примитивные и
бредят любовью
к женщинам и любовью
к природе, не понимая самых простых обязательств, вытекающих из любви
к женщине, и не щадя природы человека в самых глубочайших недрах человеческого духа.
Защитив глаза от солнечного света, я с наслаждением
брел прямо по густой траве
к речке; как городской житель, я долго затруднялся выполнением такой замысловатой операции, как умывание прямо из речки, и только тогда достиг своей цели, когда после очень неудачных попыток догадался, наконец, положить около воды большой камень, опустился на него коленями и таким образом долго и с особенным наслаждением обливал
себе голову, шею и руки холодной водой, черпая ее сложенными пригоршнями.
Пусть выбирает всяк предмет
себе по воле,
Не наполняя стих пустым лишь звоном слов,
С Олимпа не трудя без нужды
к нам богов,
Иной летит наверх и
бредит по-славянски,
Другой ползет внизу и шутит по-крестьянски,
И думают они сравнитися с тобой,
Забыв, что их стихи — лишь только звон пустой.
В этом состоянии, близком
к бреду безумия, рнсуя в воображении сладострастные картины, Ипполит Сергеевич не замечал, что дождь прекратился и в окна его комнаты с ясного неба смотрели звёзды. Он всё ждал звука шагов женщины, несущей ему наслаждение. Порой, на краткий миг, надежда обнять девушку гасла в нём; тогда он слышал в учащённом биении своего сердца упрёк
себе и сознавал, что состояние, переживаемое им, позорно для него, болезненно и гадко.
— Не понимаю. Вчера ввечеру пошла было в сад и вдруг вернулась вне
себя, перепуганная. Горничная за мной прибежала. Я прихожу, спрашиваю жену: что с тобой? Она ничего не отвечает и тут же слегла; ночью открылся
бред. В
бреду бог знает что говорила, вас поминала. Горничная мне сказала удивительную вещь: будто бы Верочке в саду ее мать покойница привиделась, будто бы ей показалось, что она идет
к ней навстречу, с раскрытыми руками.
Почти до самого утра
бредил Пасынков; наконец он понемногу утих, опустился на подушку и задремал. Я вернулся
к себе в комнату. Измученный жестокою ночью, я заснул крепко.
Он сделал сердитое лицо и пошел
к кустам собирать стадо. Мелитон поднялся и тихо
побрел по опушке. Он глядел
себе под ноги и думал; ему всё еще хотелось вспомнить хоть что-нибудь, чего еще не коснулась бы смерть. По косым дождевым полосам опять поползли светлые пятна; они прыгнули на верхушки леса и угасли в мокрой листве. Дамка нашла под кустом ежа и, желая обратить на него внимание хозяина, подняла воющий лай.
Лахматов налил чёрту рюмку водки. Тот выпил и разговорился. Рассказал он все тайны ада, излил свою душу, поплакал и так понравился Лахматову, что тот оставил его даже у
себя ночевать. Чёрт спал в печке и всю ночь
бредил.
К утру он исчез.
И старик торопливым шагом
побрел от ворот, где провожал его глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать
себе бодрость. Но вот завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал: оперши на руку голову, он прислонился локтями
к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло, с трудом вырывались из груди.
Романсов погладил собаку и, дав ей еще раз укусить
себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь,
побрел к своей двери…
Он называет «
бредом о творении» (creatürlicher Wahn) мысль, «будто Бог есть нечто чуждое, и пред временем создания тварей и этого мира держал в
себе в троице своей мудростью совет, что Он хочет сделать и
к чему принадлежит всякое существо, и таким образом сам почерпнул из
себя повеление (Fürsatz), куда надо определить какую вещь [IV, 405.].
— Мы слушаем. Я люблю всякий мистический
бред, — заключила Бодростина, обращаясь
к гостям. — В нем есть очень приятная сторона: он молодит нас, переносит на минуту в детство. Сидишь, слушаешь, не веришь и между тем невольно ноги под
себя подбираешь.
— Je vous fais mon compliment. [поздравляю вас (франц.).] Вы, Светозар Владенович, неподражаемы! Вообразите
себе, — добавила она, обратясь
к Подозерову: — целый битый час рассказывал какую-то историю или
бред, и только для того, чтобы в конце концов сказать «ничего». Очаровательный Светозар Владенович, я пью за ваше здоровье и за вечную жизнь вашего Дворянина. Но боже! что такое значит? чего вы вдруг так побледнели, Андрей Иванович?
И шлеп его по щеке!.. Он встал из-за стола и, не чувствуя под
собой земли, без шапки и пальто,
побрел к Ванькину. Ванькина он застал дома.
Быть может, ему было грустно и не хотелось уходить от красавицы и весеннего вечера в душный вагон, или, быть может, ему, как и мне, было безотчетно жаль и красавицы, и
себя, и меня, и всех пассажиров, которые вяло и нехотя
брели к своим вагонам. Проходя мимо станционного окна, за которым около своего аппарата сидел бледный рыжеволосый телеграфист с высокими кудрями и полинявшим скуластым лицом, офицер вздохнул и сказал...
Наконец Петр пришел в
себя,
побрел к колодцу, вылил
себе на голову три ведра холодной воды, разбудил мужиков.
Юрка остановил свою машину, вяло
побрел в столовку. По проходам и лестницам бежали вниз веселые толпы девчат. Девчата, пересмеиваясь, стояли в длинных очередях
к кассе и
к выдаче кушаний. Буро-красные столы густо были усажены народом, — пили чай, ели принесенный с
собою обед или здесь купленные холодные закуски (горячие блюда в заводской столовке не готовились, — пожарная опасность от огня: бензин). Весело болтали, смеялись, спорили.
Эта отдаленная цель показалась бы для других абсурдом,
бредом больного воображения, до того достижение ее было несбыточно для юного дворянчика-солдата, без связей и покровительства, без большого состояния, безвестного, неказистого, хилого. Но Суворов чувствовал в
себе достаточно сил для того, чтобы добиваться этой, якобы несбыточной, мечты, определил
к тому средства, обдумывал программу.
Полина, впрочем, несмотря на эту рознь, любила сестру, и больная, в
бреду, вместе с именем горячо любимого ею человека вспоминала сестру Зину, жалела ее, звала
к себе.
Больной почти не приходил в
себя. Страшный жар не покидал его. Он
бредил с открытыми глазами, и только прикосновение крошечной ручки Анжелики
к его горячему лбу успокаивало его.
— Ушиб немного висок… упал с лестницы… пройдет… Но отец, отец! ах, что с ним будет! Вот уж сутки не пьет, не ест, не спит, все
бредит, жалуется, что ему не дают подняться до неба… Давеча
к утру закрыл глаза; подошел я
к нему на цыпочках, пощупал голову — голова горит, губы засохли, грудь дышит тяжело… откроет мутные глаза, смотрит и не видит и говорит сам с
собою непонятные речи. Теперь сидит на площади, на кирпичах, что готовят под Пречистую, махает руками и бьет
себя в грудь.
В недоумении Пизонский все еще думает, что это продолжается
бред. Он закрыл на минуту глаза; но когда снова открыл их, видит перед
собою, уже перед самим
собою видит высокую большую фигуру, с головы до ног обвитую черною тканью. Она стоит, будто приросшая
к земле, и с нее тихо бежали на землю мелкие капли воды.
Тогда Марина поссорилась с Темкой из-за какого-то пустяка, у крыльца своего дома сказала ему: «Прощай», и он, печальный и недоумевающий,
побрел ночевать
к себе в общежитие.
Меженецкий покачивал головой, думая, что старик
бредит и слова его бессмысленны. Так же думали и арестанты, товарищи по камере. Тот бритый арестант, который звал Меженецкого, подошел
к нему и, слегка толкнув его локтем и обратив на
себя внимание, подмигнул на старика.