Неточные совпадения
Он ушел, и комната налилась тишиной. У
стены,
на курительном столике горела свеча, освещая портрет Щедрина в пледе; суровое бородатое лицо сердито морщилось, двигались брови, да и все, все вещи в комнате бесшумно двигались, качались. Самгин чувствовал себя так, как будто он быстро
бежит, а в нем все плещется, как вода в сосуде, — плещется и, толкая изнутри, еще больше раскачивает его.
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал
на Инокова, Иноков присел, осторожно положил человека
на землю, расправил руки, ноги его и снова
побежал к обрушенной
стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
— Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А
на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, — дня в три не разберутся, все не
на своем месте: картины у
стен,
на полу, галоши
на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло
на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, — нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто
на старой квартире:
беги туда…
Князь проснулся примерно через час по ее уходе. Я услышал через
стену его стон и тотчас
побежал к нему; застал же его сидящим
на кровати, в халате, но до того испуганного уединением, светом одинокой лампы и чужой комнатой, что, когда я вошел, он вздрогнул, привскочил и закричал. Я бросился к нему, и когда он разглядел, что это я, то со слезами радости начал меня обнимать.
Из этого вышла сцена, кончившаяся тем, что неверный любовник снял со
стены арапник; советница, видя его намерение, пустилась
бежать; он — за ней, небрежно одетый в один халат; нагнав ее
на небольшой площади, где учили обыкновенно батальон, он вытянул раза три ревнивую советницу арапником и спокойно отправился домой, как будто сделал дело.
Ослабевши с годами, потеряв веру в свои ноги, он
бежит уже куда-нибудь поближе,
на Амур или даже в тайгу, или
на гору, только бы подальше от тюрьмы, чтобы не видеть постылых
стен и людей, не слышать бряцанья оков и каторжных разговоров.
И все ринулось. Возле самой
стены — еще узенькие живые воротца, все туда, головами вперед — головы мгновенно заострились клиньями, и острые локти, ребра, плечи, бока. Как струя воды, стиснутая пожарной кишкой, разбрызнулись веером, и кругом сыплются топающие ноги, взмахивающие руки, юнифы. Откуда-то
на миг в глаза мне — двоякоизогнутое, как буква S, тело, прозрачные крылья-уши — и уж его нет, сквозь землю — и я один — среди секундных рук, ног —
бегу…
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его большими надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со
стены человек был исправник Зверев, так как
на месте
побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения к господину Звереву.
Замечательно, что раз человек вступил
на стезю благонамеренности, он становится деятелен, как бес.
Бежит во все лопатки вперед, и уже никакие ухищрения либерализма, как бы они ни были коварны, не остановят его. Подставьте ему ножку — он перескочит; устройте
на пути забор — перелезет; киньте поперек реку — переплывет; воздвигните крепостную
стену — прошибет лбом.
Вот еще степной ужас, особенно опасный в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя
на десятки верст неслось огненной
стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица.
Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и лошадь — все в общей куче.
Потом ещё две тёмные фигуры скатились к
стене. Они бросились
на третью, упавшую у подножия
стены, и скоро обе выпрямились… С горы ещё
бежали люди, раздавались удары их ног, крики, пронзительный свист…
Перед моим спутником стоял жандарм в пальто с полковничьими погонами, в синей холодной фуражке. Я невольно застыл перед афишей
на стене театра и сделал вид, что читаю, — уж очень меня поразил вид жандарма: паспорта у меня еще не было, а два
побега недавних —
на Волге и
на Дону — так еще свежи были в памяти.
Когда высокие гости приезжали к Тестову, швейцар
бежал на пост к полицейскому: — Гони своих канатных под Китайскую
стену — начальство наехало!
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь идти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду…
Нет! не допустит Царица Небесная!
Даст исцеленье икона чудесная!
Я осенилась крестом
И
побежала бегом…
Сила-то в нем богатырская,
Милостив Бог, не умрет…
Вот и
стена монастырская!
Тень уж моя головой достает
До монастырских ворот.
Я поклонилася земным поклоном,
Стала
на ноженьки, глядь —
Ворон сидит
на кресте золоченом,
Дрогнуло сердце опять!
Стена шкапа бесшумно отступила назад, напугав меня меньше, однако, чем только что слышанный разговор, и я скользнул
на блеск узкого, длинного, как квартал, коридора, озаренного электричеством, где было, по крайней мере, куда
бежать.
— Неужели ты думаешь, что я поверю этому? Лицо твое не огрубело от ветра и не обожжено солнцем, и руки твои белы.
На тебе дорогой хитон, и одна застежка
на нем стоит годовой платы, которую братья мои вносят за наш виноградник Адонираму, царскому сборщику. Ты пришел оттуда, из-за
стены… Ты, верно, один из людей, близких к царю? Мне кажется, что я видела тебя однажды в день великого празднества, мне даже помнится — я
бежала за твоей колесницей.
Так говорит она самой себе и легкими, послушными шагами
бежит по дороге к городу. У Навозных ворот около
стены сидят и дремлют в утренней прохладе двое сторожей, обходивших ночью город. Они просыпаются и смотрят с удивлением
на бегущую девушку. Младший из них встает и загораживает ей дорогу распростертыми руками.
А, вон, наконец, вижу вашу работу! — сказала дама,
побежав к супротивной
стене и наводя лорнет
на стоявшие
на полу его этюды, программы, перспективы и портреты.
— Об вас столько пишут; ваши портреты, говорят, верх совершенства. — Сказавши это, дама наставила
на глаз лорнет и
побежала быстро осматривать
стены,
на которых ничего не было. — А где же ваши портреты?
Наконец старуха свела его в глубокую межу,
на дне которой
бежал, журча и клубясь, дождевой сток; с обеих сторон поднимались черные головастые дуплы ветел; местами тянулись сплошною
стеною высокие кустарники; кое-где белый ствол березы выглядывал из-за них, как привидение, протягивая вперед свои угловатые худощавые ветви.
— Как? — радостно воскликнул Коротков и, насвистывая увертюру из «Кармен»,
побежал в комнату с надписью: «Касса». У кассирского стола он остановился и широко открыл рот. Две толстых колонны, состоящие из желтых пачек, возвышались до самого потолка. Чтобы не отвечать ни
на какие вопросы, потный и взволнованный кассир кнопкой пришпилил к
стене ассигновку,
на которой теперь имелась третья надпись зелеными чернилами...
Поликей между тем пошел не за верховою девушкой к барыне, а совсем в другое место. В сенях подле
стены была прямая лестница, ведущая
на чердак. Поликей, выйдя в сени, оглянулся и, не видя никого, нагнувшись, почти
бегом, ловко и скоро взбежал по этой лестнице.
И когда наступила ночь, Егор Тимофеевич никак не мог уснуть: ворочался, кряхтел и наконец снова оделся и пошел поглядеть
на покойника. В длинном коридоре горела одна лампочка и было темновато, а в комнате, где стоял гроб, горели три толстые восковые свечи, и еще одна, четвертая, тоненькая, была прикреплена к псалтырю, который читала молоденькая монашенка. Было очень светло, пахло ладаном, и от вошедшего Егора Тимофеевича по дощатым
стенам побежало в разные стороны несколько прозрачных, легких теней.
Его родина — глухая слободка Чалган — затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и, хотя угрюмая чаща все еще стояла кругом враждебною
стеной, они не унывали. По расчищенному месту
побежали изгороди, стали скирды и стога; разрастались маленькие дымные юртенки; наконец, точно победное знамя,
на холмике из середины поселка выстрелила к небу колокольня. Стал Чалган большою слободой.
А тут
побег, может быть, выстрел часового
на верхушку
стены, может быть, стон и падение человеческого тела, а может быть, и удача, за которую переберут все начальство…
Я шел к окну в четвертый раз. Теперь каторжник стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо
на четырехугольник двора, за
стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом
бежать вдоль тюремной
стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном пустынные обрывы горы ведут к реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть города, с трактирами и кабаками…
Вдруг с страшным криком татары бросились
стеной на стену — и завязалась ужасная, вполне рукопашная драка; но татары держались недолго, скоро попятили их назад, и они
побежали.
Точно заблудившись, Искариот проворно бегал по обезлюдевшему двору, останавливался с разбегу, поднимал голову и снова
бежал, удивленно натыкаясь
на костры,
на стены.
Шумит,
бежит пароход, то и дело меняются виды: высятся крутые горы, то покрытые темно-зеленым орешником, то обнаженные и прорезанные глубокими и далеко уходящими врáгами. Река извивается, и с каждым изгибом ее горы то подходят к воде и стоят над ней красно-бурыми
стенами, то удаляются от реки, и от их подошвы широко и привольно раскидываются ярко-зеленые сочные покосы поемных лугов. Там и сям
на венце гор чернеют ряды высоких бревенчатых изб, белеют сельские церкви, виднеются помещичьи усадьбы.
Везде все бело, бело и подвижно: то горизонт кажется необъятно-далеким, то сжатым
на два шага по все стороны, то вдруг белая высокая
стена вырастает справа и
бежит вдоль саней, то вдруг исчезает и вырастает спереди, чтобы убегать дальше и опять исчезнуть.
Вдруг в фанзу как сумасшедший вбежал Рожков. Схватив винтовку, висевшую
на стене, он стремглав выбежал из дома. Следом за ним вбежал другой стрелок, потом третий, потом все начали хватать ружья и
бежали куда-то, сталкиваясь в дверях и мешая друг другу.
На мои вопросы, что случилось, они не отвечали, но по лицам их я увидел, что все были чем-то возбуждены и спешили, чтобы не упустить какой-то редкий случай.
Катя
побежала за свечкой. Токарев остановился у стола. Ветер выл
на дворе. В черном окне отражался свет лампы.
На газетном листе желтел сушившийся хмель. Прусак пробежал по столу, достиг газетного листа, задумчиво пошевелил усиками и
побежал вдоль листа к
стене.
А потом снова эти ужасные вагоны III класса — как будто уже десятки, сотни их прошел он, а впереди новые площадки, новые неподатливые двери и цепкие, злые, свирепые ноги. Вот наконец последняя площадка и перед нею темная, глухая
стена багажного вагона, и Юрасов
на минуту замирает, точно перестает существовать совсем. Что-то
бежит мимо, что-то грохочет, и покачивается пол под сгибающимися, дрожащими ногами.
Первые ряды дружно одолевают все препятствия, вот они уже
на зубцах
стен.
Бегут ряд за рядом…
Спрыгнув с последнего забора, я очутился в каком-то узеньком кривом переулке, похожем
на коридор между двух глухих
стен, и
побежал и
бежал долго, но переулок оказался без выхода; его перегораживал забор, и за ним снова чернели штабеля дров и леса.
Я начала опять искать Clémence. Смотрю направо, налево, нет ее нигде. Так мне стало досадно, что я прозевала
на мерзкую L***. И Домбрович исчез. Но вместо него вылез откуда-то Кучкин. Я сейчас же вышла из залы и
бегом побежала в фойе. Там еще было много народу. Все пары сидели вдоль
стен боковой залы.
Не чувствуя холода,
побежала она через двор с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже большую часть замка; хотя она и не нашла ее, но, не страшась пламени, ползла с непомерной силой и ловкостью между рыцарями
на стенах.
Не чувствуя холода,
побежала она через двор с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже большую часть замка; хотя она и не нашла ее, но не страшась пламени, полезла с непомерной силой и ловкостью между рыцарями
на стены.
В одном месте лежит обломок, будто брошенный
на бегу огромный щит; в другом — возвышается неровною пирамидой; далее целая
стена, понемногу клонясь, оперлась
на другую, более твердую, как дряхлеющая старость облокачивается
на родственного мужа; инде обломок, упав с высоты, покатился по холму и вдруг, отряхнувшись, твердо выпрямился в середине его и утвердился
на ней.
Что, если Холмский, пораженный гневом великого князя, мыслью о заточении и казни, истерзанный страхом, измученный скоростью
побега, усилиями взлезть
на стену, всем, что его так ужасно и так незапно разом обхватило, если он испустил дух?.. Может быть, задохся в шкапе… может быть, удар! Ужасно!
Катаранов прислал бурку. Резцов подобрал ноги под полушубок, покрылся буркою и, надвинув
на лицо папаху, прислонился к
стене окопа. Он сердился, что нет в душе прежней ясности, он не хотел принять того, чем был полон Катаранов: с этим здесь невозможно было жить и действовать, можно было только
бежать или умирать в черном, тупом отчаянии.
Посол взял ответ и цветы и отправился с тем ответом к правителю, а патриарх сию же минуту оделся, взял свои драгоценности и свою свиту и поскакал
на быстрых мулах вон из города через Ворота Солнца, а за
стеною повернул к востоку, надеясь в каком-либо из семи нильских гирл найти греческую трирему или быстроходный чужеземный корабль и
бежать на нем от возмущенной страны и от коварного правителя, с надеждою отплатить ему издали за его издевательство.
И тогда с диким ревом он
бежит к дверям. Но не находит их и мечется, и бьется о
стены, об острые каменные углы — и ревет. С внезапно открывшеюся дверью он падает
на пол, радостно вскакивает, и — чьи-то дрожащие, цепкие руки обнимают его и держат. Он барахтается и визжит, освободив руку, с железною силою бьет по голове пытавшегося удержать его псаломщика и, отбросив ногою тело, выскакивает наружу.
И, натыкаясь
на стену, он бегло ощупывал ее костлявыми пальцами и
бежал назад; и так кружился он в узкой клетке немых
стен, как одна из фантастических теней, принявшая страшный и необыкновенный образ.
Снова из-за
стены вырвалось черное чудовище и, сдержанное могучей властью, остановило, вздрагивая, свой стремительный
бег. Находя друг
на друга и треща и скрипя тормозами, проползали вагоны и остановились с глухим стуком. Стало тихо, и только шипел воздух, выходя из тормозных труб.