Неточные совпадения
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел
бежать за нею, но, опомнившись, опять
сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться ехать
в город и опять к матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
Турка подъехал к острову, остановился, внимательно выслушал от папа подробное наставление, как равняться и куда выходить (впрочем, он никогда не соображался с этим наставлением, а делал по-своему), разомкнул собак, не спеша второчил смычки,
сел на лошадь и, посвистывая, скрылся за молодыми березками. Разомкнутые гончие прежде всего маханиями хвостов выразили свое удовольствие, встряхнулись, оправились и потом уже маленькой рысцой, принюхиваясь и махая хвостами,
побежали в разные стороны.
Высокий студент, несколько небрежно уступивший ему дорогу, когда он
бежал в угол,
сел на диван, на его место, и строго сказал...
— Ой, как тебя ушибло! На, выпей скорее… И возьми-ко себя
в руки… Хорошо, что болвана Мишки нет,
побежал туда, а то бы… Он с фантазией. Ну, довольно, Клим,
сядь!
Она
бежала, тащила и его. Он упирался и ворчал. Однако ж надо было
сесть в лодку и поехать.
А иногда он проснется такой бодрый, свежий, веселый; он чувствует:
в нем играет что-то, кипит, точно поселился бесенок какой-нибудь, который так и поддразнивает его то влезть на крышу, то
сесть на савраску да поскакать
в луга, где сено косят, или посидеть на заборе верхом, или подразнить деревенских собак; или вдруг захочется пуститься
бегом по деревне, потом
в поле, по буеракам,
в березняк, да
в три скачка броситься на дно оврага, или увязаться за мальчишками играть
в снежки, попробовать свои силы.
— Я вот что сделаю, Марфа Васильевна:
побегу вперед,
сяду за куст и объяснюсь с ней
в любви голосом Бориса Павловича… — предложил было ей, тоже шепотом, Викентьев и хотел идти.
Потом
бежал на Волгу,
садился на обрыв или сбегал к реке, ложился на песок, смотрел за каждой птичкой, за ящерицей, за букашкой
в кустах, и глядел
в себя, наблюдая, отражается ли
в нем картина, все ли
в ней так же верно и ярко, и через неделю стал замечать, что картина пропадает, бледнеет и что ему как будто уже… скучно.
Она вышла. Я поспешно и неслышно прошел
в кухню и, почти не взглянув на Настасью Егоровну, ожидавшую меня, пустился через черную лестницу и двор на улицу. Но я успел только увидать, как она
села в извозчичью карету, ожидавшую ее у крыльца. Я
побежал по улице.
Когда, после молебна, мы стали
садиться на шлюпки,
в эту минуту, по свистку, взвились кверху по снастям свернутые флаги, и люди
побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском катере.
Она остановилась, как бы желая что-то сказать, потом неловко сунула ему
в руку записку и
побежала в дом и там опять
села за рояль.
— Не давала, не давала! Я ему отказала, потому что он не умел оценить. Он вышел
в бешенстве и затопал ногами. Он на меня бросился, а я отскочила… И я вам скажу еще, как человеку, от которого теперь уж ничего скрывать не намерена, что он даже
в меня плюнул, можете это себе представить? Но что же мы стоим? Ах,
сядьте… Извините, я… Или лучше
бегите,
бегите, вам надо
бежать и спасти несчастного старика от ужасной смерти!
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце
садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена
побежали длинные тени… Солнце
село; звезда зажглась и дрожит
в огнистом море заката…
Она бросалась
в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала
в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась
в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец,
села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро
побежала с ним
в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась
в свою комнату, упала
в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она
побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов
побега было отвергнуто. Наконец она согласилась:
в назначенный день она должна была не ужинать и удалиться
в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была
в заговоре; обе они должны были выйти
в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани,
садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова
в село Жадрино, прямо
в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.
Тройка катит
селом, стучит по мосту, ушла за пригорок, тут одна дорога и есть — к нам. Пока мы
бежим навстречу, тройка у подъезда; Михаил Семенович, как лавина, уже скатился с нее, смеется, целуется и морит со смеха,
в то время как Белинский, проклиная даль Покровского, устройство русских телег, русских дорог, еще слезает, расправляя поясницу. А Кетчер уже бранит их...
— Кроме сего, государя моего пошехонский дворянин. Имею
в селе Словущенском пятнадцать душ крестьян, из коих две находятся
в бегах, а прочие
в поте лица снискивают для господина своего скудное пропитание.
И сама
побежала с ним. Любовник
в это время ушел, а сосед всю эту историю видел и рассказал ее
в селе, а там односельчане привезли
в Москву и дразнили несчастного до старости… Иногда даже плакал старик.
Придя
в трактир, Федор
садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его братом Михаилом — содержателями трактира. Алексей шел
в бильярдную, где вел разговоры насчет
бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так сводил игру, что ухитрялся даже с шулеров выпрашивать чуть не
в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл не кием, а мазиком.
Мы долго молчим. Таратайка ныряет
в лес. Антось, не говоря ни слова, берет вожжи и
садится на козлы. Тройка
бежит бодрее, стучат копыта, порой колесо звонко ударяет о корень, и треск отдается по темной чаще.
Поднявши стаю, надобно следить глазами за ее полетом, всегда прямолинейным, и идти или, всего лучше, ехать верхом по его направлению; стая перемещается недалеко; завалившись
в долинку,
в овражек или за горку, она
садится большею частию
в ближайший кустарники редко
в чистое поле, разве там, где перелет до кустов слишком далек; переместившись, она
бежит шибко, но собака, напавши на след снова, легко ее находит.
Окошки чистые, не малые,
в которых стоит жидкая тина или вода, бросаются
в глаза всякому, и никто не попадет
в них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною массою, засоренные сверху старою, сухою травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и
побегами мелких, некорнистых трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают
в них по неосторожности и горячности,
побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская глаз с того места, где
села или упала птица.
Вылетев навстречу человеку или собаке, даже лошади, корове и всякому животному, — ибо слепой инстинкт не умеет различать, чье приближение опасно и чье безвредно, — болотный кулик бросается прямо на охотника, подлетает вплоть, трясется над его головой, вытянув ноги вперед, как будто упираясь ими
в воздух, беспрестанно
садится и
бежит прочь, все стараясь отвести
в противоположную сторону от гнезда.
Нечего и говорить уже о разных его выходках, которые везде повторялись; например, однажды
в Царском
Селе Захаржевского медвежонок сорвался с цепи от столба, [После этого автором густо зачеркнуто
в рукописи несколько слов.] на котором устроена была его будка, и
побежал в сад, где мог встретиться глаз на глаз,
в темной аллее, с императором, если бы на этот раз не встрепенулся его маленький шарло и не предостерег бы от этой опасной встречи.
Тот действительно повернулся и
побежал, и забежал
в самую даль поля и
сел там
в рожь.
Те проворно
побежали, и через какие-нибудь четверть часа коляска была подана к крыльцу.
В нее было запряжено четыре худощавых, но, должно быть, чрезвычайно шустрых коней. Человек пять людей, одетых
в черкесские чапаны и с нагайками, окружали ее. Александр Иванович заставил
сесть рядом с собою Вихрова, а напротив Живина и Доброва. Последний что-то очень уж облизывался.
Она не торопясь подошла к лавке и
села, осторожно, медленно, точно боясь что-то порвать
в себе. Память, разбуженная острым предчувствием беды, дважды поставила перед нею этого человека — один раз
в поле, за городом после
побега Рыбина, другой —
в суде. Там рядом с ним стоял тот околодочный, которому она ложно указала путь Рыбина. Ее знали, за нею следили — это было ясно.
В этой-то горести застала Парашку благодетельная особа. Видит баба, дело плохо, хоть ИЗ
села вон
беги: совсем проходу нет. Однако не потеряла, головы, и не то чтобы кинулась на шею благодетелю, а выдержала характер. Смекнул старик, что тут силой не возьмешь — и впрямь перетащил мужа
в губернский; город, из духовного звания выключил и поместил
в какое-то присутственное место бумагу изводить.
Добежав уже до внешнего рва, все смешались
в глазах Козельцова, и он почувствовал боль
в груди и,
сев на банкет, с огромным наслаждением увидал
в амбразуру, как толпы синих мундиров
в беспорядке
бежали к своим траншеям, и как по всему полю лежали убитые и ползали раненые
в красных штанах и синих мундирах.
Это было
в августе месяце. Уж смеркалось. Александр обещал быть
в девять часов, а пришел
в восемь, один, без удочки. Он, как вор, пробирался к беседке, то боязливо оглядывался, то
бежал опрометью. Но кто-то опередил его. Тот тоже торопливо, запыхавшись, вбежал
в беседку и
сел на диван
в темном углу.
Он остановился. Лиза летела как птица, не зная куда, и Петр Степанович уже шагов на пятьдесят отстал от нее. Она упала, споткнувшись о кочку.
В ту же минуту сзади,
в стороне, раздался ужасный крик, крик Маврикия Николаевича, который видел ее бегство и падение и
бежал к ней чрез поле. Петр Степанович
в один миг отретировался
в ворота ставрогинского дома, чтобы поскорее
сесть на свои дрожки.
Он плюнул и
побежал садиться: «
В Скворешники!» Кучер рассказывал, что барин погонял всю дорогу, но только что стали подъезжать к господскому дому, он вдруг велел повернуть и везти опять
в город: «Поскорей, пожалуйста, поскорей».
Старая горничная Юлии Матвеевны, Агапия, предобрая, преглупая и прелюбопытная, принимала большое участие
в этом подглядывании; но когда господа
сели за ужин и запели, она не выдержала,
побежала наверх и разбудила Юлию Матвеевну.
Сверстов
побежал за женой и только что не на руках внес свою gnadige Frau на лестницу.
В дворне тем временем узналось о приезде гостей, и вся горничная прислуга разом набежала
в дом. Огонь засветился во всех почти комнатах. Сверстов, представляя жену Егору Егорычу, ничего не сказал, а только указал на нее рукою. Марфин,
в свою очередь, поспешил пододвинуть gnadige Frau кресло, на которое она
села, будучи весьма довольна такою любезностью хозяина.
Пользуясь этою передышкой, я
сел на дальнюю лавку и задремал. Сначала видел во сне"долину Кашемира", потом — "розу Гюллистана", потом — "груди твои, как два белых козленка", потом — приехал будто бы я
в Весьегонск и не знаю, куда оттуда
бежать,
в Устюжну или
в Череповец… И вдруг меня кольнуло. Открываю глаза, смотрю… Стыд!! Не бичующий и даже не укоряющий, а только как бы недоумевающий. Но одного этого"недоумения"было достаточно, чтоб мне сделалось невыносимо жутко.
Она чуть не упала.
Бегом добежала до повозки,
села и велела как можно скорее ехать
в Головлево.
Дело
в том, что на Аннушку Арина Петровна имела виды, а Аннушка не только не оправдала ее надежд, но вместо того на весь уезд учинила скандал. Когда дочь вышла из института, Арина Петровна
поселила ее
в деревне,
в чаянье сделать из нее дарового домашнего секретаря и бухгалтера, а вместо того Аннушка,
в одну прекрасную ночь,
бежала из Головлева с корнетом Улановым и повенчалась с ним.
Все эти бегуны, если не найдут себе
в продолжение лета какого-нибудь случайного, необыкновенного места, где бы перезимовать, — если, например, не наткнутся на какого-нибудь укрывателя беглых, которому
в этом выгода; если, наконец, не добудут себе, иногда через убийство, какого-нибудь паспорта, с которым можно везде прожить, — все они к осени, если их не изловят предварительно, большею частию сами являются густыми толпами
в города и
в остроги,
в качестве бродяг, и
садятся в тюрьмы зимовать, конечно не без надежды
бежать опять летом.
Устали,
сели за стол, а Клавдия убежала с веселым хохотом
в кухню. Выпили водки, пива, побили бутылки и стаканы, кричали, хохотали, махали руками, обнимались и целовались. Потом Передонов и Володин
побежали в Летний сад, — Передонов спешил похвастаться письмом.
Танайченок надел на себя барское платье и
сел на крыльцо, а Мазан
побежал со жбаном на погреб, разбудил ключницу, которая, как и все
в доме, спала мертвым сном, требовал поскорее проснувшемуся барину студеной браги, и, когда ключница изъявила сомнение, проснулся ли барин, — Мазан указал ей на фигуру Танайченка, сидящего на крыльце
в халате и колпаке; нацедили браги, положили льду, проворно
побежал Мазан с добычей.
Ни он, ни я не успели выйти. С двух сторон коридора раздался шум; справа кто-то
бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа, дородный мужчина с двойным подбородком и угрюмым лицом, заглянул
в дверь; его лицо дико скакнуло, и он пробежал мимо, махая рукой к себе; почти тотчас он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости, поэтому я остался, как стоял, у стола. Бутлер, походив,
сел; он был сурово бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.
В Саратове находился тогда Державин. Он отряжен был (как мы уже видели)
в село Малыковку, дабы оттуда пресечь дорогу Пугачеву
в случае
побега его на Иргиз. Державин, известясь о сношениях Пугачева с киргиз-кайсаками, успел отрезать их от кочующих орд по рекам Узеням и намеревался идти на освобождение Яицкого городка; но был предупрежден генералом Мансуровым.
В конце июля прибыл он
в Саратов, где чин гвардии поручика, резкий ум и пылкий характер доставили ему важное влияние на общее мнение.
Между тем ночь уже совсем опустилась над станицей. Яркие звезды высыпали на темном небе. По улицам было темно и пусто. Назарка остался с казачками на завалинке, и слышался их хохот, а Лукашка, отойдя тихим шагом от девок, как кошка пригнулся и вдруг неслышно
побежал, придерживая мотавшийся кинжал, не домой, а по направлению к дому хорунжего. Пробежав две улицы и завернув
в переулок, он подобрал черкеску и
сел наземь
в тени забора. «Ишь, хорунжиха! — думал он про Марьяну: — и не пошутит, чорт! Дай срок».
— Друг мой, успокойся! — сказала умирающая от избытка жизни Негрова, но Дмитрий Яковлевич давно уже сбежал с лестницы; сойдя
в сад, он пустился
бежать по липовой аллее, вышел вон из сада, прошел
село и упал на дороге, лишенный сил, близкий к удару. Тут только вспомнил он, что письмо осталось
в руках Глафиры Львовны. Что делать? — Он рвал свои волосы, как рассерженный зверь, и катался по траве.
Алексей замолчал и принялся помогать своему господину. Они не без труда подвели прохожего к лошади; он переступал машинально и, казалось, не слышал и не видел ничего; но когда надобно было
садиться на коня, то вдруг оживился и, как будто бы по какому-то инстинкту, вскочил без их помощи на седло, взял
в руки повода, и неподвижные глаза его вспыхнули жизнию, а на бесчувственном лице изобразилась живая радость. Черная собака с громким лаем
побежала вперед.
Бычура, приказав четверым шишам
сесть на коней и проводить наших путешественников
в село Кудиново,
побежал с остальными товарищами вперед.
И кормилица
побежала вперед. Войдя вслед за нею
в сени, Нехлюдов
сел на кадушку, достал и закурил папиросу.
С мокрою от снега головой и запыхавшись, я прибежал
в лакейскую и тотчас же сбросил фрак, надел пиджак и пальто и вынес свой чемодан
в переднюю.
Бежать! Но, прежде чем уйти, я поскорее
сел и стал писать Орлову.
Спустившись
в трюмы, бабы насыпали рожь
в мешки, мужики, вскидывая мешки на плечи,
бегом бегали по сходням на берег, а от берега к
селу медленно потянулись подводы, тяжело нагруженные долгожданным хлебом.
Заняв во всех банках (вся Россия
в то время была, как тенетами, покрыта банками, так что ни одному зайцу не было надежды проскочить, не попав головой
в одну из петель) более миллиона рублей, он
бежал за границу, но
в Гамбурге был поймай
в ту самую минуту, как
садился на отправлявшийся
в Америку пароход, и теперь томится
в остроге (присяжные заседатели видели
в этом происшествии перст божий).