Неточные совпадения
Райский стал раскаиваться
в своем артистическом намерении посмотреть грозу, потому что от ливня намокший зонтик пропускал воду ему на
лицо и на платье, ноги вязли
в мокрой глине, и он, забывши подробности местности, беспрестанно натыкался
в роще на бугры, на
пни или скакал
в ямы.
Тушар кончил тем, что полюбил более
пинать меня коленком сзади, чем бить по
лицу; а через полгода так даже стал меня иногда и ласкать; только нет-нет, а
в месяц раз, наверно, побьет, для напоминания, чтоб не забывался.
Они били, секли,
пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили все тело ее
в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности:
в холод,
в мороз запирали ее на всю ночь
в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может
в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей все
лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла!
В то время уже начались преследования браконьеров и выселение их из пределов края. Китаец, вероятно, думал, что его сейчас арестуют и отправят
в залив Ольги под конвоем. От волнения он сел на
пень и долго не мог успокоиться. Он тяжело и прерывисто дышал,
лицо его покрылось потом.
Замужние красят себе губы во что-то синее, и от этого
лица их совершенно утрачивают образ и подобие человеческие, и когда мне приходилось видеть их и наблюдать ту серьезность, почти суровость, с какою они мешают ложками
в котлах и снимают грязную
пену, то мне казалось, что я вижу настоящих ведьм.
Если кто сие наше попечительное постановление презрит или против такового нашего указа подаст совет, помощь или благоприятство своим
лицом или посторонним, — тем самым подвергает себя осуждению на проклятие, да сверх того лишен быть имеет тех книг и заплатит сто золотых гульденов
пени в казну нашу. И сего решения никто без особого повеления да нарушить не дерзает. Дано
в замке С. Мартына, во граде нашем Майнце, с приложением печати нашей. Месяца януария,
в четвертый день 1486 года».
Его удержал Макар. Он опять взял Аграфену
в охапку и унес
в избушку. Мосей проводил его глазами и только сердито сплюнул. Сейчас
лицо у него было страшное, и он
в сердцах
пнул ногой Артема, продолжавшего обыскивать убитого Кирилла.
Помимо отталкивающего впечатления всякого трупа, Петр Григорьич,
в то же утро положенный лакеями на стол
в огромном танцевальном зале и уже одетый
в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали;
лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого
в одной стороне рта сочилась белая
пена; подстриженные усы и короткие волосы на голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе руки, сжатые
в кулаки, как бы говорили, что последнее земное чувство Крапчика было гнев!
Фантазируя таким образом, он незаметно доходил до опьянения; земля исчезала у него из-под ног, за спиной словно вырастали крылья. Глаза блестели, губы тряслись и покрывались
пеной,
лицо бледнело и принимало угрожающее выражение. И, по мере того как росла фантазия, весь воздух кругом него населялся призраками, с которыми он вступал
в воображаемую борьбу.
Кружевное платье, оттенка слоновой кости, с открытыми, гибкими плечами, так же безупречно белыми, как
лицо, легло вокруг стана широким опрокинутым веером, из
пены которого выступила, покачиваясь, маленькая нога
в золотой туфельке.
Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали друг другу.
В тесном кубрике среди раскрытых сундуков едва было где повернуться. Больт взял взаймы у Перлина, Чеккер — у Смита. Они считали деньги и брились наспех,
пеня лицо куском мыла. Кто зашнуровывал ботинки, кто считал деньги. Больт поздравил меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему пять золотых на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал удивить товарищей громким заказом
в гостинице и лишь после того открыть,
в чем секрет.
Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал
лицом в песок. Гаврила замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая.
Пена шипела, и брызги воды летали по воздуху.
Руками машет, ногами топает, того гляди
в лицо пнёт меня. Когда было
в нём пророческое — стоял он дальше от меня, появилось смешное — и снова приблизился ко мне человек.
А он подпрыгивает, заглядывая
в лицо моё побелевшими глазами, бородёнка у него трясётся, левую руку за пазуху спрятал, и всё оглядывается, словно ждёт, что смерть из-за куста схватит за руку его, да и метнёт во ад. Вокруг — жизнь кипит: земля покрыта изумрудной
пеной трав, невидимые жаворонки поют, и всё растёт к солнцу
в разноцветных ярких криках радости.
Её глаза вопросительно стояли на
лице его, а он чувствовал, что его грудь как бы наполняется жгучей
пеной, и вот она сейчас превратится
в чудесные слова, которыми он ещё никогда, ни с кем не говорил, ибо не знал их до сей поры.
— Я ехала из города, поздно ночью, — придвигаясь к нему и остановив улыбающиеся глаза на его
лице, начала она. — Кучером был Яков, старый такой, строгий мужик. И вот началась вьюга, страшной силы вьюга и прямо
в лицо нам. Рванёт ветер и бросит
в нас целую тучу снега так, что лошади попятятся назад. Вокруг всё кипит, точно
в котле, а мы
в холодной
пене.
По стенам ночлежки всё прыгали тени, как бы молча борясь друг с другом. На нарах, вытянувшись во весь рост, лежал учитель и хрипел. Глаза у него были широко открыты, обнаженная грудь сильно колыхалась,
в углах губ кипела
пена, и на
лице было такое напряженное выражение, как будто он силился сказать что-то большое, трудное и — не мог и невыразимо страдал от этого.
И вместе с тем я чувствовал, что беседка из ветвей
в лесу встает во всех подробностях, которых я не замечал раньше, и всякая подробность обрастает
в воображении особенными впечатлениями, и мне страшно вглядеться
в лицо человека, как будто зашевелившегося на
пне, но ямщик требует от меня, чтобы я непременно вгляделся…
Матрена. Вестимо, что уж не по голове гладил, только то, что битье тоже битью бывает розь;
в этаком азарте человек, не ровен тоже час, как и ударит…
В те поры, не утерпевши материнским сердцем своим, вбежала
в избу-то, гляжу, он сидит на лавке и
пена у рту, а она уж
в постелю повалилась: шлык на стороне, коса растрепана и
лицо закрыто!.. Другие сутки вот лежит с той поры, словечка не промолвит, только и сказала, чтоб зыбку с ребенком к ней из горенки снесли, чтоб и его-то с голоду не уморить…
Мурин лежал на полу; его коробило
в судорогах,
лицо его было искажено
в муках, и
пена показывалась на искривленных губах его.
Короткая, жесткая, спутанная борода начиналась у него из-под самых глаз, а на концах, вокруг всего
лица, была такая седая и пышная, как будто Файбиш только что опустил ее
в мыльную
пену.
То, что я увидела там, потрясло меня сильнее всех призраков на свете! По узкой дороге, между рядами утесов, по берегу кипящего
пеной и жемчужными брызгами Терека, приближались коляска и арба, до верху нагруженная вещами, моими вещами из Гори — сундуками, баулами и чемоданами.
В коляске сидела дама
в трауре, со спущенной на
лицо вуалью.
В изнеможенье, без чувств упала Марья Ивановна на диван. Глаза ее закрылись, всю ее дергало и корчило
в судорогах. Покрытое потом
лицо ее горело, белая
пена клубилась на раскрытых, трепетавших губах. Несколько минут продолжался такой припадок, и
в это время никто из Луповицких не потревожился — и корчи и судороги они считали за действие святого духа, внезапно озарившего пророчицу. С благоговеньем смотрели они на страдавшую Марью Ивановну.
— A я замечталась опять, Нюша, прости, милая! — Сине-бархатные глаза Милицы теплятся лаской
в надвигающихся сумерках июльского вечера; такая же ласковая улыбка, обнажающая крупные, белые, как мыльная
пена, зубы девушки, играет сейчас на смуглом, красивом
лице, озаренном ею, словно лучом солнца. Так мила и привлекательна сейчас эта серьезная, всегда немного грустная Милица, что Нюша, надувшаяся было на подругу, отнюдь не может больше сердиться на нее и с легким криком бросается на грудь Милицы.
Совсем стало темно. Серафима натыкалась на
пни,
в лицо ей хлестали сухие ветви высоких кустов, кололи ее иглы хвои, она даже не отмахивалась.
В средине груди ныло,
в сердце нестерпимо жгло, ноги стали подкашиваться, Где-то на маленькой лужайке она упала как сноп на толстый пласт хвои, ничком, схватила голову
в руки отчаянным жестом и зарыдала, почти завыла. Ее всю трясло
в конвульсиях.
Смертная бледность выступила на его
лице; холодный пот капал со лба;
пена во рту клубилась; как вкопанный
в землю стоял он.
Вскочили, смеясь и остря. На
пне, с листом бумаги и карандашом
в руках, сидел Черновалов, подле него Бася и толстый из райкома. По обе стороны Черновалова,
лицом к противнику, расселись сражающиеся взводы. Во главе первого сидел Оська, во главе второго — Лелька. Вокруг кольцом теснилась публика.