Неточные совпадения
Разве не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он увидел на ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки,
в желтом
платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось
в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного
поля и за
полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего
в синей дали?
Кити ходила с матерью и с московским полковником, весело щеголявшим
в своём европейском, купленном готовым во Франкфурте сюртучке. Они ходили по одной стороне галлереи, стараясь избегать Левина, ходившего по другой стороне. Варенька
в своем темном
платье,
в черной, с отогнутыми вниз
полями шляпе ходила со слепою Француженкой во всю длину галлереи, и каждый раз, как она встречалась с Кити, они перекидывались дружелюбным взглядом.
Он застал ее
в задних комнатах. Она сидела на сундуке и о чем-то распоряжалась с девушкой, разбирая кучи разноцветных
платьев, разложенных на спинках стульев и на
полу.
Я взглянул и обмер. На
полу,
в крестьянском оборванном
платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба. Увидя меня, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало — не помню.
Самгин снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, — широкий кожаный диван, пред ним, на
полу, — старая, истоптанная шкура белого медведя,
в углу — шкаф для
платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем графин воды, стакан.
Айно, облокотясь на стол, слушала приоткрыв рот, с явным недоумением на лице. Она была
в черном
платье, с большими, точно луковки, пуговицами на груди, подпоясана светло-зеленым кушаком, концы его лежали на
полу.
Алина пошла переодеваться, сказав, что сейчас пришлет «отрезвляющую штучку», явилась высокая горничная
в накрахмаленном чепце и переднике, принесла Самгину большой бокал какого-то шипящего напитка, он выпил и почувствовал себя совсем хорошо, когда возвратилась Алина
в белом
платье, подпоясанном голубым шарфом с концами до
пола.
Если Захар заставал иногда там хозяйку с какими-нибудь планами улучшений и очищений, он твердо объявлял, что это не женское дело разбирать, где и как должны лежать щетки, вакса и сапоги, что никому дела нет до того, зачем у него
платье лежит
в куче на
полу, а постель
в углу за печкой,
в пыли, что он носит
платье и спит на этой постели, а не она.
Анисья скрылась. Обломов погрозил обоими кулаками Захару, потом быстро отворил дверь на хозяйскую половину. Агафья Матвеевна сидела на
полу и перебирала рухлядь
в старом сундуке; около нее лежали груды тряпок, ваты, старых
платьев, пуговиц и отрезков мехов.
Она вошла
в комнату, погруженная точно
в сон, не заметила, что
платье, которое, уходя, разбросала на
полу, уже прибрано, не видала ни букета на столе, ни отворенного окна.
Вера лежала на диване, лицом к спинке. С подушки падали почти до
пола ее волосы, юбка ее серого
платья небрежно висела, не закрывая ее ног, обутых
в туфли.
Мельком взглянув на пальто, попавшееся ей
в руку, она с досадой бросала его на
пол и хватала другое, бросала опять попавшееся
платье, другое, третье и искала чего-то, перебирая одно за другим все, что висело
в шкафе, и
в то же время стараясь рукой завязать косынку на голове.
Несмотря на длинные
платья,
в которые закутаны китаянки от горла до
полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость. Женщины, с оливковым цветом лица и с черными, немного узкими глазами, одеваются больше
в темные цвета. С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной на затылке большой золотой или серебряной булавкой, они не неприятны на вид.
Опять появились слуги: каждый нес лакированную деревянную подставку, с трубкой, табаком, маленькой глиняной жаровней, с горячими углями и пепельницей, и тем же порядком ставили перед нами. С этим еще было труднее возиться. Японцам хорошо, сидя на
полу и
в просторном
платье, проделывать все эти штуки: набивать трубку, закуривать углем, вытряхивать пепел; а нам каково со стула? Я опять вспомнил угощенье Лисицы и Журавля.
Я ахнул:
платье, белье, книги, часы, сапоги, все мои письменные принадлежности, которые я было расположил так аккуратно по ящикам бюро, — все это
в кучке валялось на
полу и при каждом толчке металось то направо, то налево.
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на
пол, за неимением столов и никакой мебели
в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к
полу в нашем
платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
В припадке невыразимой жалости и нежности она целовала
полы его
платья.
В кабинете на минуту воцарилось тяжелое молчание.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной
в углу перед образом, разливает
в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие
в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на
полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять минут они накидывают на себя затрапезные
платья и уходят вниз доканчивать туалет.
Начиная с лестниц, ведущих
в палатки,
полы и клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляного краскою; по углам на
полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются на ржавые железные невылуженные крючья, служащие при лавках одеты
в засаленное
платье и грязные передники, а ножи
в неопрятном виде лежат
в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся…
Это был владелец дома, первогильдейский купец Григорий Николаевич Карташев. Квартира его была рядом с трактиром,
в ней он жил одиноко, спал на голой лежанке, положив под голову что-нибудь из
платья.
В квартире никогда не натирали
полов и не мели.
Лавки готового
платья. И здесь, так же как на Сухаревке, насильно затаскивали покупателя. Около входа всегда галдеж от десятка «зазывал», обязанностью которых было хватать за
полы проходящих по тротуарам и тащить их непременно
в магазин, не обращая внимания, нужно или не нужно ему готовое
платье.
Распластавшись на
полу, бабушка щупала руками лицо, голову, грудь Ивана, дышала
в глаза ему, хватала за руки, мяла их и повалила все свечи. Потом она тяжело поднялась на ноги, черная вся,
в черном блестящем
платье, страшно вытаращила глаза и сказала негромко...
Потом мы сидели на
полу, Саша лежал
в коленях матери, хватал пуговицы ее
платья, кланялся и говорил...
Кругом,
в беспорядке, на постели,
в ногах, у самой кровати на креслах, на
полу даже, разбросана была снятая одежда, богатое белое шелковое
платье, цветы, ленты.
«
В самом деле, как здесь скучно!» — подумала Женни, поправив бретели своего
платья, и стала смотреть
в открытое окно, из которого было видно колосистое
поле буревшей ржи.
На одном из окон этой комнаты сидели две молодые женщины, которых Розанов видел сквозь стекла с улицы; обе они курили папироски и болтали под
платьями своими ногами; а третья женщина, тоже очень молодая, сидела
в углу на
полу над тростниковою корзиною и намазывала маслом ломоть хлеба стоящему возле нее пятилетнему мальчику
в изорванной бархатной поддевке.
Вязмитинова неслышными шагами подвинулась за занавеску, и через полминуты Розанов услыхал, как щелкнул замок
в ее ванной. Вслед за тем Женни выскочила, как бы преследуемая страшным привидением, схватила со стола свечу и побежала через зал и гостиную
в кабинет мужа. Во все это время она судорожно совала что-то
в карман своего
платья и, остановясь у мужниного письменного стола, что-то уронила на
пол.
В зале стояла мебель из гостиной,
в гостиной — из залы; на нескольких стульях было разбросано
платье и валялись на
полу сапоги; на столе стоял чайный прибор и недоеденный кусок ростбифа.
На крыльце меня встретила лохматая и босая девчонка
в затрапезном
платье (Машенька особенно старалась сохранить за своею усадьбой характер крепостного права и потому держала на своих хлебах почти весь женский штат прежней барской прислуги) и торопливо объявила, что Филофей Павлыч
в город уехали, а Марья Петровна
в поле ушли.
Все они, как только кофейная закрылась
в определенный час, разлеглись на скамьях, стоящих вдоль стен, и прямо на
полу, причем те, что были поопытнее, положили, из нелишней предосторожности, себе под голову все, что у них было наиболее ценного из вещей и из
платья.
Но вот
в соседней комнате зашуршало по
полу шелковое тяжелое
платье, и на пороге появилась квадратная, заплывшая жиром фигура Нины Леонтьевны.
Около полудня явилась дама
в черном
платье, высокая и стройная. Когда мать отперла ей дверь, она бросила на
пол маленький желтый чемодан и, быстро схватив руку Власовой, спросила...
Через час мать была
в поле за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал
платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил
в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы
в синюю высоту.
Ю все еще лежала
в кровати, глаза закрыты, жабры широко раздвинуты улыбкой. Я сгреб с
полу ее
платье, кинул на нее — сквозь зубы...
И, уцепившись за
полы его кафтана, она тянула его от окна. Во время этой суматохи из-за перегородки шмыгнули две фигуры: одна мужская,
в вицмундирном фраке, другая женская,
в немецком
платье. Мавра Кузьмовна продолжала некоторое время барахтаться с Михеичем, но он присмирел так же неожиданно, как и пришел
в экстаз, и обратился к нам уже с веселым лицом.
Александр молча подал ему руку. Антон Иваныч пошел посмотреть, все ли вытащили из кибитки, потом стал сзывать дворню здороваться с барином. Но все уже толпились
в передней и
в сенях. Он всех расставил
в порядке и учил, кому как здороваться: кому поцеловать у барина руку, кому плечо, кому только
полу платья, и что говорить при этом. Одного парня совсем прогнал, сказав ему: «Ты поди прежде рожу вымой да нос утри».
Они стояли к нему боком.
В отце он не открыл ничего особенного. Белая блуза, нанковые панталоны и низенькая шляпа с большими
полями, подбитыми зеленым плюшем. Но зато дочь! как грациозно оперлась она на руку старика! Ветер по временам отвевал то локон от ее лица, как будто нарочно, чтобы показать Александру прекрасный профиль и белую шею, то приподнимал шелковую мантилью и выказывал стройную талию, то заигрывал с
платьем и открывал маленькую ножку. Она задумчиво смотрела на воду.
Но я почему-то не решился сказать ему прямо свои предположения о том, как будет хорошо, когда я, женившись на Сонечке, буду жить
в деревне, как у меня будут маленькие дети, которые, ползая по
полу, будут называть меня папой, и как я обрадуюсь, когда он с своей женой, Любовью Сергеевной, приедет ко мне
в дорожном
платье… а сказал вместо всего этого, указывая на заходящее солнце: «Дмитрий, посмотри, какая прелесть!»
Но как вы измокли, Lise! — вскричал он, вскакивая на ноги, почувствовав, что промокли и его колени на мокрой земле, — и как это можно, вы
в таком
платье?.. и пешком, и
в таком
поле…
Это было уже не давешнее коленопреклонение; он просто упал ей
в ноги и целовал
полы ее
платья…
Он видел ту, пред которою столь благоговел, безумно бегущею чрез
поле,
в такой час,
в такую погоду,
в одном
платье,
в этом пышном вчерашнем
платье, теперь измятом, загрязненном от падения…
Комнату свою он, вставая каждый день
в шесть часов утра, прибирал собственными руками, то есть мел
в ней
пол, приносил дров и затапливал печь, ходил лично на колодезь за водой и, наконец, сам чистил свое
платье.
Когда новые постояльцы поселились у Миропы Дмитриевны, она
в ближайшее воскресенье не преминула зайти к ним с визитом
в костюме весьма франтоватом: волосы на ее висках были, сколько только возможно, опущены низко; бархатная черная шляпка с длинными и высоко приподнятыми
полями и с тульей несколько набекрень принадлежала к самым модным, называемым тогда шляпками Изабеллины;
платье мериносовое, голубого цвета, имело надутые, как пузыри, рукава; стан Миропы Дмитриевны перетягивал шелковый кушак с серебряной пряжкой напереди, и, сверх того, от всей особы ее веяло благоуханием мусатовской помады и духов амбре.
— Кто? Известно кто, исправник. Это, братцы, по бродяжеству было. Пришли мы тогда
в К., а было нас двое, я да другой, тоже бродяга, Ефим без прозвища. По дороге мы у одного мужика
в Толминой деревне разжились маненько. Деревня такая есть, Толмина. Ну, вошли, да и поглядываем: разжиться бы и здесь, да и драло.
В поле четыре воли, а
в городе жутко — известно. Ну, перво-наперво зашли
в кабачок. Огляделись. Подходит к нам один, прогорелый такой, локти продраны,
в немецком
платье. То да се.
По утрам кухарка, женщина больная и сердитая, будила меня на час раньше, чем его; я чистил обувь и
платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, приносил дров для всех печей, чистил судки для обеда. Придя
в магазин, подметал
пол, стирал пыль, готовил чай, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом; мою должность у двери
в это время исполнял Саша и, находя, что это унижает его достоинство, ругал меня...
Ушла, спустив с ног на
пол и швырнув
в угол испачканную нижнюю юбку, заботливо оправив шумящее, помятое
платье.
…Весна. Каждый день одет
в новое, каждый новый день ярче и милей; хмельно пахнет молодыми травами, свежей зеленью берез, нестерпимо тянет
в поле слушать жаворонка, лежа на теплой земле вверх лицом. А я — чищу зимнее
платье, помогаю укладывать его
в сундук, крошу листовой табак, выбиваю пыль из мебели, с утра до ночи вожусь с неприятными, ненужными мне вещами.
Понимая, что он не шутит, я решил украсть деньги, чтобы разделаться с ним. По утрам, когда я чистил
платье хозяина,
в карманах его брюк звенели монеты, иногда они выскакивали из кармана и катились по
полу, однажды какая-то провалилась
в щель под лестницу,
в дровяник; я позабыл сказать об этом и вспомнил лишь через несколько дней, найдя двугривенный
в дровах. Когда я отдал его хозяину, жена сказала ему...
Сергей-дьячок донес мне об этом, и я заблаговременно взял Ахиллу к себе и сдал его на день под надзор Натальи Николаевны, с которою мой дьякон и провел время, сбивая ей
в карафине сливочное масло, а ночью я положил его у себя на
полу и, дабы он не ушел, запер до утра всю его обувь и
платье.
Я нацинаю говолить и, наконец, забываю, сто это она, а не он, и говолю, сто Фуфаевский послал своему блату
в Польсу, письмо, стоб он выслал ему сюда для губельнатолсы симпатицескую польскую блошку, стобы под
платьем носить; а она как вскочит… «Глегуал! — кличит, лясполядись сейцас его уволить! он меня обидел», — и с тех
пол меня
в дом не плинимают.