Неточные совпадения
На ветви сосны преклоненной,
Бывало, ранний ветерок
Над этой урною смиренной
Качал таинственный венок.
Бывало, в поздние досуги
Сюда ходили две подруги,
И на
могиле при луне,
Обнявшись,
плакали оне.
Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет;
Один под ним, седой и хилый,
Пастух по-прежнему поет
И обувь бедную плетет.
Но Клим почему-то не поверил ей и оказался прав: через двенадцать дней жена доктора умерла, а Дронов по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и убилась. В день похорон, утром, приехал отец, он говорил речь
над могилой докторши и
плакал.
Плакали все знакомые, кроме Варавки, он, стоя в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
Перед ней — только одна глубокая, как
могила, пропасть. Ей предстояло стать лицом к лицу с бабушкой и сказать ей: «Вот чем я
заплатила тебе за твою любовь, попечения, как наругалась
над твоим доверием… до чего дошла своей волей!..»
— Первая из них, — начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его
могила, а рядом с ней и
могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит
над этими
могилами пьяный,
плачет и говорит к
могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к
могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
Горько
плакал инок Гермоген
над усопшим братом и со слезами выкопал ему
могилу.
Больше ни одного слова не проронил инок Гермоген, а только весь вытянулся, как покойник. Узелок он унес с собой в келью и тут выплакал свое горе
над поруганною девичьей красой. Долго он
плакал над ней, целовал, а потом ночью тайно вырыл
могилу и похоронил в ней свое последнее мирское горе. Больше у него ничего не оставалось.
Она
плакала, закрывая лицо белыми руками, потом, с честью похоронив защитника, поставила
над его
могилою хороший дубовый крест и долго служила панихиды об упокоении раба божия Андрия, но тотчас же после похорон съездила куда-то, и у ворот ее «раишка» крепко сел новый сторож — длиннорукий, квадратный, молчаливый; он сразу внушил бесстрашным заречанам уважение к своей звериной силе, победив в единоборстве богатырей слободы Крыльцова, Бурмистрова и Зосиму Пушкарева.
Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал
И с воплем бился
над ее
могилой?
Иль думаешь, она теперь не
плачет,
Не
плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына,
В пиру разврата, слыша голос твой,
Поющий бешеные песни, между
Мольбы святой и тяжких воздыханий?
Ступай за мной!
Пропели вопленницы
плачи, раздала Никитишна нищей братии «задушевные поминки» [Милостыня, раздаваемая по рукам на кладбище или у ворот дома, где справляют поминки.], и стали с кладбища расходиться. Долго стоял Патап Максимыч
над дочерней
могилой, грустно качая головой, не слыша и не видя подходивших к нему. Пошел домой из последних. Один, одаль других, не надевая шапки и грустно поникнув серебристой головою, шел он тихими стопами.
Стоит у могилки Аксинья Захаровна, ронит слезы горькие по лицу бледному, не хочется расставаться ей с новосельем милой доченьки… А отец стоит: скрестил руки, склонил голову, сизой тучей скорбь покрыла лицо его… Все родные, подруги, знакомые стоят у
могилы, слезами обливаючись… И только что певицы келейные пропели «вечную память», Устинья
над свежей
могилою новый
плач завела, обращаясь к покойнице...