Неточные совпадения
Бедная старушка
была лишена удовольствия читать и
петь те
псалмы, в которых она находила для себя утешение, и очень об этом скорбела.
«Но эти слова говорят лишь о том, что я умею не выдавать себя. Однако роль внимательного слушателя и наблюдателя откуда-то со стороны, из-за угла, уже не достойна меня. Мне пора
быть более активным. Если я осторожно начну ощипывать с людей павлиньи перья, это
будет очень полезно для них. Да. В каком-то
псалме сказано: «ложь во спасение». Возможно, но — изредка и — «во спасение», а не для игры друг с другом».
Любовь Грановского к ней
была тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило в их молодом доме. Душе
было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно
пели гонимые
псалмы, готовые рука в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.
Сам Красовский
был тоже любитель этого спорта, дававшего ему большой доход по трактиру. Но последнее время, в конце столетия, Красовский сделался ненормальным, больше проводил время на «Голубятне», а если являлся в трактир, то ходил по залам с безумными глазами, распевал
псалмы, и… его, конечно, растащили: трактир, когда-то «золотое дно», за долги перешел в другие руки, а Красовский кончил жизнь почти что нищим.
Вскоре я уже читал по складам Псалтырь; обыкновенно этим занимались после вечернего чая, и каждый раз я должен
был прочитать
псалом.
Один, с старой кухаркой, взятой им из богадельни (он никогда женат не
был), проживал он в О… в небольшом домишке, недалеко от калитинского дома; много гулял, читал библию, да собрание протестантских
псалмов, да Шекспира в шлегелевском переводе.
Слова этой кантаты
были им заимствованы из собрания
псалмов; некоторые стихи он сам присочинил.
Что скажут об этом космополиты! Что подумают те чистые сердцем, которые, говоря об отечестве, не могут воздержаться, чтобы не произнести:"Да
будет забвенна десница моя, ежели забуду тебя, Иерусалиме!"Как глубоко поражены
будут те пламенные юноши, которых еще в школе напитывали высокими примерами Регулов и Муциев Сцевол, которые еще в колыбели засыпали под сладкие звуки
псалма:"На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом"?!
En un mot, я вот прочел, что какой-то дьячок в одной из наших заграничных церквей, — mais c’est très curieux, [однако это весьма любопытно (фр.).] — выгнал, то
есть выгнал буквально, из церкви одно замечательное английское семейство, les dames charmantes, [прелестных дам (фр.).] пред самым началом великопостного богослужения, — vous savez ces chants et le livre de Job… [вы знаете эти
псалмы и книгу Иова (фр.).] — единственно под тем предлогом, что «шататься иностранцам по русским церквам
есть непорядок и чтобы приходили в показанное время…», и довел до обморока…
Среди ночи, дотоле безмолвной, раздалось пение нескольких сот голосов, и далеко слышны
были звон колокольный и протяжные
псалмы.
В церкви я не молился, —
было неловко пред богом бабушки повторять сердитые дедовы молитвы и плачевные
псалмы; я
был уверен, что бабушкину богу это не может нравиться, так же как не нравилось мне, да к тому же они напечатаны в книгах, — значит, бог знает их на память, как и все грамотные люди.
— Ну, а если я
псалмы пою?
Дьячок не ошибся: его ученик вспыхнул пламенным желанием учиться, и с быстротою, всех удивлявшей, они до зимы прошли букварь, а в зиму и часослов и псалтырь. Раза два в неделю дьячок брал после урока гусли и
пел ученику
псалмы.
Матвей перестал ходить на реку и старался обегать городскую площадь, зная, что при встрече с Хряповым и товарищами его он снова неизбежно
будет драться. Иногда, перед тем как лечь спать, он опускался на колени и, свесив руки вдоль тела, наклонив голову — так стояла Палага в памятный день перед отцом — шептал все молитвы и
псалмы, какие знал. В ответ им мигала лампада, освещая лик богоматери, как всегда задумчивый и печальный. Молитва утомляла юношу и этим успокаивала его.
Сила Иваныч не
был нисколько ханжою и даже относился к религии весьма свободно, но очень любил заниматься чтением книг духовно-исторического содержания и часто певал избранные церковные песни и
псалмы.
Вот еще случай в доказательство моих слов: после одного из предварительных заседаний Общества любителей русской словесности при Московском университете, в котором
было читано переложение нескольких
псалмов М. А. Дмитриева, члены стали хвалить их, но Писарев молчал.
Обращался я к богу словами
псалмов Давидовых, а также всеми другими молитвами, какие знал, и
было приятно мне твердить про себя складные, певучие слова, но как только вспомню Титова, скажу: «Помилуй, господи, велиею милостию твоею раба твоего Георгия…» — и вдруг остынет сердце, и как бы иссякнет ручей молитвословия моего, замутится ясность радости, словно стыдно мне перед богом, — не могу больше!
— От радости, от предчувствия великих красот, кои
будут сотворены! Ибо — если даже в такой суетной и грязной жизни ничтожными силами единиц уже создана столь велия красота, — что же
будет содеяно на земле, когда весь духовно освобождённый мир начнёт выражать горение своей великой души в
псалмах и в музыке?
Познакомился я там с великолепными людьми; один из них, Яша Владыкин, студент из духовного звания, и теперь мой крепкий друг и на всю жизнь таким
будет! В бога не веруя, церковную музыку любит он до слёз: играет на фисгармонии
псалмы и плачет, милейший чудак.
И действительно, узнав, в чем дело, он чистосердечно объяснил, что заподозренные стихи
суть не что иное, как
псалом даря Давида, который, конечно, не
был якобинцем, что
псалом этот переложен им в простоте души и, наконец, что переложение сделано еще в 1787 году, тогда же напечатано
было в «Зеркале света» и до сих пор не только не произвело вредных для государства последствий, но даже не
было замечено самими блюстителями благочиния.
Во-вторых, даже и резкость нападок на самые злоупотребления
была большею частию следствием недоразумения и наивности, вроде державинского переложения
псалма.
Чтобы доставить и мне среди общества занятие, приятное другим, наставник принялся
петь со мною
псалмы, чем мы усладили беседу до того, что и девки затянули свои песни, парубки к ним пристали — и пошла потеха?
Дома своего мы вовсе не знали. Батенька хвалили нас за такую прилежность к учению; но маменька догадывались, что мы вольничаем, но молчали для того, что могли меня всегда, не пуская в школу, удерживать при себе. Тихонько, чтобы батенька не услыхали, я
пел маменьке
псалмы, а они закармливали меня разными сластями.
Пропев одну
псалму, другую, я оглянулся… о, ужас! пан Кнышевский стоит с поднятыми руками и разинутым ртом. Я не смел пошевелиться; но он поднял меня с лавки, ободрил, обласкал и заставил меня повторять петую мною
псалму:"пробудись от сна, невеста". Я
пел, как наслышался от него, и старался подражать ему во всем: когда доходило до высших тонов, я так же морщился, как и он, глаза сжимал, рот расширял и кричал с тою же приятностью, как и он.
Тут батенька, взяв пана Кдшшевского за пояс, втащили его в горницу, а за ним и мы втянуты
были дьяком, не оставлявшим ушей наших, дабы не расстроилась
псалма.
Торжество мое
было совершенное. После этого достопримечательного дня мне стало легче. В школе — знал ли я, не знал урока — пан Кнышевский не взыскивал, а по окончании учения брал меня с собою и водил в дом богатейших казаков, где мы
пели разные
псалмы и канты. Ему давали деньги, а меня кормили сотами, огурцами, молочною кашею или чем другим, по усердию.
Братья уже бойко читали шестопсалмие, а особливо Петруся — что это за разум
был! целый
псалом прочтет без запинки, и ни в одном слове не поймешь его; как трещотка — тррр! — я же тогда сидел за складами.
— Ну так знайте же, что это переложение
псалма, и оно
было в хрестоматии, по которой мы, бывало, грамматический разбор делали.
— Гневно-обличительное стихотворение Державина «Властителям и судиям»
было им написано на основе одного из библейских песнопений —
псалмов, приписывавшихся древнееврейскому царю Давиду.], пиитой на этот раз — а не царедворцем...
Негодование знатных
было в то время единственной, но крепкой преградой для сатиры: вспомним, как Державин страшился за свою «Фелицу» и за переложение
псалма «Властителям и судиям».
Создателю постыло всё творенье,
Наскучило небесное моленье, —
Он сочинял любовные
псалмыИ громко
пел: «Люблю, люблю Марию,
В унынии бессмертие влачу…
Также и все гонители традиционного обряда не замечают, что и действительности они вводят только… новый обряд; так квакеры, отвергавшие всякую внешность молитвы, фактически вводили ритуал голых стен молельни и «молчаливые митинги»; так протестантизм, подняв дерзновенную руку на вековой и эстетически прекрасный католический обряд, только заменил его другим, бедным и сухим, прозаичным обрядом, в пределах которого, однако, возможно
быть старообрядцем нисколько не меньше, чем при самом пышном ритуале; так наши сектанты божественную красоту православной литургики заменяют скучными и бездарными «
псалмами», сухим протестантским обрядом.
Молитвенный пламень этого
псалма через тысячи лет с прежней силою зажигает душу. Вот настоящая конкретная религиозная этика, и перед лицом ее с какою силой чувствуется убожество и безвкусие автономно-этических построений, — этики, притязающей
быть религией или желающей обойтись совсем помимо религии. Псалмопевец обличает Канта.
Дни проводил он в разговоре со стариком Пантелеем да с Никифором Захарычем либо вполголоса
напевал себе духовные песни да
псалмы, а ночи просиживал на крылечке подклети.
Все окна ее также выходили в сад и
были растворены; свет и аромат в нее лил еще раздражительнее, и тут на длинной софе с золоченым загибом сидел у небольшого легкого столика… тот, кого я видел в последний раз, когда потерял сознание: высокий мужчина с полуседою головою — и он
пел этот чудный
псалом.
И еще в этом
псалме: «…падут подле тебя тысячи, и десять тысяч одесную тебя; Но к тебе не приблизится. На аспида и василиска наступишь, попирать
будешь льва и дракона…» И ведь правда, если вдумаешься; без воли господней ни один волос не спадет с головы человека! Вот мы едем, боимся, вглядываемся в темноту, а господь уж заранее определил: если суждено им, чтоб нас растерзал тигр, не помогут никакие ружья; а не суждено, — пусть тигр расхаживает кругом, — мы проедем мимо него, и он нас не тронет.
— Удивительно
есть прекрасный один
псалом. Хвалебная песнь Давида. «Живущий под кровом всевышнего под сенью всемогущего покоится, говорит господу: прибежище мое и защита моя, бог мой, на кого я уповаю! Не убоишься ужасов в ночи, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень»… Витя! Ты не заметил, — как будто в тех кустах мелькнули зеленые огоньки?
Марья Осиповна сидела после трапезы в своей келье и далеко не заинтересованная мелочами монастырской жизни,
быть может, одна из всего монастыря не знала о посещении матушки-игуменьи ее спасителем графом Алексеем Петровичем Бестужевым. Она внимательно читала
псалмы Давида и вся
была поглощена поэтически пророческим содержанием этой книги.
Слепец, вторя ему на скрипке, дрожащим тенором с особенным чувством запел под музыку своего товарища
псалом: «Господь пастырь мой, я не
буду в скудости».
Тони с удовольствием подала ему руку. Продержав ее с минуту в своей, он вышел; она, вся пылая, погрузилась в глубокую думу, из которой только выведена
была монотонным чтением
псалмов дьячка, слышавшимся из нижнего этажа. Ей казалось, что в эти минуты ее думы, ее чувства —
были святотатство.
Во все время, пока продолжался суд, Наталья Андреевна не отходила от своего мужа, утешала его как могла, читала ему
псалмы, молилась с ним и за него. Последние часы его
были услаждены этим ангелом, посетившим землю, не приняв на ней ничего земного, кроме человеческого образа. Она понемногу облегчала для него ужасный путь.
Сомнение исчезло — гроб прошел. Началась божественная служба. Надгробного слова сказано не
было, «но лучше всякого панегирика», — говорит очевидец, — придворные певчие пропели
псалом, концерт Бортнянского.
Молоканы, при своих собраниях,
поют одни только
псалмы Давидовы, читают преимущественно Ветхий Завет, особенно места, обличающие идолопоклонство, к которому применяют почитание икон и мощей православными.
Подвизался Гриша житием строгим; в великие только праздники вкушал горячую пишу, опричь хлеба да воды ничего в рот он не брал. Строгий
был молчальник, праздного слова не молвил, только, бывало, его и слышно, когда распевает свои духовные
псалмы… И что ни делает, где ни ходит, все молитву господню он шепчет.
А именно: как там все
было просто и внятно сказано: надо привести деликвента и поставить его у притолоки двери, — а потом встать и воздохнуть о его злобе и нераскаянности и зачитать при нем вслух молитвы — сначала: «Царю небесный и Трисвятое», а потом «Отче наш» да «Помилуй мя боже» и в сем
псалме на сильных местах несколько раз чувствительно повторить, вроде: «научу беззаконные путем, и нечестивии обратятся».