Неточные совпадения
Братья уже бойко читали шестопсалмие, а особливо Петруся — что это за разум
был! целый
псалом прочтет без запинки, и ни в одном слове не поймешь его; как трещотка — тррр! — я же тогда сидел за складами.
Пропев одну
псалму, другую, я оглянулся… о, ужас! пан Кнышевский стоит с поднятыми руками и разинутым ртом. Я не смел пошевелиться; но он поднял меня с лавки, ободрил, обласкал и заставил меня повторять петую мною
псалму:"пробудись от сна, невеста". Я
пел, как наслышался от него, и старался подражать ему во всем: когда доходило до высших тонов, я так же морщился, как и он, глаза сжимал, рот расширял и кричал с тою же приятностью, как и он.
Тут батенька, взяв пана Кдшшевского за пояс, втащили его в горницу, а за ним и мы втянуты
были дьяком, не оставлявшим ушей наших, дабы не расстроилась
псалма.
Торжество мое
было совершенное. После этого достопримечательного дня мне стало легче. В школе — знал ли я, не знал урока — пан Кнышевский не взыскивал, а по окончании учения брал меня с собою и водил в дом богатейших казаков, где мы
пели разные
псалмы и канты. Ему давали деньги, а меня кормили сотами, огурцами, молочною кашею или чем другим, по усердию.
Дома своего мы вовсе не знали. Батенька хвалили нас за такую прилежность к учению; но маменька догадывались, что мы вольничаем, но молчали для того, что могли меня всегда, не пуская в школу, удерживать при себе. Тихонько, чтобы батенька не услыхали, я
пел маменьке
псалмы, а они закармливали меня разными сластями.
Чтобы доставить и мне среди общества занятие, приятное другим, наставник принялся
петь со мною
псалмы, чем мы усладили беседу до того, что и девки затянули свои песни, парубки к ним пристали — и пошла потеха?
Булгарин с Гречем не идут в пример: они никого не надули, их ливрейную кокарду никто не принял за отличительный знак мнения. Погодин и Шевырев, издатели «Москвитянина», совсем напротив, были добросовестно раболепны. Шевырев — не знаю отчего, может, увлеченный своим предком, который середь пыток и мучений, во времена Грозного,
пел псалмы и чуть не молился о продолжении дней свирепого старика; Погодин — из ненависти к аристократии.
Он не изменял завету предков, не снимал с головы ермолки, ни длиннополого заношенного ламбсердака с плеч, не обрезывал пейсов и по целым вечерам, обливаясь слезами,
пел псалмы, возвещавшие и славу Иерусалима, и его падение.
Навстречу Максиму попался отряд монастырских служек в шишаках и кольчугах. Они ехали шагом и
пели псалом: «Возлюблю тя, господи, крепосте моя». Услыша священные слова, Максим остановил коня, снял шапку и перекрестился.
А старик расхаживал по комнате и то вполголоса
напевал псалмы, то внушительно поучал дочь, как нужно ей держаться с женихом. И тут же он что-то высчитывал на пальцах, хмурился и улыбался…
Неточные совпадения
Бедная старушка
была лишена удовольствия читать и
петь те
псалмы, в которых она находила для себя утешение, и очень об этом скорбела.
«Но эти слова говорят лишь о том, что я умею не выдавать себя. Однако роль внимательного слушателя и наблюдателя откуда-то со стороны, из-за угла, уже не достойна меня. Мне пора
быть более активным. Если я осторожно начну ощипывать с людей павлиньи перья, это
будет очень полезно для них. Да. В каком-то
псалме сказано: «ложь во спасение». Возможно, но — изредка и — «во спасение», а не для игры друг с другом».
Любовь Грановского к ней
была тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило в их молодом доме. Душе
было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно
пели гонимые
псалмы, готовые рука в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.
Сам Красовский
был тоже любитель этого спорта, дававшего ему большой доход по трактиру. Но последнее время, в конце столетия, Красовский сделался ненормальным, больше проводил время на «Голубятне», а если являлся в трактир, то ходил по залам с безумными глазами, распевал
псалмы, и… его, конечно, растащили: трактир, когда-то «золотое дно», за долги перешел в другие руки, а Красовский кончил жизнь почти что нищим.
Вскоре я уже читал по складам Псалтырь; обыкновенно этим занимались после вечернего чая, и каждый раз я должен
был прочитать
псалом.