Неточные совпадения
Он не без основания утверждал, что голова могла
быть опорожнена не иначе как с согласия самого же градоначальника и что в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как
на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и
английская пилка.
Она, в том темно-лиловом платье, которое она носила первые дни замужества и нынче опять надела и которое
было особенно памятно и дорого ему, сидела
на диване,
на том самом кожаном старинном диване, который стоял всегда в кабинете у деда и отца Левина, и шила broderie anglaise. [
английскую вышивку.]
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог
пить как бочка, не спать и
быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел
на десятки тысяч и всегда, несмотря
на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в
Английском Клубе.
Он нравился Левину своим хорошим воспитанием, отличным выговором
на французском и
английском языках и тем, что он
был человек его мира.
В нынешнем же году назначены
были офицерские скачки с препятствиями. Вронский записался
на скачки, купил
английскую кровную кобылу и, несмотря
на свою любовь,
был страстно хотя и сдержанно, увлечен предстоящими скачками…
В одном месте
было зарыто две бочки лучшего Аликанте [Аликанте — вино, названное по местности в Испании.], какое существовало во время Кромвеля [Кромвель, Оливер (1599–1658) — вождь
Английской буржуазной революции XVII века.], и погребщик, указывая Грэю
на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров.
Нет, если б я выдал им за все это время, например, тысячи полторы
на приданое, да
на подарки,
на коробочки там разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для дороги.] сердолики, материи и
на всю эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина
на Невском проспекте в Петербурге.] да из
английского магазина, так
было бы дело почище и… покрепче!
Аркадий подошел к дяде и снова почувствовал
на щеках своих прикосновение его душистых усов. Павел Петрович присел к столу.
На нем
был изящный утренний, в
английском вкусе, костюм;
на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали
на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда, не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок.
Она тотчас пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных волос, она
была значительно моложе того, как показалась
на улице. Но капризное лицо ее все-таки сильно изменилось,
на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это делало Лидию похожей
на английскую гувернантку, девицу, которая уже потеряла надежду выйти замуж. Она села
на кровать в ногах мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в зубах, заметил
на подзеркальнике золотые часы Варвары, взял их, взвесил
на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда
будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы в карман своих брюк. Затем, взглянув
на отраженное в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку. В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон
английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая горсть серебра.
И
было забавно видеть, что Варвара относится к влюбленному Маракуеву с небрежностью, все более явной, несмотря
на то, что Маракуев усердно пополняет коллекцию портретов знаменитостей, даже вырезал гравюру Марии Стюарт из «Истории» Маколея, рассматривая у знакомых своих великолепное
английское издание этой книги.
— Ведь они у меня, и свои и чужие,
на жалованье, — отвечал Тушин
на вопрос Райского: «Отчего это?» Пильный завод показался Райскому чем-то небывалым, по обширности, почти по роскоши строений, где удобство и изящество делали его похожим
на образцовое
английское заведение. Машины из блестящей стали и меди
были в своем роде образцовыми произведениями.
Он говорил просто, свободно переходя от предмета к предмету, всегда знал обо всем, что делается в мире, в свете и в городе; следил за подробностями войны, если
была война, узнавал равнодушно о перемене
английского или французского министерства, читал последнюю речь в парламенте и во французской палате депутатов, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали ночью
на Выборгской стороне.
Утро уходило у него
на мыканье по свету, то
есть по гостиным, отчасти
на дела и службу, — вечер нередко он начинал спектаклем, а кончал всегда картами в
Английском клубе или у знакомых, а знакомы ему
были все.
Здесь Бен показал себя и живым собеседником: он
пел своим фальцетто шотландские и
английские песни
на весь Устер, так что я видел сквозь жалюзи множество глаз, смотревших с улицы
на наш пир.
После обеда наши уехали
на берег чай
пить in’s Grune [
на лоне природы — нем.]. Я прозевал, но зато из привезенной с
английского корабля газеты узнал много новостей из Европы, особенно интересных для нас. Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против нас. Вся Европа в трепетном ожидании…
Наши съезжали сегодня
на здешний берег,
были в деревне у китайцев, хотели купить рыбы, но те сказали, что и настоящий и будущий улов проданы. Невесело, однако, здесь. Впрочем, давно не
было весело: наш путь лежал или по
английским портам, или у таких берегов,
на которые выйти нельзя, как в Японии, или незачем, как здесь например.
После чего, положив ногу
на голову Макомо, прибавил, что так
будет поступать со всеми врагами
английской королевы.
Там явились все только наши да еще служащий в Ост-Индии
английский военный доктор Whetherhead.
На столе стояло более десяти покрытых серебряных блюд, по обычаю англичан, и чего тут не
было! Я сел
на конце; передо мной поставили суп, и мне пришлось хозяйничать.
И он, и два бывшие с ним баниоса подпили: те покраснели, а Эйноске, смесью
английского, голландского и французского языков с нагасакским наречием, извинялся, что много
пил и, в подтверждение этого, забыл у нас свою мантилью
на собачьем меху.
Был туман и свежий ветер, потом пошел дождь. Однако ж мы в трубу рассмотрели, что судно
было под
английским флагом. Адмирал сейчас отправил навстречу к нему шлюпку и штурманского офицера отвести от мели. Часа через два корабль стоял уже близ нас
на якоре.
Все
были в восторге, когда мы объявили, что покидаем Нагасаки; только Кичибе
был ни скучнее, ни веселее других. Он переводил вопросы и ответы, сам ничего не спрашивая и не интересуясь ничем. Он как-то сказал
на вопрос Посьета, почему он не учится
английскому языку, что жалеет, зачем выучился и по-голландски. «Отчего?» — «Я люблю, — говорит, — ничего не делать, лежать
на боку».
Вслед за ними посетил нас
английский генерал-губернатор (governor of the strait — губернатор пролива, то
есть гонконгский), он же и полномочный от Англии в Китае. Зовут его сэр Бонэм (sir Bonham). Ему отданы
были те же почести, какими он встретил нашего адмирала
на берегу: играла музыка, палили из пушек.
Утром мы все четверо просыпались в одно мгновение, ровно в восемь часов, от пушечного выстрела с «Экселента», другого
английского корабля, стоявшего
на мертвых якорях, то
есть неподвижно, в нескольких саженях от нас.
Из донесений известно, что наши плаватели разделились
на три отряда: один отправился
на нанятом американском судне к устьям Амура, другой
на бременском судне
был встречен
английским военным судном. Но англичане приняли наших не за военнопленных, а за претерпевших кораблекрушение и...
Обед, по
английскому обычаю,
был весь
на столе.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он
был так тронут этим, что,
на прощанье, съехал с людьми
на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем
английский военный корабль дал об этом знать
на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник
был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
На их маленьких лицах, с немного заплывшими глазками, выгнутым татарским лбом и висками,
было много сметливости и плутовства; они живо бегали, меняли тарелки, подавали хлеб, воду и еще коверкали и без того исковерканный
английский язык.
На другой день, 2-го февраля, мы только собрались
было на берег, как явился к нам
английский миссионер Беттельгейм, худощавый человек, с еврейской физиономией, не с бледным, а с выцветшим лицом, с руками, похожими немного
на птичьи когти; большой говорун.
Одет он
был в длинный
английского покроя сюртук;
на одной руке оставалась не снятой палевая новенькая перчатка.
Ни брата у меня не
было, ни сестры; то
есть, по правде сказать,
был какой-то братишка завалящий, с
английской болезнью
на затылке, да что-то скоро больно умер…
— Дай бог, дай бог! Благодарю тебя, Верочка, утешаешь ты меня, Верочка,
на старости лет! — говорит Марья Алексевна и утирает слезы.
Английская ель и мараскин привели ее в чувствительное настроение духа.
Совершенно сообразно этой истории, Бьюмонт, родившийся и до 20 лет живший в Тамбовской губернии, с одним только американцем или англичанином
на 20 или 50 или 100 верст кругом, с своим отцом, который целый день
был на заводе, сообразно этой истории, Чарльз Бьюмонт говорил по — русски, как чистый русский, а по — английски — бойко, хорошо, но все-таки не совершенно чисто, как следует человеку, уже только в зрелые годы прожившему несколько лет в стране
английского языка.
В тот же вечер условились: обоим семействам искать квартир, которые
были бы рядом. В ожидании того, пока удобные квартиры отыскались и устроились, Бьюмонты прожили
на заводе, где, по распоряжению фирмы,
была отделана квартира для управляющего. Это удаление за город могло считаться соответствующим путешествию, в которое отправляются молодые по прекрасному
английскому обычаю, распространяющемуся теперь во всей Европе.
Целые армии пехоты разгонялись, как стада овец, несколькими сотнями всадников; до той поры, когда явились
на континент
английские пехотинцы из гордых, самостоятельных мелких землевладельцев, у которых не
было этой боязни, которые привыкли никому не уступать без боя; как только пришли во Францию эти люди, у которых не
было предубеждения, что они должны бежать перед конницею, — конница, даже далеко превосходившая их числом,
была разбиваема ими при каждой встрече; знаешь, знаменитые поражения французских конных армий малочисленными
английскими пехотинцами и при Кресси, и при Пуатье, и при Азенкуре.
Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. Академия
на Выборгской стороне — классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (т, е. в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте
на карточных столах, там гораздо меньше, чем в
английском клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал в свое-то
есть в безденежное — время и Лопухов.
Но она любила мечтать о том, как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной девушки, о которой никто не знает ничего, о которой нечего знать, кроме того, за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна? об этом никто не говорит, этом никто не думает, все только благословляют девушку, которая
была ангелом — утешителем в
английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании войны, вернувшись
на родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться о больных…
Он никогда не бывал дома. Он заезжал в день две четверки здоровых лошадей: одну утром, одну после обеда. Сверх сената, который он никогда не забывал, опекунского совета, в котором бывал два раза в неделю, сверх больницы и института, он не пропускал почти ни один французский спектакль и ездил раза три в неделю в
Английский клуб. Скучать ему
было некогда, он всегда
был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась
на рессорах по миру оберток и переплетов.
А спондей
английских часов продолжал отмеривать дни, часы, минуты… и наконец домерил до роковой секунды; старушка раз, вставши, как-то дурно себя чувствовала; прошлась по комнатам — все нехорошо; кровь пошла у нее носом и очень обильно, она
была слаба, устала, прилегла, совсем одетая,
на своем диване, спокойно заснула… и не просыпалась. Ей
было тогда за девяносто лет.
…Кроме швейцарской натурализации, я не принял бы в Европе никакой, ни даже
английской; поступить добровольно в подданство чье бы то ни
было мне противно. Не скверного барина
на хорошего хотел переменить я, а выйти из крепостного состояния в свободные хлебопашцы. Для этого предстояли две страны: Америка и Швейцария.
Заметьте, что в самых яростных нападках
на Стансфильда и Палмерстона об этом не
было речи ни в парламенте, ни в
английских журналах, подобная пошлость возбудила бы такой же смех, как обвинение Уркуарда, что Палмерстон берет деньги с России.
В старину Дмитровка носила еще название Клубной улицы —
на ней помещались три клуба:
Английский клуб в доме Муравьева, там же Дворянский, потом переехавший в дом Благородного собрания; затем в дом Муравьева переехал Приказчичий клуб, а в дом Мятлева — Купеческий. Барские палаты
были заняты купечеством, и барский тон сменился купеческим, как и изысканный французский стол перешел
на старинные русские кушанья.
Конечно, и Чаадаев, о котором в связи с
Английским клубом вспоминает Герцен в «
Былом и думах»,
был бельмом
на глазу, но исключить его
было не за что, хотя он тоже за свои сочинения
был объявлен сумасшедшим, — но это окончилось благополучно, и Чаадаев неизменно, от юности до своей смерти 14 апреля 1856 года,
был членом клуба и, по преданиям, читал в «говорильне» лермонтовское стихотворение
на смерть Пушкина. Читал — а его слушали «ничтожные потомки известной подлостью прославленных отцов…».
«Народных заседаний проба в палатах Аглицкого клоба». Может
быть, Пушкин намекает здесь
на политические прения в
Английском клубе. Слишком близок ему
был П. Я. Чаадаев, проводивший ежедневно вечера в
Английском клубе, холостяк, не игравший в карты, а собиравший около себя в «говорильне» кружок людей, смело обсуждавших тогда политику и внутренние дела. Некоторые черты Чаадаева Пушкин придал своему Онегину в описании его холостой жизни и обстановки…
Верхний полукруг окна осветился выглянувшей из-за облака луной, снова померк… Часы бьют полночь. С двенадцатым ударом этих часов в ближайшей зале забили другие — и с новым двенадцатым ударом в более отдаленной зале густым, бархатным басом бьют старинные
английские часы, помнящие севастопольские разговоры и, может
быть, эпиграммы
на царей Пушкина и страстные строфы Лермонтова
на смерть поэта…
Вот этот самый Шпейер, под видом богатого помещика,
был вхож
на балы к В. А. Долгорукову, при первом же знакомстве очаровал старика своей любезностью, а потом бывал у него
на приеме, в кабинете, и однажды попросил разрешения показать генерал-губернаторский дом своему знакомому, приехавшему в Москву
английскому лорду.
Революция открыла великолепный фасад за железной решеткой со львами, которых снова посадили
на воротах, а в залах бывшего
Английского клуба
был организован Музей старой Москвы.
Пересилило большинство новых членов, и прекрасный фасад
Английского клуба, исторический дом поэта Хераскова, дворец Разумовских, очутился
на задворках торговых помещений, а львы
были брошены в подвал.
Мисс Дудль каждый раз удивлялась и даже целовала Устеньку. Эти поцелуи походили
на прикладывание мраморной плиты. И все-таки мисс Дудль
была чудная девушка, и Устенька училась, наблюдая эту выдержанную
английскую мисс.
Затем осмотрена
была детская, устроенная мисс Дудль по всем правилам строгой
английской школы. Самая простая кровать, мебель, вся обстановка, а роскошь заключалась в какой-то вызывающей чистоте. Детскую показывала сама мисс Дудль, и Тарасу Семенычу показалось, что англичанка сердится
на него. Когда он сообщил это хозяину, тот весело расхохотался.