Неточные совпадения
Сам Каренин был по
петербургской привычке на обеде с
дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по его лицу понял, что он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый долг.
Две
дамы эти были главные представительницы избранного нового
петербургского кружка, называвшиеся, в подражание подражанию чему-то, les sept merveilles du monde. [семь чудес света.]
Она знала Анну Аркадьевну, но очень мало, и ехала теперь к сестре не без страху пред тем, как ее примет эта
петербургская светская
дама, которую все так хвалили.
Еще нужно сказать, что
дамы города N. отличались, подобно многим
дамам петербургским, необыкновенною осторожностию и приличием в словах и выражениях.
Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около
дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от
петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к
дамам, так же говорили по-французски и смешили
дам так же, как и в Петербурге.
Что до того, как вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет, множество приличий самых тонких, а особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этом они опередили даже
дам петербургских и московских.
В начале моего романа
(Смотрите первую тетрадь)
Хотелось вроде мне Альбана
Бал
петербургский описать;
Но, развлечен пустым мечтаньем,
Я занялся воспоминаньем
О ножках мне знакомых
дам.
По вашим узеньким следам,
О ножки, полно заблуждаться!
С изменой юности моей
Пора мне сделаться умней,
В делах и в слоге поправляться,
И эту пятую тетрадь
От отступлений очищать.
— И ему напиши, попроси хорошенько: «Сделаете, дескать, мне этим кровное одолжение и обяжете как христианин, как приятель и как сосед». Да приложи к письму какой-нибудь
петербургский гостинец… сигар, что ли. Вот ты как поступи, а то ничего не смыслишь. Пропащий человек! У меня наплясался бы староста: я бы ему
дал! Когда туда почта?
На всякую другую жизнь у него не было никакого взгляда, никаких понятий, кроме тех, какие
дают свои и иностранные газеты.
Петербургские страсти,
петербургский взгляд,
петербургский годовой обиход пороков и добродетелей, мыслей, дел, политики и даже, пожалуй, поэзии — вот где вращалась жизнь его, и он не порывался из этого круга, находя в нем полное до роскоши удовлетворение своей натуре.
В такое
петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь пушкинского Германна из «Пиковой
дамы» (колоссальное лицо, необычайный, совершенно
петербургский тип — тип из
петербургского периода!), мне кажется, должна еще более укрепиться.
Это было действительно самое блестящее время
петербургского периода; сознание силы
давало новую жизнь, дела и заботы, казалось, были отложены на завтра, на будни, теперь хотелось попировать на радостях победы.
Хлопотавши здесь по несносному изданию с Селивановским, я, между прочим, узнал его желание сделать второе издание твоих трех поэм, за которые он готов
дать тебе 12 тысяч. Подумай и употреби меня, если надобно, посредником между вами. — Впрочем, советовал бы также поговорить об этом с
петербургскими книгопродавцами, где гораздо лучше издаются книги.
Прошло два года. На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые
петербургские дни сменялись темными холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время картины людных мест города, они не могли
дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов
Петербургской стороны.
Толстенькие, крепкие лошадки с тщательно переваленными гривками и ловко подвязанными куколкою хвостами, хорошая упряжь и хороший кожаный армяк кучера
давали чувствовать, что это собственные, хозяйские лошадки, а спокойное внимание, с которым седок глядел через пристяжную вперед и предостерегал кучера при объездах затопленных камней и водомоин, в одно и то же время позволяли догадываться, что этот седок есть сам владелец шведок и экипажа и что ему, как пять пальцев собственной руки, знакомы подводные камни и бездонные пучины этого угла
Петербургской стороны.
Райнер писал: «Я, швейцарский подданный Вильгельм Райнер, желаю идти в польское народное восстание и прошу
дать мне возможность видеться с кем-нибудь из
петербургских агентов революционной организации». Засим следовала полная подпись и полный адрес.
— А то, что шутки в сторону, в самом деле оденьтесь…
Петербургская одна
дама приехала к вам.
На сцене между тем, по случаю приезда
петербургского артиста,
давали пьесу «Свои люди сочтемся!» [«Свои люди — сочтемся!» — комедия А.Н.Островского; была запрещена цензурой; впервые поставлена на сцене Александринского театра в Петербурге в 1861 году.].
Петенька вдруг ощутил потребность лгать. Он
дал волю языку и целый час болтал без умолку. Рассказывал про придворные балы, про то, какие платья носят
петербургские барыни, про итальянскую оперу, про Патти; одним словом, истощил весь репертуар. Под конец, однако, спохватился, взглянул на часы и вспомнил, что ему надо еще об деле переговорить.
Вздор тоже, что будто бы какая-то проходившая мимо бедная, но благородная
дама была схвачена и немедленно для чего-то высечена; между тем я сам читал об этой
даме спустя в корреспонденции одной из
петербургских газет.
Термосесов прочел письмо, в котором Борноволоков жаловался своей
петербургской кузине Нине на свое несчастие, что он в Москве случайно попался Термосесову, которого при этом назвал «страшным негодяем и мерзавцем», и просил кузину Нину «работать всеми силами и связями, чтобы
дать этому подлецу хорошее место в Польше или в Петербурге, потому что иначе он, зная все старые глупости, может наделать черт знает какого кавардаку, так как он способен удивить свет своею подлостью, да и к тому же едва ли не вор, так как всюду, где мы побываем, начинаются пропажи».
Это и понятно, потому что губернские
дамы, за немногими исключениями, все-таки были не более как чиновницы, какие-нибудь председательши, командирши и советницы, родившиеся и воспитывавшиеся в четвертых этажах
петербургских казенных домов и только недавно, очень недавно, получившие понятие о комфорте и о том, что такое значит «ни в чем себе не отказывать».
Хозяйка дома, особа важная в
петербургском мире, говорит чуть слышно; она всегда говорит так, как будто в комнате находится трудный, почти умирающий больной; другие
дамы, в подражание ей, едва шепчут; а сестра ее, разливающая чай, уже совсем беззвучно шевелит губами, так что сидящий перед ней молодой человек, случайно попавший в храм приличия, даже недоумевает, чего она от него хочет? а она в шестой раз шелестит ему:"Vоulez-vous une tasse de the"?
Вечером Даша и Долинский долго просидели у пани Свентоховской, которая собрала нескольких своих знакомых
дам с их мужьями, и ни за что не хотела отпустить
петербургских гостей без ужина. Долинский ужасно беспокоился за Дашу. Он не сводил с нее глаз, а она превесело щебетала с польками, и на ее милом личике не было заметно ни малейшего признака усталости, хотя час был уже поздний.
Молодые и старые щеголи, в уродливых шляпах a la cendrillon [В стиле золушки (франц.).], с сучковатыми палками, обгоняли толпы гуляющих
дам, заглядывали им в лицо, любезничали и отпускали поминутно ловкие фразы на французском языке; но лучшее украшение гуляний
петербургских, блестящая гвардия царя русского была в походе, и только кой-где среди круглых шляп мелькали белые и черные султаны гвардейских офицеров; но лица их были пасмурны; они завидовали участи своих товарищей и тосковали о полках своих, которые, может быть, готовились уже драться и умереть за отечество.
— Ну да! Смотри только, не проболтайся. Постой-ка! Никак, опять ветер подымается…
Давай господи! И кажется, с
петербургской стороны?.. То-то бы славно!
— Я всегда это думал!.. Одно чиновничество, которого в Петербурге так много и которое, конечно, составляет самое образованное сословие в России. Литература
петербургская, — худа ли, хороша ли она, — но довольно уже распространенная и разнообразная, — все это
дает ему перевес. А здесь что?.. Хорошего маленькие кусочки только, остальное же все — Замоскворечье наголо, что в переводе значит: малосольная белужина, принявшая на время форму людей.
Хотя снег, дождь и все то, чему даже имени не бывает, когда разыграется вьюга и хмара под
петербургским ноябрьским небом, разом вдруг атаковали и без того убитого несчастиями господина Голядкина, не
давая ему ни малейшей пощады и отдыха, пронимая его до костей, залепляя глаза, продувая со всех сторон, сбивая с пути и с последнего толка, хоть все это разом опрокинулось на господина Голядкина, как бы нарочно сообщась и согласясь со всеми врагами его отработать ему денек, вечерок и ночку на славу, — несмотря на все это, господин Голядкин остался почти нечувствителен к этому последнему доказательству гонения судьбы: так сильно потрясло и поразило его все происшедшее с ним несколько минут назад у господина статского советника Берендеева!
В либеральные или либерально-фразерские издания он, разумеется, уже и не покушался идти искать работы; но и из тихоструйных
петербургских газет ни одна не
давала ему надежды пристроиться.
Услышав это,
дама очень резко отозвалась и о многих других
петербургских литературных кружках и, не обинуясь, назвала людей этих кружков невеждами.
— Да, ваши
петербургские друзья решительно ничего не могли вам сделать хуже, как
дать вам такого спутника, — подтвердила ему
дама. — Вам с ним невозможно будет показаться ни в один порядочный дом, не ожидая ежеминутного срама: в этом вы мне можете поверить.
Решение это было на руку
петербургским друзьям эмиссара, потому что оно освобождало этих фразеров от всякой необходимости
давать революционную работу пылкому Бенни и возвращало самим им прежнее видное положение в их собственном кружке, а потому оно всем очень понравилось и было принято единодушно.
Но, прежде чем мы дойдем до того рода деятельности Артура Бенни, которая
давала повод досужим людям выдавать его то за герценовского эмиссара, то за шпиона, скажем два слова о том, кто таков был взаправду этот Бенни, откуда он взялся на
петербургскую арену и какими путями доходил он до избрания себе той карьеры, которою сделался известен в самых разнообразных кружках русской северной столицы.
В это время «Пчела» эту мысль поддерживала, а другие тогдашние
петербургские газеты (впрочем, не все) вдруг ополчились против хлопот Бенни и нашли в них нечто столь смешное и вредоносное, что не
давали ему прохода.
Взбираясь по лестнице, ведшей к Петровичу, которая, надобно отдать справедливость, была вся умащена водой, помоями и проникнута насквозь тем спиртуозным запахом, который ест глаза и, как известно, присутствует неотлучно на всех черных лестницах
петербургских домов, — взбираясь по лестнице, Акакий Акакиевич уже подумывал о том, сколько запросит Петрович, и мысленно положил не
давать больше двух рублей.
— В таком разе, если он у вас уже привел в порядок, то я попрошу вас теперь
дать его мне, чтобы он мне поочистил хоть немножко мою
петербургскую Сергиевскую пустынь. Там монахи ведут себя так дурно, что подают огромный соблазн.
-Петербургских ведомостей» 1778 года ответ на этот разбор, где «
дал восчувствовать гнев свой».
Купец был так вежлив, что предоставлял мне на волю взять, сколько хочу, и я приказал подать… Что же?.. и теперь смех берет, как вспомню!.. Вообразите, что в этом хитром городе сыр совсем не то, что у нас. Это кусок — просто — мыла! будь я бестия, если лгу! мыло, голое мыло — и по зрению, и по вкусу, и по обонянию, и по всем чувствам. Пересмеявшись во внутренности своей, решился взять кусок, чтобы
дать и Кузьме понятие о
петербургском сыре. Принес к нему, показываю и говорю...
"Хитрый город! нечего сказать, — думал я. — Нет того, чтобы приезжему все рассказать и объяснить, а тем и удержать его от роскоши платить за билетики на каждый театр. Будь этакой театр у нас, в Хороле, и приехали бы к нам из
петербургских мест гости, я все бы им объяснил и не
дал бы им излишне тратиться. Хитрый город! Но вперед не одурачите".
Родители ее принадлежали и к старому и к новому веку; прежние понятия, полузабытые, полустертые новыми впечатлениями жизни
петербургской, влиянием общества, в котором Николай Петрович по чину своему должен был находиться, проявлялись только в минуты досады, или во время спора; они казались ему сильнейшими аргументами, ибо он помнил их грозное действие на собственный ум, во дни его молодости; Катерина Ивановна была
дама не глупая, по словам чиновников, служивших в канцелярии ее мужа; женщина хитрая и лукавая, во мнении других старух; добрая, доверчивая и слепая маменька для бальной молодежи… истинного ее характера я еще не разгадал; описывая, я только буду стараться соединить и выразить вместе все три вышесказанные мнения… и если выдет портрет похож, то обещаюсь идти пешком в Невский монастырь — слушать певчих!..
Я его взял к себе в камердинеры; своего
петербургского я бросил в Москве: очень уж он любил стыдить меня и
давать чувствовать свое превосходство в столичном обращении.
Эту комедийку
давали в первый раз в 1819 году, июля 29, на большом
Петербургском театре, в пользу актера и актрисы г-д Сосницких.
Я передаю вам дальнейший рассказ Домны Платоновны, чтобы немножко вас позабавить и, может быть,
дать вам случай один лишний раз призадуматься над этой тупой, но страшной силой «
петербургских обстоятельств», не только создающих и выработывающих Домну Платоновну, но еще предающих в ее руки лезущих в воду, не спрося броду, Леканид, для которых здесь Домна становится тираном, тогда как во всяком другом месте она сама чувствовала бы себя перед каждою из них парией или много что шутихой.
С тех пор как Шушерин не играл, на
петербургском театре «Эдипа»
давали один раз, вскоре после моего приезда в Петербург, и я теперь никак не могу вспомнить, кто играл роль Эдипа вместо Шушерина.
В одно время с Шушериным она перешла на
петербургскую сцену и также по болезни выходила на пенсию, на шестьсот рублей ассигнациями в год; которую и получила прежде Шушерина, что было устроено им самим, с намерением облегчить получение своей пенсии, гораздо значительнейшей, ибо
давать их актерам с московского театра Медокса, считая частную службу за казенную, — было тогда делом новым и могло встретить затруднения.
Он как будто не замечал своего дикарства; напротив, в нем родилось какое-то радостное чувство, какое-то охмеление, как у голодного, которому после долгого поста
дали пить и есть; хотя, конечно, странно было, что такая мелочная новость положения, как перемена квартиры, могла отуманить и взволновать
петербургского жителя, хотя б и Ордынова; но правда и то, что ему до сих пор почти ни разу не случалось выходить по делам.
Хозяйка (всем известно, что такое
петербургская хозяйка меблированных комнат: полная сорокапятилетняя
дама, с завитушками, вроде штопоров, на лбу, всегда в черном платье и затянутая в корсет) — хозяйка часто приглашала его по утрам к себе пить кофе — высокая честь, о которой многие, даже старинные жильцы никогда не смели мечтать.
Думаю: ценная вещь! в Толкучем целковых пять, может,
дадут, а нет, так я из них двое панталон
петербургским господам выгадаю, да еще хвостик мне на жилетку останется.
Хотя на
петербургском горизонте появляется ежесезонно многое множество личностей, которым вообще можно
дать имя метеоров: они появляются, вертятся, иногда на мгновенье блистают и потом исчезают неведомо куда и неведомо когда, никем не замеченные, никем не вспоминаемые, на другой же день всеми забытые; но та личность, которую мы имеем в виду представить читателю, приобрела себе некоторую известность в
петербургском свете и вообще была заметна.
Петербургского Вяземского да московского Шипова с Хитровым рынком на придачу мало
дать за этот дом.
Горданов этому даже пособолезновал и сказал, что наша
петербургская публика в музыкальном отношении очень разборчива, и что у нас немало европейских знаменитостей проваливалось, а затем
дал артисту нотацию не бросаться ни на одну железную дорогу, ибо там ему угрожал бы телеграф, а посоветовал ему сесть на финляндский пароход и благополучно удирать в Стокгольм, а оттуда в любое место, где могут найтись охотники слушать его музыку.