Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется
пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу
уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога
пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не
уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
К своему ужасу он слышал, что
пара уже гонится за ним. Лошадь устала и плохо прибавляла ходу. Где же одной
уйти от
пары? Анфим уже слышал приближавшийся топот и, оглянувшись, увидел двух мужиков в кошевке. Они были уже совсем близко и что-то кричали ему. Анфим начал хлестать лошадь вожжами.
— Брат Окулка-то, — объяснил Груздев гостю, когда Тараско
ушел в кухню за жареным. — А мне это все равно: чем мальчонко виноват? Потом его
паром обварило на фабрике… Дома холод да голод. Ну, как его не взять?.. Щенят жалеют, а живого человека как не пожалеть?
За полночь Соловейчик кончил свое ковырянье на литографическом камне, сделал вальком
пару пробных оттисков и
ушел из квартиры Арапова.
Это именно с ним прошлой зимой играла Женька не то в материнские отношения, не то как в куклы и совала ему яблочко или
пару конфеток на дорогу, когда он
уходил из дома терпимости, корчась от стыда.
— Чтоб я, — говорит, — тебе поверил, что ты назад не
уйдешь, ты должен мне сейчас из барской конюшни
пару коней вывести, да бери коней таких, самых наилучших, чтобы мы на них до утра далеко могли ускакать.
— Я теперь служу у Катерины Петровны, — начал он, — но если Валерьян Николаич останутся в усадьбе, то я должен буду
уйти от них, потому что, каким же способом я могу уберечь их от супруга, тем более, что Валерьян Николаич, под влиянием винных
паров, бывают весьма часто в полусумасшедшем состоянии; если же от него будет отобрана подписка о невъезде в Синьково, тогда я его не пущу и окружу всю усадьбу стражей.
Я знал, что он и приказчик обкрадывают хозяина: они прятали
пару ботинок или туфель в трубу печи, потом,
уходя из магазина, скрывали их в рукавах пальто. Это не нравилось мне и пугало меня, — я помнил угрозу хозяина.
Немало
уходило таких неспокойных людей и из Лозищей,
уходили и в одиночку, и
парами, а раз даже целым гуртом пошли за хитрым агентом-немцем, пробравшись ночью через границу.
Миклаков и Елена, впрочем, вскоре
ушли с этой лавочки, и зато вместо них заняла ее другая
пара, г-жа Петицкая с ее Архангеловым.
Ей приснились две большие черные собаки с клочьями прошлогодней шерсти на бедрах и на боках; они из большой лохани с жадностью ели помои, от которых шел белый
пар и очень вкусный запах; изредка они оглядывались на Тетку, скалили зубы и ворчали: «А тебе мы не дадим!» Но из дому выбежал мужик в шубе и прогнал их кнутом; тогда Тетка подошла к лохани и стала кушать, но, как только мужик
ушел за ворота, обе черные собаки с ревом бросились на нее, и вдруг опять раздался пронзительный крик.
Уйдет, бывало, но минут через десять опять воротится (это случалось во время самых неистовых трат ее, трат совершенно нам не по средствам: например, она переменила лошадей и купила в шестнадцать тысяч франков
пару).
Ананий Яковлев. В Питере-то и без ваших денег много в кабак
уходит… (Обращаясь к Спиридоньевне.) Опять теперь, Анна Спиридоньевна, насчет того же
пару…
Дед, приподняв на локте голову, смотрел на противоположный берег, залитый солнцем и бедно окаймлённый редкими кустами ивняка; из кустов высовывался чёрный борт
парома. Там было скучно и пусто. Серая полоса дороги
уходила от реки в глубь степи; она была как-то беспощадно пряма, суха и наводила уныние.
Смысл этой игры — глубок. Все карты — парные, он один — один, ибо его
пара до игры — сброшена. Всякая карта должна найти свою
пару и с ней
уйти, просто — сойти со сцены, как красавица или авантюристка, выходящая замуж, — со стола всех еще возможностей, всеможности, единоличных и, может быть, исторических судеб — в тихую, никому уже не любопытную, не нужную и не страшную стопу отыгранных — парных карт. Предоставляя ему — весь стол, его — своей единственности.
Ухватываются старики по двое и, шатаясь, идут и
уходят — одна
пара, потом другая. Хозяин идет к дому, не доходит, спотыкается, падает и бормочет что-то непонятное, подобно хрюканью. Дед с мужиками поднимается и
уходит.
Платонов. Вы сами спросите, зачем беспокоить maman? Всё пропало! Жена
ушла — и всё пропало, ничего не осталось! Прекрасная, как майский день, Софи — идеал, за которым не видно других идеалов! Без женщины мужчина — что без
паров машина! Пропала жизнь, улетучились
пары! Всё пропало! И честь, и человеческое достоинство, и аристократизм, всё! Конец пришел!
Часа через полтора после того, как матери разошлись по кельям, а белицы с Назаретой
ушли погулять за околицу, на конный двор Манефиной обители въехала кибитка с кожаным верхом и наглухо застегнутым фартуком, запряженная
парой толстых с глянцевитою шерстью скитских лошадей. Из работницкой «стаи» вышел конюх Дементий и весело приветствовал тщедушного старика, сидевшего на козлах.
А если больше станешь греть воду, то сама вода
уйдет паром, и соли еще больше останется.
Если насытить воду селитряным порошком, а потом подсыпать еще селитры лишней, всё согреть и не мешавши дать остынуть, то селитра лишняя не ляжет порошком на дне воды, а соберется вся шестигранными столбиками и сядет на дне и по бокам, столбик подле столбика. Если насытить воду селитряным порошком и поставить в теплом месте, то вода
уйдет паром, а селитра лишняя также сложится столбиками шестигранными.
Вещь останется сама по себе, а вода
уйдет паром.
Если насытить воду простою солью, согреть и также дать
уйти воде
паром, то лишняя соль сложится тоже не порошком, а кубиками. Если насытить воду селитрой с солью вместе, лишняя селитра и соль не смешаются, сложатся каждая по-своему — селитра столбиками, а соль кубиками.
И пожарище родное
Обозрев в последний раз:
«Дым,
пар дымный, все земное,
Вечность, боги, лишь у вас!
Как
уходят клубы дыма,
Так
уходят наши дни!
Боги, вечны вы одни, —
Все земное идет мимо...
От тепла все вещи раздаются. Вода от тепла раздается и вся разойдется на такие маленькие частички, что их глазом не видать, и
уйдет в воздух. Частички эти,
пары, носятся в воздухе, и их не видно, покуда воздух тепел. Но остуди воздух, и сейчас
пар остынет и станет виден.
Если натопить жарко баню и налить воду на кирпичи, вода вся
уйдет паром, и будет сухо. Поддай еще — вода опять разойдется. Если баня горяча, летучей воды разойдется в воздухе ушат. Ушат воды будет стоять в горячем воздухе бани, и его не будет видно. Воздух бани впитает в себя весь ушат. Но если станешь еще поддавать, то воздух уже напитается и не станет больше принимать воды, а лишняя вода потечет каплями. Один ушат будет держаться, а лишняя вода вытечет.
Если летом вынесешь из погреба холодный горшок, по нем сейчас сядут капли воды. Откуда взялась эта вода? Она тут и была. Только пока тепло было, ее не видно было, а как
ушло тепло из воздуха в холодный горшок, воздух вокруг горшка остыл, и капли сели. То же бывает и на окнах. В горнице тепло, и
пары держатся в воздухе; но с надворья остынут окна, и снутри, подле окон, воздух охолодеет, и потекут капли.
Тело его занимало все сиденье просторного фаэтона, грузное и большое, в чесучовой
паре; голова
ушла в плечи, круглая и широкая; двойной подбородок свесился на рубашку; борода точно повылезла, такая же русая, как и прежде, без заметной на расстоянии седины; только острые темно-серые глазки прорезали жир щек и точечками искрились из-под крутых бровных орбит, совсем почти без бровей.
— Далее, господа, — сказал он, — я не могу положить на стол перед вами ходячей монеты, так как все, что у меня было в этом виде, от меня уже
ушло. Но у меня есть банковые билеты по пятисот и по тысяче рублей. Я буду ставить билеты и для удобства прошу вас на первый раз разменять мне
пару таких билетов.
Липина. Ах, я рассеянная какая!.. Молодой прекрасный человек сидит себе в карете… везу его к Кривлякину рекомендовать, и совсем забыла об нем. Дети, кормилица, ступайте себе в карету, а ты, Ванечка, проведи их, чтоб кормилка не оступилась с ребенком на гнилой лестнице. Скажи, сейчас дескать буду. (Крестьянка, дети и Ванечка
уходят.) Ермилыч, поди к себе в каморку, мне нужно сказать Груне
пару слов по секрету.
Пары являлись и
уходили попеременно, говорили мы.
«А если и впрямь
уйдет? Что делать-то?.. Как оградить земли и промыслы от кочевников? Нет, гнать взашей зачем же… Надо погуторить с ним по-хорошему, сам поймет, что не
пара он Аксюше… Сам отойдет от греха, а в поселке останется».
Плохие извозчичьи санишки завернули с Невского в один из переулков. Седок поднял воротник своей шубки и совсем скорчился, нахлобучив мерлушковую шапку. Вся его фигура представляла собою покатый ком чего-то черного, густо осыпанного снежной мокрой кашей. Извозчик был ему под
пару. Перевязал он себе шею подобием шарфа и
ушел в него вплоть до обтертого околыша шапки. Лошадь то и дело спотыкалась, плохо слушаясь кнута. Возница, больше для вида, стукал кнутом в передок саней и часто передергивал вожжами.
Гусынина. У меня?.. Извините, вы клевещете на мой вечер, mon cher monsieur Леандров… Какая-нибудь размолвка!.. Мы вам поможем, мы отомстим. Пойдемте, я вам сыщу… (берет его под руку и
уходит с ним в залу). Княжна…
пара сокрушительных глаз… богата… как будто вас ждала… Может быть, и судьба!..
А учение мира сказало: брось дом, поля, братьев,
уйди из деревни в гнилой город, живи всю свою жизнь банщиком голым, в
пару намыливая чужие спины, или гостинодворцем, всю жизнь считая чужие копейки в подвале, или прокурором, всю жизнь свою проводя в суде и над бумагами, занимаясь тем, чтобы ухудшить участь несчастных, или министром, всю жизнь впопыхах подписывая ненужные бумаги, или полководцем, всю жизнь убивая людей, — живи этой безобразной жизнью, кончающейся всегда мучительной смертью, и ты ничего не получишь в мире этом и не получишь никакой вечной жизни.
В толпе движение. Некоторые потаенно
уходят, не обмениваясь ни словом с остающимися, и уже свободнее становится в потемневшей церкви. Только около черного гроба безмолвно толкутся люди, крестятся, наклоняются к чему-то страшному, отвратительному и с страдальческими лицами отходят в сторону. Прощается с покойником вдова. Она уже верит, что он мертв, и запах слышит, — но замкнуты для слез ее глаза, и нет голоса в ее гортани. И дети смотрят на нее — три
пары молчаливых глаз.