Неточные совпадения
Сначала он не чувствовал ничего и поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города; но когда увидел, что город уже давно скрылся, ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов, не было видно и даже белые верхушки каменных церквей давно
ушли в землю, он занялся только одной дорогою, посматривал только направо и налево, и город N. как будто не бывал в его
памяти, как будто проезжал он его давно, в детстве.
Он уже не впервые замечал, что Иван,
уходя, старается, как актер под занавес, сказать слова особенно раздражающие
память и какие-то двусмысленные.
Он шумно встал и
ушел. Болтовня его не оставила следа в
памяти Самгина.
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то
ушла, в комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался вспомнить слова своей речи, но
память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
— Трудно отвечать на этот вопрос! всякая! Иногда я с удовольствием слушаю сиплую шарманку, какой-нибудь мотив, который заронился мне в
память, в другой раз
уйду на половине оперы; там Мейербер зашевелит меня; даже песня с барки: смотря по настроению! Иногда и от Моцарта уши зажмешь…
Самый Британский музеум, о котором я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил меня на целое утро в своих громадных сумрачных залах, когда мне хотелось на свет Божий, смотреть все живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый, художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание,
уйдет с идеей обогатить
память свою не одним фактом?
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и с уставленными в угол косыми глазами лежала так до вечера. В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого
ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной
памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
Тем временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в
памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него
уходя.
Я свою дожил и плетусь теперь под гору, сломленный и нравственно «изувеченный», не ищу никакой Гаетаны, перебираю старое и
память о тебе встретил радостно… Помнишь угольное окно против небольшого переулка, в который мне надобно было заворачивать, ты всегда подходила к нему, провожая меня, и как бы я огорчился, если б ты не подошла или
ушла бы прежде, нежели мне приходилось повернуть.
Уйди, Рогожин, тебя не нужно! — кричала она почти без
памяти, с усилием выпуская слова из груди, с исказившимся лицом и с запекшимися губами, очевидно, сама не веря ни на каплю своей фанфаронаде, но в то же время хоть секунду еще желая продлить мгновение и обмануть себя.
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на
память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли Левшу на корабль, который в Россию шел. Тут поместили Левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а
уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
Полинька Калистратова обыкновенно
уходила от Лизы домой около двух часов и нынче
ушла от Лизы в это же самое время. Во всю дорогу и дома за обедом Розанов не выходил из головы у Полиньки. Жаль ей очень его было. Ей приходили на
память его теплая расположенность к ней и хлопоты о ребенке, его одиночество и неуменье справиться с своим положением. «А впрочем, что можно и сделать из такого положения?» — думала Полинька и вышла немножко погулять.
—
Уходи, сделай милость! У меня там, у зеркала, в коробочке от шоколада, лежат десять рублей, — возьми их себе. Мне все равно не нужно. Купи на них маме пудреницу черепаховую в золотой оправе, а если у тебя есть маленькая сестра, купи ей хорошую куклу. Скажи: на
память от одной умершей девки. Ступай, мальчишка!
Ему шёл седьмой год, когда мать его вдруг исчезла из дома: она не умерла, а просто однажды ночью тайно
ушла куда-то, оставив в
памяти мальчика неясный очерк своей тонкой фигуры, пугливый блеск тёмных глаз, торопливые движения маленьких смуглых рук, — они всегда боязливо прятались. Ни одного слова её не осталось в
памяти сына.
Он
ушёл, насыщенный ласковым звуком певучего голоса, согретый участливым взглядом, и весь день в
памяти его звенели слова этой женщины, грея сердце тихой радостью.
Крутицкий. По старой
памяти? хе, хе, хе!.. Ну, до свиданья! (
Уходит.)
К утру и совсем успокоился Саша: к нему пришла Женя Эгмонт и все остальное назвала сном, успокоила дыханием и ужасным, мучительным корчам луны дала певучесть песни, — а к пробуждению, сделав свое дело,
ушла из
памяти неслышно.
Память моя в своих глубочайших недрах сохранила детский облик ходульной плясуньи, и сердце мое и нынче рукоплещет ей, как рукоплескало в тот ненастный день, когда она, серьезная и спокойная, не даря ни малейшего внимания ни глупым восторгам, ни дерзким насмешкам, плясала на своих высоких ходулях и
ушла на них с гордым сознанием, что не даровано помазанья свыше тем, кто не почувствовал драмы в ее даровом представлении.
Итак, только в третьем поколении порода диких уток совершенно потеряла
память о своем вольном житье; купленные же мною молодые утки, принадлежавшие ко второму поколению, еще отличались от дворовых как своею наружностью, так и нравами: они были бойчее, проворнее, как-то складнее и пугливее домашних уток, часто прятались и даже пробовали несколько раз
уходить. Крылья были подрезаны.
Однажды Митька, к великой радости моей, принес копье, на которое кузнец насадил железный наконечник, и так как наискось против крыльца дома стоял пустой флигель, бывший когда-то на моей
памяти малярной мастерской, то мы
уходили в него и, начертивши углем на дверях круги с черным центром упражнялись в метании копья.
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и страх, вызванные записями, конечно,
ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а
память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году от сыпного тифа и на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
Бог знает почему я не
уходил. Мне самому становилось все тошнее и тоскливее. Образы всего прошедшего дня как-то сами собой, без моей воли, беспорядочно стали проходить в моей
памяти. Я вдруг вспомнил одну сцену, которую видел утром на улице, когда озабоченно трусил в должность.
Он не узнал меня, и это было приятно мне.
Уходя, я унес в
памяти его слова о гибели от любви и отвращение к нему в сердце.
Уходя из будки, я твердо сказал себе, что уже никогда больше не приду в «гости» к Никифорычу, — отталкивал меня старик, хотя и был интересен. Его слова о вреде жалости очень взволновали и крепко въелись мне в
память. Я чувствовал в них какую-то правду, но было досадно, что источник ее — полицейский.
Вспоминаю былое единение с богом в молитвах моих: хорошо было, когда я исчезал из
памяти своей, переставал быть! Но в слиянии с людьми не
уходил и от себя, но как бы вырастал, возвышался над собою, и увеличивалась сила духа моего во много раз. И тут было самозабвение, но оно не уничтожало меня, а лишь гасило горькие мысли мои и тревогу за моё одиночество.
— Нет, и — не хочу! — решительно ответила девушка, усаживаясь за стол. — Это будет — когда я ворочусь к ним, — значит, вечером, — потому что я пробуду у вас весь день. Зачем же с утра думать о том, что будет ещё только вечером? Папа рассердится, но от него можно
уйти и не слушать… Тётя? — она без
памяти любит меня! Они? Я могу заставить их ходить вокруг меня на четвереньках… Вот бы смешно!.. Чернонебов не может, потому что у него живот!
Помнишь, Катя, офицера —
Не
ушел он от ножа…
Аль не вспомнила, холера?
Али
память не свежа?
Часть обывателей собралась в нижней черной зале «Лиссабона», другие
ушли в трактиры базара — до поздней ночи сидели там, чего-то ожидая. И напряженно сплетали недоумения дня с обрывками давних слухов, которые
память почему-то удержала.
«Братцы! — говорит, — стар я, простите ради Христа. Сорок лет хожу, весь исходился, видно,
память временами отшибать стало: кое помню, а кое вовсе забыл. Не взыщите! Надо теперь поскорей
уходить отсюда: не дай бог за ягодой кто к кордону пойдет или ветер бродяжьим духом на собаку пахнёт — беда будет».
Пришед домой, комик сейчас же хватился своей роли, но не нашел и, вероятно, догадался о постигшей ее участи; но это для него ничего не значило: он тотчас же написал всю роль на
память и, как бы в досаду, показал ее Анне Сидоровне; но та уже и отвечать ничего не могла, а только вздохнула и, чтобы отплатить неверному,
ушла на целый вечер к одной соседке и там, насколько доставало у ней силы, играла равнодушно в свои козыри; но, возвратясь домой, опять впала в тоску и легла.
— А разве не у всех учеников плохая
память? И разве не всех учителей обманывали их ученики? Вот поднял учитель розгу — ученики кричат: мы знаем, учитель! А
ушел учитель спать, и говорят ученики: не этому ли учил нас учитель? И тут. Сегодня утром ты назвал меня: вор. Сегодня вечером ты зовешь меня: брат. А как ты назовешь меня завтра?
Он опустился на стул, как без
памяти, положил обе руки на стол и склонил на них свою голову, прямо в тарелку с бламанже. Нечего и описывать всеобщий ужас. Через минуту он встал, очевидно желая
уйти, покачнулся, запнулся за ножку стула, упал со всего размаха на пол и захрапел…
Этот первый случай, «как дух
уходил, и никто не видел, куда он идет», врезался у меня в
памяти на всю мою жизнь, и тихая «смёрточка» тихой Васёнки тогда вдруг показалась мне страшным укором, вставшим против самых близких и дорогих мне людей, до которых сердце мое не желало бы допустить никакой укоризны.
— Fraulein, дуся, — начала Нина, робея, и выступила вперед, — мы знаем, что вас обидели и вы хотите
уйти и оставить нас. Но, Frauleinehen-дуся, мы пришли вам сказать, что «всем классом» пойдем к Maman просить ее не отпускать вас и даем слово «всем классом» не шалить в ваше дежурство. А это, Fraulein, — прибавила она, подавая альбом, — на
память о нас… Мы вас так любим!..
С этих пор, завидев входящую в контору Александру Михайловну, Семидалов стал
уходить. Первое время после ее поступления в мастерскую он покровительствовал ей «в
память мужа», перед которым чувствовал себя в душе несколько виноватым. И его раздражало, что на этом основании она предъявляет требования, каких ни одна девушка не предъявляла, и что к ней нужно относиться как-то особенно, — не так, как к другим.
Он напомнил ей, как она заболела, а его по делам
услали в Екатеринбург. — Верно, верно. Потом я об вас часто вспоминала… честно/й человек! Видите, сейчас вас узнала, вспомнила и фамилию, — а
память у меня прескверная становится. Как же вы ко мне-то попали? Это очень, очень мило! Пай-мальчик! За это можно вас поцеловать.
В
память моих успехов в Дерпте, когда я был"первым сюжетом"и режиссером наших студенческих спектаклей (играл Расплюева, Бородкина, городничего, Фамусова), я мог бы претендовать и в Пассаже на более крупные роли. Но я уже не имел достаточно времени и молодого задора, чтобы
уходить с головой в театральное любительство. В этом воздухе интереса к сцене мне все-таки дышалось легко и приятно. Это только удваивало мою связь с театром.
В
памяти моей сохранился и другой факт, который я приведу здесь еще раз, не смущаясь тем, что я уже рассказывал о нем раньше. Милль обещал мне подождать меня в Нижней палате и ввести на одно, очень ценное для меня, заседание. Я отдал при входе в зал привратнику свою карточку и попросил передать ее Миллю. Привратник вернулся, говоря, что нигде — ни в зале заседаний, ни в библиотеке, ни в ресторане — не нашел"мистера Милля". Я так и
ушел домой, опечаленный своей неудачей.
В
памяти моей остался конец нашего разговора о Тургеневе и г-же Виардо, когда я уже
уходил и Дюма провожал меня до передней.
Запах передней крепко остался у меня в
памяти, с нею связаны особенно радостные воспоминания. Когда я
уходил, мы всегда долго стояли в передней, — в ней так хорошо говорилось перед уходом, так интимно и свободно; и так лукаво глядели милые, смеющиеся глаза Кати! И так приветно сверкали влюбленные девичьи улыбки! Милая передняя — просторная, с деревянными вешалками и с этим удивительно приятным, характерным запахом.
Воспоминание о себе Куликов оставил у нас хорошее. У меня в
памяти он остался как олицетворение краткой лорис-меликовской эпохи «диктатуры сердца». Года через два Куликов
ушел со службы. Не знаю, из-за либерализма ли своего или другие были причины. Слышал, что потом он стал драматургом (псевдоним — Н. Николаев) и что драмы его имели успех на сцене. Он был сын известного в свое время водевилиста и актера Н. И. Куликова.
Сказал ей «мерси», подарил на
память сахарное сердце в пятиалтынный и
ушел домой.
Во время своих прогулок он
уходил памятью в отроческие и детские годы, любовно останавливаясь на некоторых особенно ярких воспоминаниях.
— И подарок графа Вельского дороже тебе
памяти о твоей матери? А я говорю тебе, дай мне этот медальон, или я не
уйду отсюда.
И все это злое, страшное принимало образ той женщины, которая приходила за Валей. Много людей являлось в дом Григория Аристарховича и
уходило, и Валя не помнил их лиц, но это лицо жило в его
памяти. Оно было такое длинное, худое, желтое, как у мертвой головы, и улыбалось хитрою, притворною улыбкою, от которой прорезывались две глубокие морщины по сторонам рта. Когда эта женщина возьмет Валю, он умрет.
Я думаю, что дело главным образом теперь не в критике, от которой все именуемые здесь лица
ушли уже в царство теней, а в сохранении на
память потомству удивительной непосредственности их характеров и прихотливой, оригинальной их жизни.