Неточные совпадения
У него
оставалась, как это часто бывает, только внешняя способность
памяти, указывающая, что вслед за чем решено сделать.
Одно, что я могу сказать против, это то, что, потеряв Marie, я говорил себе, что
останусь верен ее
памяти.
Видно, я очень переменилась в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза; я едва не упала без
памяти при мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду с ума… но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты
останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно!
И живо потом навсегда и навеки
останется проведенный таким образом вечер, и все, что тогда случилось и было, удержит верная
память: и кто соприсутствовал, и кто на каком месте стоял, и что было в руках его, — стены, углы и всякую безделушку.
Я не был свидетелем всему, о чем
остается мне уведомить читателя; но я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались в мою
память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал.
Я очень бы желала, чтобы этот рождественский сон у тебя
остался в
памяти.
Он был похож на приказчика из хорошего магазина галантереи, на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое лицо здорового парня; такие лица, без особых примет, настолько обычны, что не
остаются в
памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Рассказывая Спивак о выставке, о ярмарке, Клим Самгин почувствовал, что умиление, испытанное им,
осталось только в
памяти, но как чувство — исчезло. Он понимал, что говорит неинтересно. Его стесняло желание найти свою линию между неумеренными славословиями одних газет и ворчливым скептицизмом других, а кроме того, он боялся попасть в тон грубоватых и глумливых статеек Инокова.
У него было много интересных встреч, и одна из них особенно долго
оставалась в
памяти.
Через час утомленный Самгин сидел в кресле и курил, прихлебывая вино. Среди глупостей, которые наговорила ему Дуняша за этот час, в
памяти Самгина
осталась только одна...
Отец объяснял очень многословно и долго, но в
памяти Клима
осталось только одно: есть желтые цветы и есть красные, он, Клим, красный цветок; желтые цветы — скучные.
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти вижу его — облаком, туманом. Он обнимет, проникнет в человека и опустошит его. Это — холодок такой. В нем исчезает все, все мысли, слова,
память, разум — все!
Остается в человеке только одно — страх перед собою. Ты понимаешь?
Она даже начала было рассказывать ему какой-то роман, но Клим задремал, из всего романа у него
осталось в
памяти лишь несколько слов...
Она, кажется, единственный человек, после которого не
осталось в
памяти ни одной значительной фразы, кроме этой: «Смешно, а — верно».
— Виноват, — сказал Рущиц, тоже понизив голос, отчего он стал еще более гулким. Последнее, что
осталось в
памяти Самгина, — тело Тагильского в измятом костюме, с головой под столом, его желтое лицо с прихмуренными бровями…
Он видел, как в прозрачном облаке дыма и снега кувыркалась фуражка; она первая упала на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и, легкие, падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда
остаться в
памяти.
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в
память о неудачном пожаре
остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и, в углу двора, белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым лицом, сидел у Самгина, жадно пил пиво и, поглядывая в окно на первые звезды в черном небе, бормотал...
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она
останется в
памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался человека в красной рубахе, смотрел в лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно. Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под морды усталых лошадей, Самгин бормотал...
— Ты с первой встречи
остался в
памяти у меня. Помнишь — на дачах? Такой ягненок рядом с Лютовым. Мне тогда было шестнадцать лет…
Вопрос
остался без ответа. Позвонил, спросил кофе, русские газеты, начал мыться, а в
памяти навязчиво звучало...
— Ой, — сказала она, запахивая капот, — тут Самгин увидел до колена ее ногу, в белом чулке. Это
осталось в
памяти, не волнуя, даже заставило подумать неприязненно...
Ел человек мало, пил осторожно и говорил самые обыкновенные слова, от которых в
памяти не
оставалось ничего, — говорил, что на улицах много народа, что обилие флагов очень украшает город, а мужики и бабы окрестных деревень толпами идут на Ходынское поле.
Ему хотелось ответить какими-то вескими словами, так, чтоб они
остались в
памяти ее надолго, но он был в мелких мыслях, мелких, как мухи, они кружились бестолково, бессвязно; вполголоса он сказал...
Она давно уже истлела в его
памяти, этот чахоточный точно воскресил ее из мертвых. Он вспомнил осторожный жест, которым эта женщина укладывала в корсет свои груди, вспомнил ее молчаливую нежность. Что еще
осталось в
памяти от нее?.. Ничего не
осталось.
Старые господа умерли, фамильные портреты
остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только в
памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков.
Она как будто слушала курс жизни не по дням, а по часам. И каждый час малейшего, едва заметного опыта, случая, который мелькнет, как птица, мимо носа мужчины, схватывается неизъяснимо быстро девушкой: она следит за его полетом вдаль, и кривая, описанная полетом линия
остается у ней в
памяти неизгладимым знаком, указанием, уроком.
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне, других у меня нет… Это одно только и
осталось у меня на
память от нее… — добавил он, глотая слезы.
«Волком» звала она тебя в глаза «шутя», — стучал молот дальше, — теперь, не шутя, заочно, к хищничеству волка — в
памяти у ней
останется ловкость лисы, злость на все лающей собаки, и не
останется никакого следа — о человеке! Она вынесла из обрыва — одну казнь, одно неизлечимое терзание на всю жизнь: как могла она ослепнуть, не угадать тебя давно, увлечься, забыться!.. Торжествуй, она никогда не забудет тебя!»
И зарастет его могилка на кладбище травкой, облупится на ней бел камушек и забудут его все люди и самое потомство его, забудут потом самое имя его, ибо лишь немногие в
памяти людей
остаются — ну и пусть!
Все эти маленькие подробности, может быть, и не стоило бы вписывать, но тогда наступило несколько дней, в которые хотя и не произошло ничего особенного, но которые все
остались в моей
памяти как нечто отрадное и спокойное, а это — редкость в моих воспоминаниях.
— Ваше лицо, или что-то от него, выражение, до того у меня
осталось в
памяти, что лет пять спустя, в Москве, я тотчас признал вас, хоть мне и никто не сказал тогда, что вы моя мать.
Каждый день прощаюсь я с здешними берегами, поверяю свои впечатления, как скупой поверяет втихомолку каждый спрятанный грош. Дешевы мои наблюдения, немного выношу я отсюда, может быть отчасти и потому, что ехал не сюда, что тороплюсь все дальше. Я даже боюсь слишком вглядываться, чтоб не
осталось сору в
памяти. Я охотно расстаюсь с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…
Останутся имена вождей этого дела в народной
памяти — и то хорошо.
24-го, в сочельник, съехал я на берег утром: было сносно; но когда поехал оттуда… ах, какой вечер! как надолго
останется он в
памяти!
— А так и
оставайтесь с тем на
память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет. — Что-то сверкнуло вдруг в ее глазах. Она ужасно пристально глядела на Катерину Ивановну.
Но он был слишком ловкий артист в своей роли, ему не хотелось вальсировать с Верою Павловною, но он тотчас же понял, что это было бы замечено, потому от недолгого колебанья, не имевшего никакого видимого отношения ни к Вере Павловне, ни к кому на свете,
остался в ее
памяти только маленький, самый легкий вопрос, который сам по себе
остался бы незаметен даже для нее, несмотря на шепот гостьи — певицы, если бы та же гостья не нашептывала бесчисленное множество таких же самых маленьких, самых ничтожных вопросов.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася
осталась в моей
памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
Для меня эта сцена имела всю прелесть новости, она у меня
осталась в
памяти навсегда; это был первый патриархальный русский процесс, который я видел.
Для характеристики этого дела и всех подобных в России я приведу две небольшие подробности, которые у меня особенно
остались в
памяти.
Народ, собравшись на Примроз-Гиль, чтоб посадить дерево в
память threecentenari, [трехсотлетия (англ.).]
остался там, чтоб поговорить о скоропостижном отъезде Гарибальди. Полиция разогнала народ. Пятьдесят тысяч человек (по полицейскому рапорту) послушались тридцати полицейских и, из глубокого уважения к законности, вполовину сгубили великое право сходов под чистым небом и во всяком случае поддержали беззаконное вмешательство власти.
«L'autre jour done je repassais dans ma mémoire toute ma vie. Un bonheur, qui ne m'a jamais trahi, c'est ton amitié. De toutes mes passions une seuLe, qui est restée intacte, c'est mon amitié pour toi, car mon amitié est une passion». [На днях я пробежал в
памяти всю свою жизнь. Счастье, которое меня никогда не обманывало, — это твоя дружба. Из всех моих страстей единственная, которая
осталась неизменной, это моя дружба к тебе, ибо моя дружба — страсть (фр.).]
Вот все, что
осталось у меня в
памяти.
Одна лекция
осталась у меня в
памяти, — это та, в которой он говорил о книге Мишле «Le Peuple» [«Народ» (фр.).] и о романе Ж. Санда «La Mare au Diable», [«Чертова лужа» (фр.).] потому что он в ней живо коснулся живого и современного интереса.
Затем могу указать еще на братьев Урванцовых, ближайших наших соседей, которые
остались у меня в
памяти, потому что во всех отношениях представляли очень курьезную аномалию.
О прочих соседях умалчиваю, хотя их была целая масса. В
памяти моей
осталось о них так мало определенного, что обременять внимание читателей воспоминанием об этой безличной толпе было бы совершенно излишне.
Тут
память от него улетела, и он, как страшный жилец тесного гроба,
остался нем и недвижим посреди дороги.
О старце Германе у меня
осталась хорошая
память.
И ничего в
памяти у меня больше не
осталось яркого от Триумфальных ворот. Разве только что это слово: «Триумфальные» ворота — я ни от кого не слыхал. Бывало, нанимаешь извозчика...
Теперь там асфальтовые мостовые, а о свадебных каретах, вероятно, и
памяти уж не
осталось.
В моей
памяти таким символическим пятном
осталась фигура генерал — губернатора Безака.