Неточные совпадения
И, не говоря об исторических примерах, начиная с освеженного в
памяти всех Прекрасною Еленою Менелая, целый ряд случаев современных неверностей жен
мужьям высшего света возник в воображении Алексея Александровича.
— В
память Базарова, — шепнула Катя на ухо своему
мужу и чокнулась с ним. Аркадий в ответ пожал ей крепко руку, но не решился громко предложить этот тост.
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с
мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его
памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
P.S. Мой
муж, вероятно, не особенно огорчится моим отъездом, потому что уже, кажется, нашел себе счастье en trois…. [втроем (фр.).] Если увидите Хину, передайте ей от меня, что обещанные ей Половодовым золотые прииски пусть она сама постарается отыскать, а лично от себя я оставляю ей на
память моего мохнатого друга Шайтана».
Очень скоро по приезде в Париж мы познакомились, благодаря письму, написанному ей Л., с вдовой Л. Блуа, датчанкой и протестанткой по происхождению, ставшей фанатической католичкой, фанатически преданной
памяти своего
мужа, женщиной в своем роде замечательной.
Это скрытое торжество волновало и сердило Харитину, и ей опять делалось жаль
мужа. Она даже насильно вызывала в
памяти те нежные сцены, которые происходили у нее с
мужем в остроге. Ей хотелось пожалеть его по-хорошему, пожалеть, как умеют жалеть любящие женщины, а вместо этого она ни к селу ни к городу спросила доктора...
Вышедшая из богатой семьи, Агафья испугалась серьезно и потихоньку принялась расстраивать своего
мужа Фрола, смирного мужика, походившего характером на большака Федора. Вся беда была в том, что Фрол по старой
памяти боялся отца, как огня, и не смел сказать поперек слова.
— Много бил меня
муж, все, что до него было, — как-то стерлось в
памяти.
— Да-а! — сказала мать. В
памяти ее теперь встала фигура
мужа, угрюмая, тяжелая, точно большой камень, поросший мохом. Она представила себе хохла
мужем Наташи и сына женатым на Сашеньке.
Вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с бирюзой, который когда-то носил на указательном пальце ее покойный
муж, вынула, немножко всплакнула (надо же
память покойного «друга» почтить!) и… отдала.
Полиция приступила к родильнице, бывшей еще в
памяти; тут-то и оказалось, что она записки Кириллова не читала, а почему именно заключила, что и
муж ее убит, — от нее не могли добиться.
Она звала его к себе
памятью о теле её, он пошёл к ней утром, зная, что
муж её на базаре, дорогой подбирал в
памяти ласковые, нежные слова, вспоминал их много, но увидал её и не сказал ни одного, чувствуя, что ей это не нужно, а ему не сказать их без насилия над собою.
Актёрку несли мимо нас двое пожарных да два товарища её, а третий,
муж будто, сзади шёл, с городовым, пьяный, вечную
память неистово орал и плакал; будочник удерживал его, чтобы не безобразил, однако не мог.
Аксютка без
памяти влюбилась в красавца-мужа, а Малыш возненавидел свою противную жену, которая была вдобавок старше его десятью годами.
«Посвятив краткую, но наполненную славными деяниями жизнь свою на службу отечеству, Александр Ильич Бибиков по всей справедливости заслужил уважение и признательность соотечественников; они не престанут воспоминать с почтением полезные обществу дела сего знаменитого
мужа и благословлять его
память.
Глафире Львовне с первого взгляда понравился молодой человек; на это было много причин: во-первых, Дмитрий Яковлевич с своими большими голубыми глазами был интересен; во-вторых, Глафира Львовна, кроме
мужа, лакеев, кучеров да старика доктора, редко видала мужчин, особенно молодых, интересных, — а она, как мы после узнаем, любила, по старой
памяти, платонические мечтания; в-третьих, женщины в некоторых летах смотрят на юношу с тем непонятно влекущим чувством, с которым обыкновенно мужчины смотрят на девушек.
— Вы, кажется, предаетесь угрызениям совести? — заметила однажды Аграфена Петровна с улыбкой. — Успокойтесь, мой милый… Мы с Андреем Иванычем только играем в
мужа и жену, по старой
памяти.
Мало-помалу, с внутренним довольством, из
памяти ее изгладились слова тещи, которая уверяла всегда, что Захар был главным виновником первых ее горестей; она совсем почти забыла бывшего товарища
мужа.
— О, merci! Недаром мое сердце влекло меня к вам! — воскликнула негромко г-жа Петицкая. [После слов «воскликнула негромко г-жа Петицкая» было: «Во всей этой сцене г-жа Петицкая видимо хотела представить из себя горькую, неутешную вдову, для которой
память об ее покойном
муже дороже всего»]
— После, мой друг! после. Дай мне привыкнуть к мысли, что это был бред, сумасшествие, что я видела его во сне. Ты узнаешь все, все, мой друг! Но если его образ никогда не изгладится из моей
памяти, если он, как неумолимая судьба, станет между мной и моим
мужем?.. о! тогда молись вместе со мною, молись, чтоб я скорей переселилась туда, где сердце умеет только любить и где любовь не может быть преступлением!
Но что же! он ее увидел 6 лет спустя… увы! она сделалась дюжей толстой бабою, он видел, как она колотила слюнявых ребят, мела избу, бранила пьяного
мужа самыми отвратительными речами… очарование разлетелось как дым; настоящее отравило прелесть минувшего, с этих пор он не мог вообразить Анюту, иначе как рядом с этой отвратительной женщиной, он должен был изгладить из своей
памяти как умершую эту живую, черноглазую, чернобровую девочку… и принес эту жертву своему самолюбию, почти безо всякого сожаления.
Заговорив о долголетии крестьянина моей
памяти, останавливаюсь на семействе дебелой и красивой кормилицы сестры Анюты, приходившей в свободное от уроков время ко мне с ребенком в классную. Это бесспорно была весьма добродушная женщина; тем не менее ее выхоленная и массивная самоуверенность вызывали с моей стороны всякого рода выходки. Так, например, зная лично ее
мужа, Якова, я, обучая ее молитве Господней, натвердил вместо: «яко на небеси» — «Яков на небеси».
Тут и конец твоей
памяти на земле; к другим дети на могилу ходят, отцы,
мужья, а у тебя — ни слезы, ни вздоха, ни поминания, и никто-то, никто-то, никогда в целом мире не придет к тебе; имя твое исчезнет с лица земли — так, как бы совсем тебя никогда не бывало и не рождалось!
Она была в тех летах, когда еще волочиться за нею было не совестно, а влюбиться в нее стало трудно; в тех летах, когда какой-нибудь ветреный или беспечный франт не почитает уже за грех уверять шутя в глубокой страсти, чтобы после, так для смеху, скомпрометировать девушку в глазах подруг ее, думая этим придать себе более весу… уверить всех, что она от него без
памяти, и стараться показать, что он ее жалеет, что он не знает, как от нее отделаться… говорит ей нежности шепотом, а вслух колкости… бедная, предчувствуя, что это ее последний обожатель, без любви, из одного самолюбия старается удержать шалуна как можно долее у ног своих… напрасно: она более и более запутывается, — и наконец… увы… за этим периодом остаются только мечты о
муже, каком-нибудь
муже… одни мечты.
Несмотря на высокое достоинство этой пиесы, слишком длинной для чтения на рауте у какого бы то ни было генерал-губернатора, чтение почти усыпило половину зрителей; но когда к концу пиесы дело дошло до комических разговоров итальянских женщин между собою и с своими
мужьями, все общество точно проснулось и пришло в неописанный восторг, который и остался надолго в благодарной
памяти слушателей.
Я родился от честных и благородных родителей в селе Горюхине 1801 года апреля 1 числа и первоначальное образование получил от нашего дьячка. Сему-то почтенному
мужу обязан я впоследствии развившейся во мне охотою к чтению и вообще к занятиям литературным. Успехи мои хотя были медленны, но благонадежны, ибо на десят<ом> году отроду я знал уже почти всё то, что поныне осталось у меня в
памяти, от природы слабой и которую по причине столь же слабого здоровья не дозволяли мне излишне отягощать.
Гордость, славолюбие, героическая добродетель есть свойство великого
мужа: жена слабая бывает сильна одною любовию, но, чувствуя в сердце ее небесное вдохновение, она может превзойти великодушием самых великих
мужей и сказать року: «Не страшусь тебя!» Так Ольга любовию к
памяти Игоря заслужила бессмертие; так Марфа будет удивлением потомства, если злословие не омрачит дел ее в летописях!..»
Старцы,
мужи и юноши да славят здесь кончину героев и да клянут
память изменника Димитрия!» — «Клятва, вечная клятва его имени [Клятва, вечная клятва его имени… — то есть проклятье.] и роду!» — воскликнули все чиновники и граждане, — и брат Димитрия упал мертвый в толпе народной, — и супруга его отчаянная […супруга его отчаянная… — супруга, охваченная отчаянием.] бросилась в шумную глубину Волхова.
Приметно было, что m-me M* несколько раз порывалась остановить своего неосторожного друга, которому в свою очередь непременно хотелось нарядить ревнивого
мужа в самый шутовской и смешной костюм, и должно полагать, в костюм «Синей бороды», судя по всем вероятностям, судя по тому, что у меня осталось в
памяти, и, наконец, по той роли, которую мне самому привелось играть в этой сшибке.
Международное преступление совершилось. Саксония выдала свою жертву Австрии, Австрия — Николаю. Он в Шлиссельбурге, в этой крепости зловещей
памяти, где некогда держался взаперти, как дикий зверь, Иван Антонович, внук царя Алексея, убитый Екатериною II, этою женщиною, которая, еще покрытая кровью
мужа, приказала сперва заколоть узника, а потом казнить несчастного офицера, исполнившего это приказание.
— А расшибешь, так берестой не обовьешь, — подскочив к нему, подхватила юркая бабенка. — Нам всем в запримету, у всех, чать, на
памяти, как
мужья по две жены в гроб заколачивают. Теперь и на третьей рады бы жениться, да такой дуры не сыскать на всем вольном свету, чтобы за такого драчуна пошла.
Думы о
муже, заботы о детях, домашние хлопоты по хозяйству изведут вон из
памяти воспоминанья о Луповицах.
— Денисова Андрея Иоанновича, из его надгробного слова над Исакием Лексинским, — молвил Чубалов. — Ученейший был
муж Андрей Иоаннович. Человек твердого духа и дивной
памяти, купно с братом своим, Симеоном, риторским красноречием сияли, яко светила, и всех удивляли…
Муж заплакал, священник прошел в дверь, старушка все еще была без
памяти, и в первой комнате стало совершенно тихо. Чрез пять минут священник вышел из двери и, сняв епитрахиль, оправил волосы.
— Да вот забыла, о чем с
мужем после свадьбы говорила, оттого и ниток не распутаю. На свою
память сержусь, — и с этим майорша, отбросив клубок, схватила жестянку из-под сардинок, в которой у нее лежали ее самодельные папироски и спички, и закурила.
— Скажите, пожалуйста, вы не знали, что спиртные напитки запрещается вносить сюда? Я принял вас в
память вашего
мужа, помогал вам, но это вовсе не значит, что вы у меня в мастерской можете делать, что, вам угодно.
Потягиваясь и нежась в постели, она вспомнила вчерашнюю встречу с доктором и все те мысли, с какими вчера она уснула; вспомнила, что она несчастна. Потом пришли ей на
память ее
муж, живущий в Петербурге, управляющие, доктора, соседи, знакомые чиновники… Длинный ряд знакомых мужских лиц пронесся в ее воображении. Она улыбнулась и подумала, что если бы эти люди сумели проникнуть в ее душу и понять ее, то все они были бы у ее ног…
Все возмутилось в ней, все пришло на
память при этом вопросе ее
мужа.
— Будущее таится в руце Божией, — скромно произнес Иоанн, — а лучше выпьем за бывших победителей их, подивимся храбрости доблестных
мужей и произнесем им вечную
память.
— Я готова оставить ребенка у себя, — степенно отвечала Фекла. — Мы с
мужем хотя и не богаты, и у нас у самих трое ребят, но бросить и чужого ребенка несогласны. Отказываться принять малютку — грех, я же так любила Арину, и в
память о покойной готова поставить ее дочь на ноги.
Вдруг эти воспоминания окрашивались кровавым цветом — труп убитого у ее ног несчастного Костогорова восставал в ее
памяти, а за ним все последующие воспоминания: сцены с
мужем, выезд из Петербурга, разлука с единственным сыном, — ложились на ее душу свинцовою тяжестью.
— Да так, видишь, чай, меня; ведь ни рукой, ни ногой уже пошевельнуть не могу… Дай только Бог силу завещание написать, умру тогда спокойно… Благодарение Создателю,
память у меня не отнял… Нынче даже голова свежее, чем последние дни… Он это, Владыко, послал мне просветление для сирот… Подписать бы бумагу-то, тогда и умереть могу спокойно… Тебе их оставляю, на твое попечение… За них тебя Господь вознаградит и
мужу твоему здоровье пошлет… Глебушка их тоже не оставит… Знаю и его — ангельская у него душа.
— Будущее таится в руце Божией, — скромно произнес Иоанн, — а лучше выпьем за бывших победителей их, подивимся храбрости доблестных
мужей и произнесем им в тайне души вечную
память.
Других бы выселили давным-давно, но еще жило в
памяти Старшего приятное воспоминание о тех днях, когда старушка Филатова вместе с
мужем, капитаном в отставке, и с внучкой Верой занимали квартиру № 45, в четыре большие комнаты с двумя ходами, и тогда на долю Старшего выпадало немало полтинников на чаи.
— Без сомнения, можно, — отвечала, кивая головою, Пуплия, и еще раз помянула все, что приводил ей на
память культ богини Изиды, и заключила вновь утешеньем, что сок из грибка, отводящего
память, спасет ее от всего, что может помешать несмущенной искренности ее чувств к освобожденному
мужу.
— Незримый, живущий за пределами нашего взора! Я внутри себя слышу твой голос: ты укрепил дух мой, я отдам мою жизнь за друзей, но мой дух я возвращу тебе чистым!.. Мой
муж, мои дети, я несу вам спасенье! Мне не нужно напитка, отводящего
память!
Тения закрыла руками глаза и убежала, чтобы не видеть, до чего страшный голод довел Фалалея… Ей стало страшно, чтобы сам
муж не попросил ее выпить настоя грибка, отводящего
память, и идти к Милию с ласковым зовом: «час благосклонен».
Это бывало только тогда, когда, как теперь, возвращался
муж, когда выздоравливал ребенок, или когда она с графиней Марьей вспоминала о князе Андрее (с
мужем она, предполагая, что он ревнует ее к
памяти князя Андрея, никогда не говорила о нем), и очень редко, когда что-нибудь случайно вовлекало ее в пение, которое она совершенно оставила после замужства.