Неточные совпадения
Рассказывая Спивак о выставке, о ярмарке, Клим Самгин почувствовал, что умиление, испытанное им, осталось только в
памяти, но как чувство —
исчезло. Он понимал, что говорит неинтересно. Его стесняло желание найти свою линию между неумеренными славословиями одних газет и ворчливым скептицизмом других, а кроме того, он боялся попасть в тон грубоватых и глумливых статеек Инокова.
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем
исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в
памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно
исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти вижу его — облаком, туманом. Он обнимет, проникнет в человека и опустошит его. Это — холодок такой. В нем
исчезает все, все мысли, слова,
память, разум — все! Остается в человеке только одно — страх перед собою. Ты понимаешь?
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о том, как легко
исчезает из
памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
«Рассказать? — спросил себя Самгин. — А зачем?» — Вторым вопросом первый был уничтожен, и вместе с ним
исчезла память об Антоне Тагильском. Но вспыхнула ‹мысль›: «Дронов интеллигент первого поколения».
Вообще эпизод этот потерял для Самгина свою остроту и скоро почти совершенно
исчез из его
памяти, вытесненный другим эпизодом.
Говорила она долго, но Самгин слушал невнимательно, премудрые слова ее о духе скользили мимо него,
исчезали вместе с дымом от папиросы,
память воспринимала лишь отдельные фразы.
Он не чертил ей таблиц и чисел, но говорил обо всем, многое читал, не обегая педантически и какой-нибудь экономической теории, социальных или философских вопросов, он говорил с увлечением, с страстью: он как будто рисовал ей бесконечную, живую картину знания. После из
памяти ее
исчезали подробности, но никогда не сглаживался в восприимчивом уме рисунок, не пропадали краски и не потухал огонь, которым он освещал творимый ей космос.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня
исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася осталась в моей
памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
Да, я был влюблен, и
память об этой юношеской, чистой любви мне мила, как
память весенней прогулки на берегу моря, середь цветов и песен. Это было сновидение, навеявшее много прекрасного и исчезнувшее, как обыкновенно сновидения
исчезают!
Да и не мудрено: ведь я прихожусь им четвероюродным дедушкой, а в этой степени родства самая
память об узах невольно
исчезает.
К далекому прошлому мысль его уж не обращается; оно
исчезло из
памяти, словно его и не было.
Затем оно
исчезало и не приходило на призывы
памяти, как тот детский сон…
И странно: тотчас же
исчезло из
памяти и лицо Лены, и я не мог восстановить его так ясно, как вспоминал любое другое лицо: Мани Дембицкой, Люни, Басиной Иты, Сони.
Но где мне гнаться за его превосходительством! Он поднял пыль столбом, которая по пролете его
исчезла, и я, приехав в Клин, нашел даже
память его погибшую с шумом.
Разве умерло мое уважение к Егору, моя любовь к нему, товарищу,
память о работе мысли его, разве умерла эта работа,
исчезли чувства, которые он вызвал в моем сердце, разбито представление мое о нем как о мужественном, честном человеке?
«Scripta»
исчезают бесследно, не оставляя в
памяти ничего, кроме мути; но подписчик остается (вон он, слоняется по улице! — где у тебя портмоне?.. дур-рак!), и запах его имеет одуряющие свойства.
Увы! скоро самая
память о них
исчезнет в деревне.
Вообще говоря, если осмелюсь выразить и мое мнение в таком щекотливом деле, все эти наши господа таланты средней руки, принимаемые, по обыкновению, при жизни их чуть не за гениев, — не только
исчезают чуть не бесследно и как-то вдруг из
памяти людей, когда умирают, но случается, что даже и при жизни их, чуть лишь подрастет новое поколение, сменяющее то, при котором они действовали, — забываются и пренебрегаются всеми непостижимо скоро.
Когда-нибудь я надеюсь возобновить в своей
памяти подробности этой недавней старины, которая
исчезла на наших глазах не оставив по себе никакого следа.
Лес вызывал у меня чувство душевного покоя и уюта; в этом чувстве
исчезли все мои огорчения, забывалось неприятное, и в то же время у меня росла особенная настороженность ощущений: слух и зрение становились острее,
память — более чуткой, вместилище впечатлений — глубже.
Ему шёл седьмой год, когда мать его вдруг
исчезла из дома: она не умерла, а просто однажды ночью тайно ушла куда-то, оставив в
памяти мальчика неясный очерк своей тонкой фигуры, пугливый блеск тёмных глаз, торопливые движения маленьких смуглых рук, — они всегда боязливо прятались. Ни одного слова её не осталось в
памяти сына.
Хотелось ему рассказать о Марфе Никону, посоветоваться с ним о чём-то, но всегда было так, что, когда являлся Никон, Марфа точно
исчезала из
памяти.
Шиллеры, Байроны, Данты! вы, которые говорили человеку о свободе и напоминали ему о совести — да
исчезнет самая
память об вас!
О господах он говорил больше междометиями, — очевидно, они очень поразили его воображение, но их фигуры как-то расплылись в
памяти и смешались в одно большое, мутное пятно. Прожив у сапожника около месяца, Пашка снова
исчез куда-то. Потом Перфишка узнал, что он поступил в типографию и живёт где-то далеко в городе. Услышав об этом, Илья с завистью вздохнул и сказал Якову...
Они оба как-то странно мелькнули в его глазах и
исчезли. Он засмеялся вслед им. Потом, оставшись один в магазине, несколько минут стоял неподвижно, упиваясь острой сладостью удавшейся мести. Возмущённое, недоумевающее, немного испуганное лицо девушки хорошо запечатлелось в его
памяти.
Выплывают, кружатся и
исчезают в
памяти: Вася Григорьев, Чехов, записывающий «Каштанку» в свою записную книжку, мать Каштанки — Леберка, увеличившая в год моего поступления в театр пятью щенками собачье население Тамбова, — несуразная Леберка, всех пород сразу, один из потомков которой, увековеченный Чеховым, стал артистом и на арене цирка и на сценах ярмарочных и уездных театров.
Первое, что мелькнуло сейчас в моей
памяти, — это солнечный мартовский день, снежное полотно, только что покрывшее за ночь площадь, фигура розовой под солнцем девушки, которая выпрыгнула из кареты и
исчезла вот в этом самом подъезде Малого театра. «Вся радостно сияет! Восходящая звезда!» И это было так давно…
Этот поток теней, почему-то более страшных, чем люди, быстро
исчез, Яков понял, что у ворот фабрики разыгралась обычная в понедельник драка, — после праздников почти всегда дрались, но в
памяти его остался этот жуткий бег тёмных, воющих пятен. Вообще вся жизнь становилась до того тревожной, что неприятно было видеть газету и не хотелось читать её. Простое, ясное
исчезало, отовсюду вторгалось неприятное, появлялись новые люди.
Но это происходит вовсе не от того, чтобы не нашлось в действительности достойных натурщиков, а совершенно от другой причины, чаще всего просто от забывчивости или недостаточного знакомства: если в
памяти поэта
исчезли живые подробности, осталось только общее, отвлеченное понятие о характере или поэт знает о типическом лице гораздо менее, нежели нужно для того, чтобы оно было живым лицом, то поневоле приходится ему самому дополнять общий почерк, оттенять абрис.
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а
память о нем совершенно
исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году от сыпного тифа и на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
Тут и конец твоей
памяти на земле; к другим дети на могилу ходят, отцы, мужья, а у тебя — ни слезы, ни вздоха, ни поминания, и никто-то, никто-то, никогда в целом мире не придет к тебе; имя твое
исчезнет с лица земли — так, как бы совсем тебя никогда не бывало и не рождалось!
Вспоминаю былое единение с богом в молитвах моих: хорошо было, когда я
исчезал из
памяти своей, переставал быть! Но в слиянии с людьми не уходил и от себя, но как бы вырастал, возвышался над собою, и увеличивалась сила духа моего во много раз. И тут было самозабвение, но оно не уничтожало меня, а лишь гасило горькие мысли мои и тревогу за моё одиночество.
Исчезни память кровожадных Аттил, которые хотели побеждать единственно для славы побед!
— Как и когда оказалось, что я уже не сплю и притом совсем не сплю, — сказать я бы не мог. Я проснулся незаметно, но некоторое время мне казалось, что я еще вижу сон или что я тщательно берегу в
памяти остатки сна, как бы боясь, что он
исчезнет и я не успею рассмотреть в нем что-то очень важное и очень нужное. А между тем сон был самый простой.
И вот между ними закипает тяжелый, бесконечный, оскорбительный, скучный русский спор. Какой-нибудь отросток мысли, придирка к слову, к сравнению, случайно и вздорно увлекают их внимание в сторону, и, дойдя до тупика, они уже не помнят, как вошли в него. Промежуточные этапы
исчезли бесследно; надо схватиться поскорее за первую мысль противника, какая отыщется в
памяти, чтобы продлить спер и оставить за собою последнее слово.
В сумраке души, в
памяти, искрами вспыхивали разные слова, кружились, как пчелы, одни
исчезали, другие соединялись живою цепью, слагали песню — Симе было жутко и приятно, тихая радость ласкала сердце.
Наш город был один из глухих городов «черты». В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не
исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.
Эта картина воскресла в
памяти мальчика и моментально
исчезла, оставив по себе злую улыбку, которую он бросил в лицо деду.
Но только послышится звонкий голос Алексея, только завидит она его, горячий, страстный трепет пробежит по всему ее телу,
память о промелькнувшем счастье с Евграфом
исчезнет внезапно, как сон… Не наглядится на нового друга, не наслушается сладких речей его, все забывает, его только видит, его только слышит… Ноет, изнывает в мучительно-страстной истоме победное сердце Марьи Гавриловны, в жарких объятьях, в страстных поцелуях изливает она кипучую любовь на нового друга.
Безденежье достигло до того, что мелкое серебро совершенно
исчезло из обращения, и говоря о нем, всегда прибавляли «блаженной
памяти, 84-й пробы». Ввиду такого финансового кризиса правительство сделало новый заем в 15 миллионов фунтов стерлингов у парижских и лондонских Ротшильдов.
Единство субъекта и биографии
исчезает,
память не сохраняет личности.
Был и на балу у них. Это был уже настоящий бал, и зал был под стать. Кавалеры в большинстве были новые, мне незнакомые. Осталось в
памяти: блеск паркета, сверкающие белые стены, изящные девичьи лица — и какой-то холод, холод, и отчужденность, и одиночество.
Исчезла всегдашняя при Конопацких легкость в обращении и разговорах. Я хмурился, не умел развернуться и стать разговорчивым, больше сидел в курительной комнате и курил. Люба сказала мне своим задушевным голосом...
С тех пор, когда мне случалось быть в Киеве, я никогда и ни от кого не мог получить никаких известий о детях отца Евфима; но что всего страннее, и о нем самом
память как будто совершенно
исчезла, а если начнешь усиленно будить ее, то услышишь разве только что-то о его «слабостях». В письме своем преосвященный Филарет говорит: «не дивитеся сему — банковое направление все заело. В Киеве ничем не интересуются, кроме карт и денег».
По данному заранее наставлению Мамон положил на стол горсть серебра и пал опять на землю. Тут снова пошли ходить струи дыма, сгущались более и более и наконец затмили все предметы.
Исчезли и таинственный старик, и книга Адамова; только мелькали вниз и вверх семь огненных пятен, и череп скалил свои желтые зубы. Голова у Мамона закружилась, и он пал без
памяти. Придя в себя, очутился на берегу Яузы, где его ожидали холопы и лошадь его.
Образ княжны первое время как-то совсем
исчез из его
памяти, с ней у него казалось уже все оконченным, она была для него потеряна навсегда.
Все обстояло благополучно, и Тригопорды могли надеяться, что
память их не
исчезнет в потомстве.