Неточные совпадения
Никто, однако ж, на клич
не спешил; одни
не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление
пальца сопряжено с болью; другие
не выходили по недоразумению:
не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их
не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
Он послал Селифана отыскивать ворота, что, без сомнения, продолжалось бы долго, если бы на Руси
не было вместо швейцаров лихих собак, которые доложили
о нем так звонко, что он поднес
пальцы к ушам своим.
Маленькая горенка с маленькими окнами,
не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на
пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «
не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади
пальцев: вот бедная картина первоначального его детства,
о котором едва сохранил он бледную память.
Ее разбудила муха, бродившая по голой ступне. Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило
о себе, но считая его
не более как стебельком, застрявшим меж
пальцев, она распрямила их; так как помеха
не исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана.
(Василий Иванович уже
не упомянул
о том, что каждое утро, чуть свет, стоя
о босу ногу в туфлях, он совещался с Тимофеичем и, доставая дрожащими
пальцами одну изорванную ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно налегая на съестные припасы и на красное вино, которое, сколько можно было заметить, очень понравилось молодым людям.)
Он неясно помнил, как очутился в доме Лютова, где пили кофе, сумасшедше плясали, пели, а потом он ушел спать, но
не успел еще раздеться, явилась Дуняша с коньяком и зельтерской, потом он раздевал ее, обжигая
пальцы о раскаленное, тающее тело.
— Пригласил вас, чтоб лично вручить бумаги ваши, — он постучал тупым
пальцем по стопке бумаг, но
не подвинул ее Самгину, продолжая все так же: — Кое-что прочитал и без комплиментов скажу — оч-чень интересно! Зрелые мысли, например:
о необходимости консерватизма в литературе. Действительно, батенька, черт знает как начали писать; смеялся я, читая отмеченные вами примерчики: «В небеса запустил ананасом, поет басом» — каково?
— Скажу, что ученики были бы весьма лучше, если б
не имели они живых родителей. Говорю так затем, что сироты — покорны, — изрекал он, подняв указательный
палец на уровень синеватого носа.
О Климе он сказал, положив сухую руку на голову его и обращаясь к Вере Петровне...
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он
не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив
пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он
не о том, что думает.
В августе, хмурым вечером, возвратясь с дачи, Клим застал у себя Макарова; он сидел среди комнаты на стуле, согнувшись, опираясь локтями
о колени, запустив
пальцы в растрепанные волосы; у ног его лежала измятая, выгоревшая на солнце фуражка. Клим отворил дверь тихо, Макаров
не пошевелился.
Говоря это, он мял
пальцами подбородок и смотрел в лицо Самгина с тем напряжением, за которым чувствуется, что человек думает
не о том, на что смотрит. Зрачки его потемнели.
— По мужу. Истомина — по отцу. Да, — сказал Долганов, отбрасывая
пальцем вправо-влево мокрые жгутики усов. — Темная фигура. Хотя — кто знает? Савелий Любимов, приятель мой, —
не верил, пожалел ее, обвенчался. Вероятно, она хотела переменить фамилию. Чтоб забыли
о ней. Нох эйн маль [Еще одну (нем.).], — скомандовал он кельнеру, проходившему мимо.
— И
о рабах — неверно, ложь! — говорил Дьякон, застегивая дрожащими
пальцами крючки кафтана. — До Христа — рабов
не было, были просто пленники, телесное было рабство. А со Христа — духовное началось, да!
Он сказал что-то
о напуганном воображении обывателей,
о торопливости провинциальных корреспондентов и корыстном многословии прессы, но Самгин
не слушал его, едва сдерживая желание выдернуть свою руку из холодных
пальцев.
— В общем она — выдуманная фигура, — вдруг сказал Попов, поглаживая, лаская трубку длинными
пальцами. — Как большинство интеллигентов.
Не умеем думать по исторически данной прямой и все налево скользим. А если направо повернем, так уж до сочинения книг
о религиозном значении социализма и даже вплоть до соединения с церковью… Я считаю, что прав Плеханов: социал-демократы могут — до определенного пункта — ехать в одном вагоне с либералами. Ленин прокламирует пугачевщину.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина,
не в силах остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его
не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых ног; садясь на стул, он склонялся головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он
не падает вперед, головою
о пол. Взбивая
пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Держа в одной руке щетку, приглаживая
пальцами другой седоватые виски, он минуты две строго рассматривал лицо свое, ни
о чем
не думая, прислушиваясь к себе. Лицо казалось ему значительным и умным. Несколько суховатое, но тонкое лицо человека, который
не боится мыслить свободно и органически враждебен всякому насилию над независимой мыслью, всем попыткам ограничить ее.
— Изорвал, знаете; у меня все расползлось, людей
не видно стало, только слова
о людях, — глухо говорил Иноков, прислонясь к белой колонке крыльца, разминая
пальцами папиросу. — Это очень трудно — писать бунт; надобно чувствовать себя каким-то… полководцем, что ли? Стратегом…
Среди русских нередко встречались сухощавые бородачи, неприятно напоминавшие Дьякона, и тогда Самгин ненадолго, на минуты, но тревожно вспоминал, что такую могучую страну хотят перестроить на свой лад люди
о трех
пальцах, расстриженные дьякона, истерические пьяницы, веселые студенты, каков Маракуев и прочие; Поярков, которого Клим считал бесцветным, изящный, солидненький Прейс, который, наверно, будет профессором, — эти двое
не беспокоили Клима.
Клим
не мог представить его иначе, как у рояля, прикованным к нему, точно каторжник к тачке, которую он
не может сдвинуть с места. Ковыряя
пальцами двуцветные кости клавиатуры, он извлекал из черного сооружения негромкие ноты, необыкновенные аккорды и, склонив набок голову, глубоко спрятанную в плечи, скосив глаза, присматривался к звукам. Говорил он мало и только на две темы: с таинственным видом и тихим восторгом
о китайской гамме и жалобно, с огорчением
о несовершенстве европейского уха.
Не отвечая, Макаров отодвинул стакан с лучом солнца в его рыжей влаге, прикрытой кружком лимона, облокотился
о стол, запустив
пальцы в густые, двухцветные вихры свои.
Медленные
пальцы маленького музыканта своеобразно рассказывали
о трагических волнениях гениальной души Бетховена,
о молитвах Баха, изумительной красоте печали Моцарта. Елизавета Спивак сосредоточенно шила игрушечные распашонки и тугие свивальники для будущего человека. Опьяняемый музыкой, Клим смотрел на нее, но
не мог заглушить в себе бесплодных мудрствований
о том, что было бы, если б все окружающее было
не таким, каково оно есть?
— Брось сковороду, пошла к барину! — сказал он Анисье, указав ей большим
пальцем на дверь. Анисья передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным
пальцем нос, пошла к барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто
о свадьбе ничего
не говорил: вот побожиться
не грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит; говорили, напротив, совсем другое, что барон, слышь, сватался за барышню…
— Ну, а если
не станет уменья,
не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить — зайди к Рейнгольду: он научит.
О! — прибавил он, подняв
пальцы вверх и тряся головой. — Это… это (он хотел похвалить и
не нашел слова)… Мы вместе из Саксонии пришли. У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу…
— Дайте мне силу
не ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то же самое теперь испытываете, что я: да? Ну, попробуйте завтра усидеть в комнате, когда я буду гулять в саду одна… Да нет, вы усидите! Вы сочинили себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить
о ней, завлекать, играть с женщиной! Лиса, лиса! вот я вас за это, постойте, еще
не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она, впуская опять ему в плечо свои тонкие
пальцы.
Несмотря на все, я нежно обнял маму и тотчас спросил
о нем. Во взгляде мамы мигом сверкнуло тревожное любопытство. Я наскоро упомянул, что мы с ним вчера провели весь вечер до глубокой ночи, но что сегодня его нет дома, еще с рассвета, тогда как он меня сам пригласил еще вчера, расставаясь, прийти сегодня как можно раньше. Мама ничего
не ответила, а Татьяна Павловна, улучив минуту, погрозила мне
пальцем.
Половодов только посмотрел своим остановившимся взглядом на Привалова и беззвучно пожевал губами. «
О, да он
не так глуп, как говорил Ляховский», — подумал он, собираясь с мыслями и нетерпеливо барабаня длинными белыми
пальцами по своей кружке.
— Жалею, сударь,
о вашем пальчике, но
не хотите ли я, прежде чем Илюшечку сечь, свои четыре
пальца, сейчас же на ваших глазах, для вашего справедливого удовлетворения, вот этим самым ножом оттяпаю.
— Это оттого, что ваш
палец в воде. Ее нужно сейчас же переменить, потому что она мигом нагреется. Юлия, мигом принеси кусок льду из погреба и новую полоскательную чашку с водой. Ну, теперь она ушла, я
о деле: мигом, милый Алексей Федорович, извольте отдать мне мое письмо, которое я вам прислала вчера, — мигом, потому что сейчас может прийти маменька, а я
не хочу…
— Помилосердуйте, господа, — всплеснул руками Митя, — хоть этого-то
не пишите, постыдитесь! Ведь я, так сказать, душу мою разорвал пополам пред вами, а вы воспользовались и роетесь
пальцами по разорванному месту в обеих половинах…
О Боже!
Одним утром явился к моему отцу небольшой человек в золотых очках, с большим носом, с полупотерянными волосами, с
пальцами, обожженными химическими реагенциями. Отец мой встретил его холодно, колко; племянник отвечал той же монетой и
не хуже чеканенной; померявшись, они стали говорить
о посторонних предметах с наружным равнодушием и расстались учтиво, но с затаенной злобой друг против друга. Отец мой увидел, что боец ему
не уступит.
Привык человек шалберничать, так до конца жизни, хоть ты его расказни, — он
пальцем о палец не ударит!
— Иконостас — сам по себе, а и она работать должна. На-тко! явилась господский хлеб есть,
пальцем о палец ударить
не хочет! Даром-то всякий умеет хлеб есть! И самовар с собой привезли — чаи да сахары… дворяне нашлись! Вот я возьму да самовар-то отниму…
— Слышите ли? — говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своим сопутникам, — комиссар сам своею особою приедет к нашему брату, то есть ко мне, на обед!
О! — Тут голова поднял
палец вверх и голову привел в такое положение, как будто бы она прислушивалась к чему-нибудь. — Комиссар, слышите ли, комиссар приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан писарь, и ты, сват, это
не совсем пустая честь!
Не правда ли?
Иду в собрание, долго обедаю там и слушаю, как за соседним столом говорят
о золоте,
о понтах,
о фокуснике, приезжавшем в Николаевск,
о каком-то японце, дергающем зубы
не щипцами, а просто
пальцами.
Рассказывали, хотя слухи были и
не совершенно точные, что Гавриле Ардалионовичу и тут ужасно
не посчастливилось; что, улучив время, когда Варвара Ардалионовна бегала к Лизавете Прокофьевне, он, наедине с Аглаей, вздумал было заговорить
о любви своей; что, слушая его, Аглая, несмотря на всю свою тоску и слезы, вдруг расхохоталась и вдруг предложила ему странный вопрос: сожжет ли он, в доказательство своей любви, свой
палец сейчас же на свечке?
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые
пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я
не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом
о моей смерти, я покинула все;
не останавливаясь, день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
Его сердитое лицо с черноватою бородкой и черными, как угли, глазами производило неприятное впечатление; подстриженные в скобку волосы и раскольничьего покроя кафтан говорили
о его происхождении — это был закоснелый кержак, отрубивший себе
палец на правой руке, чтобы
не идти под красную шапку. […чтобы
не идти под красную шапку — то есть чтобы избавиться от военной службы.]
Волконский преуморительно говорит
о всех наших — между прочим
о Горбачевском, что он завел мыльный завод, положил на него все полученное по наследству от брата и что, кажется, выйдут мыльные пузыри. Мыла нет ни куска, а все гуща — ведь
не хлебать мыло, а в руки взять нечего. Сквозь
пальцы все проходит, как прошли и деньги.
— Нет, это уж ни на что
не похоже! — сказала Мими. — Что вы здесь делали? — Я помолчал. — Нет, это так
не останется, — повторила она, постукивая щиколками
пальцев о перила лестницы, — я все расскажу графине.
—
Не в Москву тебе, кажется, надобно, шельмец ты этакий! — сказал ему полковник и погрозил
пальцем. Старик, кажется, догадывался
о волновавших сына чувствованиях и, как ни тяжело было с ним расстаться, однако
не останавливал его.
Павел заговорил горячо и резко
о начальстве,
о фабрике,
о том, как за границей рабочие отстаивают свои права. Рыбин порой ударял
пальцем по столу, как бы ставя точку.
Не однажды он восклицал...
Еще одна минута — из этих десяти или пятнадцати, на ярко-белой подушке — закинутая назад с полузакрытыми глазами голова; острая, сладкая полоска зубов. И это все время неотвязно, нелепо, мучительно напоминает мне
о чем-то,
о чем нельзя,
о чем сейчас —
не надо. И я все нежнее, все жесточе сжимаю ее — все ярче синие пятна от моих
пальцев…
Василий Николаич окончательно разгоняет мою хандру своим добродушием, которому"
пальца в рот
не клади"; супруга его, очень живая и бойкая дама, приносит мне истинное утешение рассказами
о давешнем приеме князя Льва Михайловича; детки их, живостью и юркостью пошедшие в maman, а добродушием и тонкою наблюдательностью в papa, взбираются мне на плечи и очень серьезно убеждаются, что я лошадка, а совсем
не надворный советник.
Я всегда удивлялся, сколько красноречия нередко заключает в себе один
палец истинного администратора. Городничие и исправники изведали на практике всю глубину этой тайны; что же касается до меня, то до тех пор, покуда я
не сделался литератором, я ни
о чем
не думал с таким наслаждением, как
о возможности сделаться, посредством какого-нибудь чародейства, указательным
пальцем губернатора или хоть его правителя канцелярии.
Добрую корову погладит, велит кусок черного хлеба с солью принести и из своих рук накормит; худой,
не брегущей
о хозяйской выгоде корове
пальцем погрозит.
Роман ее был непродолжителен. Через неделю Аигин собрался так же внезапно, как внезапно приехал. Он
не был особенно нежен с нею, ничего
не обещал,
не говорил
о том, что они когда-нибудь встретятся, и только однажды спросил,
не нуждается ли она. Разумеется, она ответила отрицательно. Даже собравшись совсем, он
не зашел к ней проститься, а только, проезжая в коляске мимо школы, вышел из экипажа и очень тихо постучал указательным
пальцем в окно.
— Pierre! да когда же вы кончите с этим безобразием? — пристает Сережа, — все рушится, все страдает, tout est a refaire, а вы
пальца о палец не хотите ударить!
Ответ.На это могу вам сказать следующее. Когда старому князю Букиазба предлагали вопрос: правильно ли такой-то награжден, а такой-то обойден? — то он неизменно давал один и тот же ответ:
о сем умолчу. С этим ответом он прожил до глубокой старости и приобрел репутацию человека, которому
пальца в рот
не клади.
Доктор закрыл рану рубашкой, отер
пальцы о полы пальто и молча,
не глядя на раненого, отошел к другому.