Неточные совпадения
О. Конт был не только верующий по своей психологической
природе, но и настоящий мистик: он верил в человечество, которое сближалось для него с вечной женственностью христианской мистики, и кончил построением позитивной
религии человечества с культом, напоминающим католичество.
Наука говорит правду
о «
природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать
о происхождении самого порядка
природы,
о сущности бытия и той трагедии, которая происходит в глубинах бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии — учения
о здоровой сущности мира, в ведении метафизики, мистики и
религии.
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо: наука и
религия говорят одно и то же
о чуде, согласны в том, что в пределах порядка
природы чудо невозможно и чуда никогда не было.
Родовые
религии сделали возможными первые стадии человеческой истории; в них открылись элементарно необходимые истины; но откровения
о личности и ее идеальной
природе в них не было еще, не настало еще для этого время.
Психология народных обрядов коренится в религиозном миросозерцании. Заклинающий человек властен над
природой, она служит только ему; оттого он сам чувствует себя богом. Это подтверждается массой фактов, собранных
о людях-богах. Состояние сознания заклинающего
природу, по словам Е. В. Аничкова, еще не
религия, но то смутное мировоззрение, в котором таились уже зачатки
религии. Заклинание — это древнейшая форма религиозного сознания. [Там же, стр. 38–39]
Вот начало того дуализма, который находим мы в основании всех естественных
религий: Вишну и Шива, Ормузд и Ариман, Белбог, и Чернобог, и проч., и проч., служат олицетворением первоначальных понятий человека
о силах
природы…
Что вы знаете или мните
о природе вещей, лежит далеко в стороне от области
религии: воспринимать в нашу жизнь и вдохновляться в этих воздействиях (вселенной) и в том, что они пробуждают в нас, всем единичным не обособленно, а в связи с целым, всем ограниченным не в его противоположности иному, а как символом бесконечного — вот что есть
религия; а что хочет выйти за эти пределы и, напр., глубже проникнуть в
природу и субстанцию вещей, есть уже не
религия, а некоторым образом стремится быть наукой…
Поэтому речь идет здесь
о формальной или, так сказать, «трансцендентальной»
природе религии, а не
о том либо ином содержании религиозных представлений; далее, не
о психологической стороне
религии, но об условиях объективной значимости ее содержания, по отношению к которому психология представляет собой только среду, обстановку, фактическую наличность.
В своих «Речах
о религии к образованным людям, ее презирающим» Шлейермахер ради того, чтобы убедить этих «образованных людей», в конце концов утопил мужественную
природу религии в женственном сентиментализме.
Мысль рождается не из пустоты самопорождения, ибо человек не Бог и ничего сотворить не может, она рефлектируется из массы переживаний, из опыта, который есть отнюдь не свободно полагаемый, но принудительно данный объект мысли [Эту мысль С. Н. Булгаков впоследствии развил в своей работе «Трагедия философии» (1920–1921),
о которой писал в предисловии: «Внутренняя тема ее — общая и с более ранними моими работами (в частности, «Свет невечерний») —
о природе отношений между философией и
религией, или
о религиозно-интуитивных отношенях между философией и
религией, или
о религиозно-интуитивных основах всякого философствования.
Разговор вообще перешел на
религию и, в частности, на вопрос
о религиозном элементе в воспитании детей. Этот элемент, по мнению Короленко, необходим, его требует сама
природа ребенка. Сын Чернышевского воспитывался совершенно вне
религии, вот, в том уже возрасте, когда мы начинаем сомневаться и терять веру, он стал верующим.
Религия Духа говорит не об оправдании и не
о спасении, а
о просветлении человеческой
природы,
о реальном изменении.