Неточные совпадения
Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю
ощущенийТеперь он сердцем погружен!
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,
И здесь героя моего,
В минуту,
злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго… навсегда. За ним
Довольно мы путем одним
Бродили по свету. Поздравим
Друг друга с берегом. Ура!
Давно б (не правда ли?) пора!
Ее случайно увидел некто Одинцов, очень богатый человек лет сорока шести, чудак, ипохондрик, [Ипохондрия — психическое заболевание, выражающееся в мнительности и стремлении преувеличить свои болезненные
ощущения; мрачность.] пухлый, тяжелый и кислый, впрочем не глупый и не
злой; влюбился в нее и предложил ей руку.
«Одиночество. Один во всем мире. Затискан в какое-то идиотское логовище. Один в мире образно и линейно оформленных
ощущений моих, в мире
злой игры мысли моей. Леонид Андреев — прав: быть может, мысль — болезнь материи…»
Тушин молча подал ему записку. Марк пробежал ее глазами, сунул небрежно в карман пальто, потом снял фуражку и начал пальцами драть голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то
ощущение боли, огорчения или
злой досады.
— Доктор, вы ошибаетесь, — возражал Привалов. — Что угодно, только Зося самая неувлекающаяся натура, а скорее черствая и расчетливая. В ней есть свои хорошие стороны, как во всяком человеке, но все
зло лежит в этой неустойчивости и в вечной погоне за сильными
ощущениями.
Ощущение было такое, как будто перед несколькими десятками детей кривляется подвижная,
злая и опасная обезьяна.
В язычестве было
ощущение первоначальной святости плоти и плотской жизни, был здоровый религиозный материализм, реалистическое чувство земли, но язычество было бессильно перед тлением плоти всего мира, не могло так преобразить плоть, чтоб она стала вечной и совершенной, не могло вырвать из плоти грех и
зло.
— Не хочу, потому что вы
злой. Да,
злой,
злой, — прибавила она, подымая голову и садясь на постели против старика. — Я сама
злая, и
злее всех, но вы еще
злее меня!.. — Говоря это, Нелли побледнела, глаза ее засверкали; даже дрожавшие губы ее побледнели и искривились от прилива какого-то сильного
ощущения. Старик в недоумении смотрел на нее.
Робкая, притаившаяся за окном тишина, сменив шум, обнажала в селе что-то подавленное, запуганное, обостряла в груди
ощущение одиночества, наполняя душу сумраком, серым и мягким, как
зола.
— Я тоже не знаю, почему
зло скверно, а добро прекрасно, но я знаю, почему
ощущение этого различия стирается и теряется у таких господ, как Ставрогины, — не отставал весь дрожавший Шатов, — знаете ли, почему вы тогда женились, так позорно и подло?
Наступили тяжёлые дни, каждый приносил новые, опрокидывающие толчки, неизведанные
ощущения, пёстрые мысли; порою Кожемякину казалось, что грудь его открыта, в неё спешно входит всё
злое и тяжкое, что есть на земле, и больно топчет сердце.
Очевидно, Аксинья крепко держала в своих руках женолюбивое сердце Бучинского и вполне рассчитывала на свои силы; высокая грудь, румянец во всю щеку, белая, как молоко, шея и неистощимый запас
злого веселья заставляли Бучинского сладко жмурить глаза, и он приговаривал в веселую минуту: «От-то пышная бабенка, возьми ее черт!» Кум не жмурил глаза и не считал нужным обнаруживать своих
ощущений, но, кажется, на его долю выпала львиная часть в сердце коварной красавицы.
Человек ощущал природу так, как теперь он ощущает лишь равных себе людей; он различал в ней добрые и
злые влияния, пел, молился и говорил с нею, просил, требовал, укорял, любил и ненавидел ее, величался и унижался перед ней; словом, это было постоянное
ощущение любовного единения с ней — без сомнения и без удивления, с простыми и естественными ответами на вопросы, которые природа задавала человеку.
Бывало, я искал могучею душой
Забот, трудов, глубоких
ощущений,
В страданиях мой пробуждался гений
И весело боролся я с судьбой;
И был я горд, и силен, и свободен,
На жизнь глядел, как на игрушку я,
И в злобе был я благороден,
И жалость не смешна казалася моя,
Но час пришел — и я упал, — ничтожный,
Безумец, безоружен против мук и
зла;
Добро, как счастие, мне стало невозможно.
И месть, как жизнь, мне тяжела…
Пискунок был самый верный раб ее; она делала с ним все, что хотела, держала его на посылках, на побегушках, заставляла обделывать разные свои делишки и в иную
злую минуту изливала на нем свои душевные
ощущения и капризы, так что в коммуне не в редкость было услышать пронзительный, бранящийся голос Лидиньки и жалобный визг пискуна.
В основе русского нигилизма, взятого в чистоте и глубине, лежит православное мироотрицание,
ощущение мира лежащим во
зле, признание греховности всякого богатства и роскоши жизни, всякого творческого избытка в искусстве, в мысли.
В страхе и чаду она не слыхала его слов; почему-то теперь, в этот опасный момент, когда колени ее приятно пожимались, как в теплой ванне, она с каким-то
злым ехидством искала в своих
ощущениях смысла.