Неточные совпадения
И
ощутил Андрий
в своей
душе благоговейную боязнь и стал неподвижен перед нею.
Но Калитин и Мокеев ушли со двора. Самгин пошел
в дом,
ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова
в трактире,
в день похода рабочих
в Кремль, к памятнику царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей
душой! Честное слово: обманывал из любви и преданности».
В семь часов вечера Иван Федорович вошел
в вагон и полетел
в Москву. «Прочь все прежнее, кончено с прежним миром навеки, и чтобы не было из него ни вести, ни отзыва;
в новый мир,
в новые места, и без оглядки!» Но вместо восторга на
душу его сошел вдруг такой мрак, а
в сердце заныла такая скорбь, какой никогда он не
ощущал прежде во всю свою жизнь. Он продумал всю ночь; вагон летел, и только на рассвете, уже въезжая
в Москву, он вдруг как бы очнулся.
Все время, как он говорил это, глядел я ему прямо
в лицо и вдруг
ощутил к нему сильнейшую доверенность, а кроме того, и необычайное и с моей стороны любопытство, ибо почувствовал, что есть у него
в душе какая-то своя особая тайна.
Что же это, думаю,
ощущаю я
в душе моей как бы нечто позорное и низкое?
Это были почти болезненные случаи: развратнейший и
в сладострастии своем часто жестокий, как злое насекомое, Федор Павлович вдруг
ощущал в себе иной раз, пьяными минутами, духовный страх и нравственное сотрясение, почти, так сказать, даже физически отзывавшееся
в душе его.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по
душе и оставили
в ней, наконец, одно общее чувство,
в котором слилось все, что я видел,
ощутил, слышал
в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты
в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Но тогда я отчетливо видел все эти звезды, различал их переменные цвета и, главное,
ощутил взволнованной детской
душой глубину этой бездны и бесконечное число ее живых огней, уходящих
в неведомую, таинственную синюю даль…
Да, он никогда об этом не думал. Ее близость доставляла ему наслаждение, но до вчерашнего дня он не сознавал этого, как мы не
ощущаем воздуха, которым дышим. Эти простые слова упали вчера
в его
душу, как падает с высоты камень на зеркальную поверхность воды: еще за минуту она была ровна и спокойно отражала свет солнца и синее небо… Один удар, — и она всколебалась до самого дна.
Проговорив это, очарованный странник как бы вновь
ощутил на себе наитие вещательного духа и впал
в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом. Да и о чем было его еще больше расспрашивать? повествования своего минувшего он исповедал со всею откровенностью своей простой
души, а провещания его остаются до времени
в руке сокрывающего судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам.
Кто испытывал приятное ощущение входить начальническим образом на лестницы присутственных мест, тот поймет, конечно, что решительно надобно быть человеком с самыми тупыми нервами, чтоб не испытать
в эта минуты какого-то гордого сознания собственного достоинства; но герой мой, кажется, не
ощущал этого — так, видно, было много на
душе его тяжелых и мрачных мыслей. Он шел, потупя голову и стараясь только не отстать от своего начальника.
Джемма не скучала и даже, по-видимому,
ощущала удовольствие; но прежней Джеммы Санин
в ней не узнавал: не то чтобы тень на нее набежала — никогда ее красота не была лучезарней, — но
душа ее ушла
в себя, внутрь.
У Юлии Михайловны, по старому счету, было двести
душ, и, кроме того, с ней являлась большая протекция. С другой стороны, фон Лембке был красив, а ей уже за сорок. Замечательно, что он мало-помалу влюбился
в нее и
в самом деле, по мере того как всё более и более
ощущал себя женихом.
В день свадьбы утром послал ей стихи. Ей всё это очень нравилось, даже стихи: сорок лет не шутка. Вскорости он получил известный чин и известный орден, а затем назначен был
в нашу губернию.
Кроме того, что
в тепле, среди яркого солнца, когда слышишь и
ощущаешь всей
душою, всем существом своим воскресающую вокруг себя с необъятной силой природу, еще тяжеле становится запертая тюрьма, конвой и чужая воля; кроме того,
в это весеннее время по Сибири и по всей России с первым жаворонком начинается бродяжество: бегут божьи люди из острогов и спасаются
в лесах.
А он стоял неподвижно, он окружал своими крепкими объятиями эту молодую, отдавшуюся ему жизнь, он
ощущал на груди это новое, бесконечно дорогое бремя; чувство умиления, чувство благодарности неизъяснимой разбило
в прах его твердую
душу, и никогда еще не изведанные слезы навернулись на его глаза…
Вместо Гаврика ему ставила самовар и носила обед кухарка домохозяина, женщина угрюмая, худая, с красным лицом. Глаза у неё были бесцветные, неподвижные. Иногда, взглянув на нее, Лунёв
ощущал где-то
в глубине
души возмущение...
Но лица этих людей Фома видел, как сквозь туман, и слова их не задевали его сердца.
В нем, из глубины его
души, росло какое-то большое, горькое чувство; он следил за его ростом и хотя еще не понимал его, но уже
ощущал что-то тоскливое, что-то унизительное…
По целым вечерам Зайончек рассказывал расстроенному Долинскому самые картинные образцы таинственного общения замогильного мира с миром живущим и довел его больную
душу до самого высокого мистического настроения. Долинский считал себя первым грешником
в мире и незаметно начинал
ощущать себя
в таком близком общении с таинственными существами иного мира,
в каком высказывал себя сам Зайончек.
Никогда я так ясно не
ощущал, что
душа моя бессмертна, и
в то же время никогда с такою определенностью не сознавал, до какой степени может быть беспомощною, бессильною моя бессмертная
душа!
Трещина между мною и моими товарищами залегала все глубже. Прежде я ценил
в Крестовоздвиженском его прямоту, грубую непосредственность и какое-то непосредственное чутье правды. Мне казалось, что он чаще других и скорее меня находит направление,
в котором лежит истина, не умея доказать ее. Поэтому его последняя фраза, сказанная с грубой и взволнованной экспрессией, залегла все-таки у меня
в душе… Скептицизм?.. Разве то, что теперь во мне, скептицизм? Но я не сомневаюсь, я так
ощущаю.
В этом изливалась поэтически восторженная
душа старика, много лет живущего, не зная других радостей, кроме тех, которые
ощущают люди, делая посильное добро ближнему.
Припоминая бурные дни жизни на ярмарке, Пётр Артамонов
ощущал жуткое недоумение, почти страх; не верилось, что всё, что воскрешала память, он видел наяву и сам кипел
в огромном, каменном котле, полном грохота, рёва музыки, песен, криков, пьяного восторга и сокрушающего
душу тоскливого воя безумных людей.
— Ты что ж это как озоруешь? — спросил отец, но Илья, не ответив, только голову склонил набок, и Артамонову показалось, что сын дразнит его, снова напоминая о том, что он хотел забыть. Странно было
ощущать, как много места
в душе занимает этот маленький человек.
Может быть, не
в этих словах было подумано, но именно эта мысль вспыхнула
в мозгу, именно
в тот печальный вечер я впервые
ощутил усталость
души, едкую плесень
в сердце. С этого часа я стал чувствовать себя хуже, начал смотреть на себя самого как-то со стороны, холодно, чужими и враждебными глазами.
Ему доставляло странное, очень смутное для него самого наслаждение проникнуть
в тайные, недопускаемые комнаты человеческой
души, увидеть скрытые, иногда мелочные, иногда позорные, чаще смешные, чем трогательные, пружины внешних действий — так сказать, подержать
в руках живое, горячее человеческое сердце и
ощутить его биение.
— Вот видите… И с моей точки зрения ваше понятие о простоте будет грубо. Но оставим это… Скажите — представляя себе жизнь только механизмом, вырабатывающим всё — и
в том числе идеи, — неужели вы не
ощущаете внутреннего холода и нет
в душе у вас ни капли сожаления о всём таинственном и чарующе красивом, что низводится вами до простого химизма, до перемещения частиц материи?
Он вопросительно прислушивался к своим словам и недоумевал: бывало, говоря и думая о свободе, он
ощущал в груди что-то особенное, какие-то неясные, но сладкие надежды будило это слово, а теперь оно отдавалось
в душе бесцветным, слабым эхом, и, ничего не задевая
в ней, исчезало.
В сердце всё более тревожно колебалось беспокойное чувство, вызывая неожиданные мысли, раскачивая его из стороны
в сторону, точно маятник, — он всё яснее
ощущал, что земля стала нетверда под ногами у него и
в душе будто осенний ветер ходил, покрывая её время от времени скучной, мелкой рябью.
Сладкое, зовущее чувство зазвучало восторгом
в душе моей: родная сила света, того же, который родил меня, отозвалась
в моем сердце и воскресила его, и я
ощутил жизнь, прежнюю жизнь,
в первый раз после моей могилы.
Агишин.
В эту поездку я убедился, что у меня на
душе что-то неладно! Поверите ли, я
в первый раз
в жизни мучительно
ощутил чье-то отсутствие и страдал! Чувство странное, тревожное… Передо мной носился, меня преследовал женский образ; он занял мой мозг, всю мою
душу!..
Но когда я уже сидел
в вагоне, набитом людьми, я
ощутил такое щемящее
душу одиночество, такую тоску, что, кажется, отдал бы все на свете, чтоб хоть несколько минут провести с кем-нибудь из близких.
Ничто! — но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце
в малой капле вод.
Ничто! — но жизнь я
ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем
в высоты.
Тебя
душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есь и Ты.
Чем бы ни казался ей порою Хвалынцев, она понимала, чувствовала и, так сказать, со всею внутреннею осязательностью
души ощущала, что все-таки любит, и любит не переставая, не умаляясь
в своем, Бог весть почему, глубоком и сильном чувстве.
И не сходное ли пробуждение
души от тяжелого сна небытия или полубытия совершается с каждым, если он встречает на своем пути истинного «друга», своего Сократа, и
в нем или через него внезапно увидит себя,
ощутив свое «рабское» состояние!
Обретая себя
в Церкви и сливаясь с нею, человек, без различия своего индивидуального пола, находит себя
в женственной стихии своей
души и
ощущает себя «телом Христовым».
«Тополь знал, что умирает», «черемуха почуяла, что ей не жить». У Толстого это не поэтические образы, не вкладывание
в неодушевленные предметы человеческих чувств, как делают баснописцы. Пусть не
в тех формах, как человек, — но все же тополь и черемуха действительно знают что-то и чувствуют. Эту тайную их жизнь Толстой живо
ощущает душою, и жизнь эта роднит дерево с человеком.
человек мужественно и стойко принимает свой жребий, поднимается
душою как бы выше себя и сливается
душою с велениями неизбежности. Он как бы
ощущает тот таинственный ритм, которым полна мировая жизнь,
в ощущении которого нестрашными становятся опасности и ужасы личного бытия. Ярко и полно выражает это ощущение великий Архилох...
Ты видишь, как приветливо над нами
Огнями звезд горят ночные небеса?
Не зеркало ль моим глазам твои глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И
в голову, и
в сердце, милый друг,
И
в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если
ощутишь ты
в чувстве том глубоком
Блаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя — звук и дым…
Человек полюбил. И
в смятении он
ощущает, как на него надвигается какая-то огромная, грозно-радостная тайна. И радостный ужас встает ей навстречу из
души человека.
Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во всем ее ужасе огненными чертами напечатлелась
в душе моей; сердце мое преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не
ощущала до этой минуты, жалостью, пред которою я сама и собственная жизнь моя не стоили
в моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала
в душе моей с такою силой, что я целые сутки не могла иметь никаких других дум, кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь будет пробуждена к тяжелому ответу.
Он мне казался умен и прекрасен: чуя
в нем биение пульса, присущее художественной натуре, я
ощутил в своей
душе ближайшее родство с ним — родство и согласие, каких не
ощущал до сих пор ни с кем, не исключая maman, Христи и профессора Альтанского.
Почему же
в таком случае так ясно и так жутко
душа ощущает невидимое присутствие кого-то, — каких-то смутных, бесформенных существ, перед которыми мы так слабы и беспомощны?
Конечно, я болен. Слишком много всего пришлось пережить за этот год. Истрепались нервы, закачались настроения,
душа наполнилась дрожащею серою мутью. Но этому я рад. Именно текучая изменчивость настроений и открыла мне моего Хозяина. Как беспокойный клещ, он ворочается
в душе, ползает, то там вопьется, то здесь, — и его все время
ощущаешь. А кругом ходят люди. Хозяева-клещи впились
в них неподвижною, мертвою хваткою, а люди их не замечают; уверенно ходят — и думают, что сами они себе причина.
Что ему до всего этого, когда он внутренне переживает одну из лучших неаполитанских ночей, когда какое-то давно неизведанное спокойствие
ощущает его мятежная
душа, когда грезы одна другой обольстительнее, подобно легкому зефиру, проносятся
в его голове, когда сердце хотя и бьется учащенно, но ровными ударами, без перебоев.
Все, что вы
ощутили и видели есть иероглифы таинственной существенности: повязка на очах, темная храмина, умственные углубления, ударение кольцом, пути с востока на запад, шествие по изображению храма Соломонова — все это есть не что иное, как разительные черты того, что может возбудить
в душе вашей мысли о ничтожности мира, возбудить желание к отысканию истины: ищите и обрящете; толкните и отверзится.
— Я начал
ощущать отвращение к жизни, которую вел до сих пор, — снова заговорил граф Вельский. — За мою бытность
в Отрадном я понял, что только любовь, чистая, святая любовь может обуздать и исправить меня. Я увидел вас, Ольга Ивановна, и
в чистом зеркале вашей
души передо мною отразилось все мое нравственное безобразие!
Его дух был бодр, но плоть оказывалась немощна: от душевных страданий он начал чувствовать чисто физическую боль, стал
ощущать незнакомое ему до сих пор расслабление во всем организме и чувство страха, что решимость дойти до намеченной им цели — а эта цель все более и более приближалась — вдруг покинет его
в последний, решительный момент, стало закрадываться
в его
душу.
И
в душе он все это
ощущал, что как бы не партия его исключила, а он, со скорбью и горечью, исключил из своего сердца не оценившую его партию.
Адское сомнение вдруг исчезло из
души Степана Сидоровича, когда он
ощутил в своих руках мягкую и шелковистую головку сына.
Бодрости еще очень мало
в душе Вадима Петровича. Всего больше удручает его постоянное лежанье.
В груди он тоже стал
ощущать боль и смертельно боится, что у него не ревматизм, а подагра, которая подбирается к сердцу, — и тогда конец.