Неточные совпадения
Унтер-офицерша. По
ошибке,
отец мой! Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали: два дни сидеть не могла.
«Зубатов — идиот», — мысленно выругался он и, наткнувшись в темноте на стул, снова лег. Да, хотя старики-либералы спорят с молодежью, но почти всегда оговариваются, что спорят лишь для того, чтоб «предостеречь от
ошибок», а в сущности, они провоцируют молодежь, подстрекая ее к большей активности.
Отец Татьяны, Гогин, обвиняет свое поколение в том, что оно не нашло в себе сил продолжить дело народовольцев и позволило разыграться реакции Победоносцева. На одном из вечеров он покаянно сказал...
— Я обвенчалась с
отцом, когда мне было восемнадцать лет, и уже через два года поняла, что это —
ошибка.
Так шли годы. Она не жаловалась, она не роптала, она только лет двенадцати хотела умереть. «Мне все казалось, — писала она, — что я попала
ошибкой в эту жизнь и что скоро ворочусь домой — но где же был мой дом?.. уезжая из Петербурга, я видела большой сугроб снега на могиле моего
отца; моя мать, оставляя меня в Москве, скрылась на широкой, бесконечной дороге… я горячо плакала и молила бога взять меня скорей домой».
Я помню, что нередко, во время чтения Евангелия,
отец через всю церковь поправлял его
ошибки.
Скажу вам, что я совершенно не знала об этом долге; покойная моя матушка никогда не поминала об нем, и когда до меня дошли слухи, что вы отыскивали меня с тем, чтобы передать мне долг
отца моего, я не верила, полагая, что это была какая-нибудь
ошибка; не более как с месяц назад, перечитывая письма
отца моего, в одном из оных мы нашли, что упоминалось об этом долге, но мы удивились, как он не мог изгладиться из памяти вашей.
— Главное, Луша… — глухо ответила Раиса Павловна, опуская глаза, — главное, никогда не повторяй той
ошибки, которая погубила меня и твоего
отца… Нас трудно судить, да и невозможно. Имей в виду этот пример, Луша… всегда имей, потому что женщину губит один такой шаг, губит для самой себя. Беги, как огня, тех людей, то есть мужчин, которые тебе нравятся только как мужчины.
— Послушайте, — начала Четверикова, — говорят, вот что теперь надо сделать: у
отца есть другое свидетельство на имение этого старика-почтмейстера: вы возьмите его и скажите, что оно было у вас, а не то, за которое вы его судите, скажите, что это была
ошибка, — вам ничего за это не будет.
То, что я встретила и узнала вас, было небесным лучом, озарившим мое существование; но то, что я стала вашею женой, было
ошибкой, вы понимаете это, и меня теперь тяготит сознание
ошибки, и я на коленях умоляю вас, мой великодушный друг, скорее-скорее, до отъезда моего в океан, телеграфируйте, что вы согласны исправить нашу общую
ошибку, снять этот единственный камень с моих крыльев, и мой
отец, который примет на себя все хлопоты, обещает мне не слишком отягощать вас формальностями.
— Что ж такое?.. Это была
ошибка с моей стороны. Я сам хорошо вижу, что граф ее любит как друг ее
отца, тем больше, что он ей дальний родственник.
—
Отец дьякон, да ведь это в
ошибке все дело.
Любовь. И разве это любовь воскресла,
отец? Нет, это обнаружилась
ошибка, может быть, и…
Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него.
Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить. Сын мой сидит в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я пришла к вам. У него дурная наследственность от
отца, очень нервного человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот страх? (Она берёт Софью за руку и смотрит ей в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)
Пётр (пьянея от возбуждения).
Отец, я так думаю! Разве дети для того, чтобы стыдиться своих
отцов? Разве они для того, чтобы оправдывать и защищать всё, что сделано их родителями? Мы хотим знать, что вы делаете, мы должны понимать это, на нас ложатся ваши
ошибки!
— Никакого обмана нет — это
ошибкой подкралось. Остальное вы сами знаете. Слово «подкралось» так вдруг лишило меня рассудка, что я наделал все, что вы знаете. Я их прогнал, как грубиян. И вот теперь, когда я все это сделал — открыл в себе татарина и разбил навсегда свое семейство, я презираю и себя, и всю эту свою борьбу, и всю возню из-за Никитки: теперь я хочу одного — умереть!
Отец Федор думает, что у меня это прошло, но он ошибается: я не стану жить.
Я и обрадовался благоприятной
ошибке врачей, и очень поскорбел, и поплакал об
отце, которого давно не видал, а теперь совсем его лишился. И вот вчерашний день, расстроенный всем этим, возвращаюсь домой, влетаю в комнаты, стремлюсь обнять жену — и вижу у нее на руках грудное дитя!
К двенадцати часам Толпенников сложил бумаги в портфель, зная дело так, как не знал его никогда патрон, не понимая своих сомнений и колебаний. Невинность г-жи фои-Брезе была очевидна, и приговор мирового судьи был
ошибкой, легко понятной, так как и сам Толпенников вначале ошибался. Довольный собой, довольный делом и патроном, он еще раз осмотрел фрак, сверху и с подкладки, и нервно потянулся при мысли, что завтра наденет его и будет защищать. Достав из стола почтовой бумаги, Толпенников начал писать
отцу...
Обманутые все эти люди, — даже Христос напрасно страдал, отдавая свой дух воображаемому
отцу, и напрасно думал, что проявляет его своею жизнью. Трагедия Голгофы вся была только
ошибка: правда была на стороне тех, которые тогда смеялись над ним и желали его смерти, и теперь на стороне тех, которые совершенно равнодушны к тому соответствию с человеческой природой, которое представляет эта выдуманная будто бы история. Кого почитать, кому верить, если вдохновение высших существ только хитро придуманные басни?
Как мог я в эти минуты позабыть о ней, о той доброй сестре моего тверского товарища, которая умела так ловко поправить мою
ошибку на вечере у их
отца и так великодушно меня обласкала и прислала мне на дорогу книгу и пирогов?
На нем написано рукой
отца с
ошибками правописания: «Племяннице моей, Калерии, все находящееся в сем конверте оставляю в полную собственность.
В этих словах, в слезах этих, было столько горькой истины, вылившейся из глубины души, что Катя сейчас поняла свою
ошибку. Она схватила руку
отца, нежно, крепко поцеловала ее и сказала...
Миленькая Дашутка росла не по дням, а по часам, усердно и с необычайною силою теребила
отца за парик, но при этом стало заметно, что в ребенке проявляется совершенно не детская настойчивость и злость. Это упорство, эти капризы сперва принимались родителями, как это бывает всегда, добродушно, и только с течением времени нежные
отец и мать убеждаются в своей
ошибке, но исправить эти недостатки бывает, зачастую, поздно.
Кроме того, явилось еще обстоятельство, которое не только могло, но и непременно должно было все это спутать, благодаря
ошибке Марко, который видел и, крестясь, рассказал многим по секрету, как денщик покойного передал что-то тайно из рук в руки его
отцу.
— Это
ошибка… Он был убит на месте… Рядом с ним стоял на верху сопки — это было у Ляндинсяна — начальник его штаба полковник Ароновский. Силою взрыва шрапнели он был отброшен далеко от
отца… В это время поднимался на сопку ординарец
отца, сотник Нарышкин, и вдруг увидел столб пыли и падение двух офицеров. Полковник Ароновский, по счастью, не раненый и не контуженный, вскочил и крикнул: «Генерал убит, носилки!..»