Неточные совпадения
Ему не нужно было
очень строго выдерживать себя, так как вес его как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною; но
надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого.
Казалось,
очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а
надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Ему
очень понравилось, как один лакей с седыми бакенбардами, выказывая презрение к другим молодым, которые над ним подтрунивали, учил их, как
надо складывать салфетки.
— Я так обещала, и дети… — сказала Долли, чувствуя себя смущенною и оттого, что ей
надо было взять мешочек из коляски, и оттого, что она знала, что лицо ее должно быть
очень запылено.
День скачек был
очень занятой день для Алексея Александровича; но, с утра еще сделав себе расписанье дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь Двор и на которых ему
надо быть. К жене же он заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день ему нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расход деньги.
— Я
очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? — сказал Левин Весловскому, внимательно оглядывая его ногу, но с притворною приятностью, которую так знала в нем Кити и которая так не шла ему. — Дупелей не знаю найдем ли, а бекасов много. Только
надо ехать рано. Вы не устанете? Ты не устал, Стива?
Михайлов между тем, несмотря на то, что портрет Анны
очень увлек его, был еще более рад, чем они, когда сеансы кончились и ему не
надо было больше слушать толки Голенищева об искусстве и можно забыть про живопись Вронского.
— Да, он легкомыслен
очень, — сказала княгиня, обращаясь к Сергею Ивановичу. — Я хотела именно просить вас поговорить ему, что ей (она указала на Кити) невозможно оставаться здесь, а непременно
надо приехать в Москву. Он говорит выписать доктора…
«Да,
очень беспокоит меня, и на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть,
надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что, когда гадко смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло!..»
— Я вас давно знаю и
очень рада узнать вас ближе. Les amis de nos amis sont nos amis. [Друзья наших друзей — наши друзья.] Но для того чтобы быть другом,
надо вдумываться в состояние души друга, а я боюсь, что вы этого не делаете в отношении к Алексею Александровичу. Вы понимаете, о чем я говорю, — сказала она, поднимая свои прекрасные задумчивые глаза.
Он знал, что нанимать рабочих
надо было как можно дешевле; но брать в кабалу их, давая вперед деньги, дешевле, чем они стоят, не
надо было, хотя это и было
очень выгодно.
— Самолюбия, — сказал Левин, задетый за живое словами брата, — я не понимаю. Когда бы в университете мне сказали, что другие понимают интегральное вычисление, а я не понимаю, тут самолюбие. Но тут
надо быть убежденным прежде, что нужно иметь известные способности для этих дел и, главное, в том, что все эти дела важны
очень.
Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось
очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста,
надо было объясниться.
Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, —
надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода, и
надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это, хотя и
очень радостно, но
очень трудно.
— Нет, вы не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу,
надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он
очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
— Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось Бог даст.
Очень мучаются, и смотреть жалости, да и всё в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть
надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься…
— Были, ma chère. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали, что соус на этом обеде стоил тысячу рублей, — громко говорила княгиня Мягкая, чувствуя, что все ее слушают, — и
очень гадкий соус, что-то зеленое.
Надо было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек, и все были
очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
— Я
очень рад, что вы приехали, — сказал он, садясь подле нее, и, очевидно желая сказать что-то, он запнулся. Несколько раз он хотел начать говорить, но останавливался. Несмотря на то, что, готовясь к этому свиданью, она учила себя презирать и обвинять его, она не знала, что сказать ему, и ей было жалко его. И так молчание продолжалось довольно долго. — Сережа здоров? — сказал он и, не дожидаясь ответа, прибавил: — я не буду обедать дома нынче, и сейчас мне
надо ехать.
— Да, я
очень интересуюсь этим, — отвечала Анна Свияжскому, выразившему удивление к ее знаниям по архитектуре. —
Надо, чтобы новое строение соответствовало больнице. А оно придумано после и начато без плана.
Нет ничего парадоксальнее женского ума: женщин трудно убедить в чем-нибудь,
надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предупреждения,
очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике,
надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики.
—
Очень жаль, — сказал я ему, —
очень жаль, Максим Максимыч, что нам до срока
надо расстаться.
Прощаясь с Ивиными, я
очень свободно, даже несколько холодно поговорил с Сережей и пожал ему руку. Если он понял, что с нынешнего дня потерял мою любовь и свою власть
надо мною, он, верно, пожалел об этом, хотя и старался казаться совершенно равнодушным.
— А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты это
очень хорошо давеча рассудил, чтобы тайны и секреты эти не узнавать. Оставь до времени, не беспокойся. Все в свое время узнаешь, именно тогда, когда
надо будет. Вчера мне один человек сказал, что
надо воздуху человеку, воздуху, воздуху! Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под этим разумеет.
— Я думаю, что у него
очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не
надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести дело, так в этом нет и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…
За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое место, но не более; тут и исполнителя даже не
надо: они сами себя посекут, потому что
очень благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя собственноручно…
Раскольников шел грустный и озабоченный; он
очень хорошо помнил, что вышел из дому с каким-то намерением, что
надо было что-то сделать и поспешить, но что именно — он позабыл.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что
надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя придет непременно, будет ходить каждый день, что он
очень,
очень расстроен, что не
надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и братом.
— Так я и думала! Да ведь и я с тобой поехать могу, если тебе
надо будет. И Дуня; она тебя любит, она
очень любит тебя, и Софья Семеновна, пожалуй, пусть с нами едет, если
надо; видишь, я охотно ее вместо дочери даже возьму. Нам Дмитрий Прокофьич поможет вместе собраться… но… куда же ты… едешь?
— Опять говорю вам, маменька, он еще
очень болен. Неужели вы не видите? Может быть, страдая по нас, и расстроил себя.
Надо быть снисходительным, и многое, многое можно простить.
За этою стеной была улица, тротуар, слышно было, как шныряли прохожие, которых здесь всегда немало; но за воротами его никто не мог увидать, разве зашел бы кто с улицы, что, впрочем,
очень могло случиться, а потому
надо было спешить.
— Это, брат, веришь ли, у меня особенно на сердце лежало. Потом
надо же из тебя человека сделать. Приступим: сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку? — начал он, вынимая из узла довольно хорошенькую, но в то же время
очень обыкновенную и дешевую фуражку. — Позволь-ка примерить?
Робинзон. Они пошутить захотели
надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу над ними. Я с огорчения задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их
очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит; а то я и один не соскучусь, я и solo могу разыграть
очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять…
Огудалова. Юлий Капитоныч, вы — еще молодой человек, вам
надо быть поскромнее, горячиться не следует. Извольте-ка вот пригласить Сергея Сергеича на обед, извольте непременно! Нам
очень приятно быть с ним вместе.
Вожеватов. Ездить-то к ней — все ездят, — потому что весело
очень: барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное, оно и тянет… Ну, а жениться-то
надо подумавши.
Лариса. Так это еще хуже.
Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее. Разве вы не видите, что положение мое
очень серьезно? Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась
очень чутка и впечатлительна.
— Да, хроническим и
очень упорным иктером. Я прописывал ему золототысячник и зверобой, морковь заставлял есть, давал соду; но это все паллиативные средства;
надо что-нибудь порешительней. Ты хоть и смеешься над медициной, а я уверен, можешь подать мне дельный совет. Но об этом речь впереди. А теперь пойдем чай пить.
Но няня нагнулась
надо мною и прошептала, что нынче это будет иначе, потому что беспереводный рубль есть у моей бабушки и она решила подарить его мне, но только я должен быть
очень осторожен, чтобы не лишиться этой чудесной монеты, потому что он имеет одно волшебное,
очень капризное свойство.
— Это
надо понимать как признак пресыщения мещан дешевеньким рационализмом. Это начало конца
очень бездарной эпохи.
—
Очень революция, знаете, приучила к необыкновенному. Она, конечно, испугала, но учила, чтоб каждый день приходил с необыкновенным. А теперь вот свелось к тому, что Столыпин все вешает, вешает людей и все быстро отупели. Старичок Толстой объявил: «Не могу молчать», вышло так, что и он хотел бы молчать-то, да уж такое у него положение, что
надо говорить, кричать…
—
Надо вставать, а то не поспеете к поезду, — предупредил он. — А то — может, поживете еще денечек с нами?
Очень вы человек — по душе нам! На ужин мы бы собрали кое-кого, человек пяток-десяток, для разговора, ась?
Выстрелы, прозвучав
очень скромно, не удивили, — уж если построены баррикады, так, разумеется,
надо стрелять.
— Он
очень не любит студентов, повар. Доказывал мне, что их
надо ссылать в Сибирь, а не в солдаты. «Солдатам, говорит, они мозги ломать станут: в бога — не верьте, царскую фамилию — не уважайте. У них, говорит, в головах шум, а они думают — ум».
— А я собралась на панихиду по губернаторе. Но время еще есть. Сядем. Послушай, Клим, я ничего не понимаю! Ведь дана конституция, что же еще
надо? Ты постарел немножко: белые виски и
очень страдальческое лицо. Это понятно — какие дни! Конечно, он жестоко наказал рабочих, но — что ж делать, что?
Самгин не видел на лицах слушателей радости и не видел «огней души» в глазах жителей, ему казалось, что все настроены так же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил —
надо ли радоваться? В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько человек,
очень слабо и конфузливо, а сосед Самгина, толстенький, в теплом пальто, заметил...
— Да я… не знаю! — сказал Дронов, втискивая себя в кресло, и заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это, брат,
очень обидно — не дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни делают политику, другие — подлости, воров развелось до того много, что придут немцы, а им грабить нечего! Немцев — не жаль, им так и
надо, им в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.
— Волновались вы? Нет? Это — хорошо. А я вот
очень кипятился, когда меня впервые щупали. И, признаться
надо, потому кипятился, что немножко струсил.
— Кроме того, я беседовала с тобою, когда, уходя от тебя, оставалась одна. Я — честно говорила и за тебя… честнее, чем ты сам мог бы сказать. Да, поверь мне! Ты ведь не
очень… храбр. Поэтому ты и сказал, что «любить
надо молча». А я хочу говорить, кричать, хочу понять. Ты советовал мне читать «Учебник акушерства»…
—
Надо, чтоб ты
очень любил меня.
— Просто — до ужаса… А говорят про него, что это — один из крупных большевиков… Вроде полковника у них. Муж сейчас приедет, — его ждут, я звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или не
надо? Небольшого роста, но
очень стройная, она казалась высокой, в красивом лице ее было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
— Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он, целуя у ней руку, — что мне не нужно покидать тебя! Я бы не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам
надо быть
очень осторожными.