Быть может, ему было грустно и не хотелось уходить от красавицы и весеннего вечера в душный вагон, или, быть может, ему, как и мне, было безотчетно жаль и красавицы, и себя, и меня, и всех пассажиров, которые вяло и нехотя брели к своим вагонам. Проходя мимо станционного окна, за которым около своего аппарата сидел бледный рыжеволосый телеграфист с высокими кудрями и полинявшим скуластым лицом,
офицер вздохнул и сказал...
Неточные совпадения
— Ваша фамилия? — строго повторил
офицер, молодой, с лицом очень бледным и сверкающими глазами. Самгин нащупал очки и,
вздохнув, назвал себя.
Офицер отложил заметки в сторону, постучал по ним пальцем, как старик по табакерке, и,
вздохнув, начал допрашивать Инокова...
Мать вспомнила почему-то
офицера и Сашеньку.
Вздыхая, она сказала...
Поздоровавшись с тремя
офицерами, Ромашов сел рядом с Лещенкой, который предупредительно отодвинулся в сторону,
вздохнул и поглядел на молодого
офицера грустными и преданными собачьими глазами.
В самом блиндаже было тихо; только солдаты, еще дичась нового
офицера, изредка переговаривались, прося один другого посторониться или огню трубочку закурить; крыса скреблась где-то между камнями, или Вланг, не пришедший еще в себя и дико смотревший кругом,
вздыхал вдруг громким вздохом.
Потом он высказал несколько резких и даже либеральных суждений насчет того, как правительство непростительно потакает
офицерам, не наблюдает за их дисциплиной и не довольно уважает гражданский элемент общества (das bürgerliche Element in der Societät) — и как от этого со временем возрождаются неудовольствия, от которых уже недалеко до революции, чему печальным примером (тут он
вздохнул сочувственно, но строго) — печальным примером служит Франция!
Перед ним явилась рослая и статная женщина с красивым румяным лицом, с высокою, хорошо развитою грудью, с серыми глазами навыкате и с отличнейшей пепельной косой, которая тяжело опускалась на затылок, — женщина, которая, по-видимому, проникнута была сознанием, что она-то и есть та самая «Прекрасная Елена», по которой суждено
вздыхать господам
офицерам.
— Действительно беспокойный, господа, — заметил Андрей Николаевич. — Я с ним плавал, когда он первый раз ходил начальником отряда. У-у… бедовый! — прибавил старший
офицер и почему-то
вздохнул.
Выскочившие наверх
офицеры и матросы облегченно
вздохнули. Некоторые крестились. У всех пробежала мысль о миновавшей опасности.
На террасе сидит Машенькина maman, женщина добрая, но с предрассудками; взглянув на взволнованное лицо дочери, она останавливает на мне долгий взгляд и
вздыхает, как бы желая сказать: «Ах, молодежь, даже скрыть не умеете!» Кроме нее на террасе сидят несколько разноцветных девиц и между ними мой сосед по даче, отставной
офицер, раненный в последнюю войну в левый висок и в правое бедро.
Ничего не понимаю. Какая-то кабалистика. Идем дальше и собираем грибы. Все время молчим. На лице у Наденьки выражение душевной борьбы. Слышен лай собак: это мне напоминает о моей диссертации, и я громко
вздыхаю. Сквозь стволы деревьев я вижу раненого
офицера. Бедняга мучительно хромает направо и налево: справа у него раненое бедро, слева висит одна из разноцветных девиц. Лицо выражает покорность судьбе.
— Какой же это этап, сто двадцать человек! Бывают этапы в триста, четыреста арестантов, так что смен не хватает на посты к вагонам, и приходится солдатикам стоять бессменно всю дорогу на посту. Тяжелая наша служба! —
вздохнул унтер-офицер.
— Ты
вздыхаешь, ты страдаешь при этой мысли, — продолжал старик, — но подумай только, как бессмысленна твоя любовь. Княжна Несвицкая — богачка, никогда не может быть твоей женой, женой теперь еще школьника, а впоследствии, в лучшем случае, гвардейского
офицера с несколькими десятками душ за душою… Будь благоразумен… Соберись с силами, будь честен и забудь…
Гусар только
вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер-офицера.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело
вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько минут и видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы
офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок
офицеров, узнав некоторых из них.