Неточные совпадения
С своей стороны, Алексей Александрович, вернувшись
от Лидии Ивановны домой, не мог в этот день предаться своим
обычным занятиям и найти то душевное спокойствие верующего и спасенного человека, которое он чувствовал прежде.
— C’est devenu tellement commun les écoles, [Школы стали слишком
обычным делом,] — сказал Вронский. — Вы понимаете, не
от этого, но так, я увлекся. Так сюда надо в больницу, — обратился он к Дарье Александровне, указывая на боковой выход из аллеи.
И по
обычной привычке Русских, вместо того чтоб именно по-русски сказать то, что он хотел скрыть
от слуг, заговорил по-французски.
Он думал, что его сватовство не будет иметь ничего похожего на другие, что
обычные условия сватовства испортят его особенное счастье; но кончилось тем, что он делал то же, что другие, и счастье его
от этого только увеличивалось и делалось более и более особенным, не имевшим и не имеющим ничего подобного.
Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по
обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись
от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса… Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!
Они с бьющимся
от волнения сердцем ожидали обряда, пира, церемонии, а потом, окрестив, женив или похоронив человека, забывали самого человека и его судьбу и погружались в
обычную апатию, из которой выводил их новый такой же случай — именины, свадьба и т. п.
Ребенок, девочка с золотистыми длинными локонами и голыми ногами, было существо совершенно чуждое отцу, в особенности потому, что оно было ведено совсем не так, как он хотел этого. Между супругами установилось
обычное непонимание и даже нежелание понять друг друга и тихая, молчаливая, скрываемая
от посторонних и умеряемая приличиями борьба, делавшая для него жизнь дома очень тяжелою. Так что семейная жизнь оказалась еще более «не то», чем служба и придворное назначение.
Он знал ее девочкой-подростком небогатого аристократического семейства, знал, что она вышла за делавшего карьеру человека, про которого он слыхал нехорошие вещи, главное, слышал про его бессердечность к тем сотням и тысячам политических, мучать которых составляло его специальную обязанность, и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того, чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по отношению известных лиц, воздержались
от своих
обычных и вероятно незаметных им самим жестокостей.
Этот несколько суровый тон сменился горячим поцелуем, и Половодова едва успела принять свой
обычный скучающий и ленивый вид, когда в гостиной послышались приближавшиеся шаги maman. У Привалова потемнело в глазах
от прилива счастья, и он готов был расцеловать даже Агриппину Филипьевну. Остальное время визита прошло очень весело. Привалов болтал и смеялся самым беззаботным образом, находясь под обаянием теплого взгляда красивых глаз Антониды Ивановны.
Наше предвидение будущего должно быть совершенно свободно
от обычного оптимизма или пессимизма,
от оценок по критериям благополучия.
Замечу еще, что он, в разговоре,
от рассеянности ли какой, часто забывал слова самые
обычные, которые отлично знал, но которые вдруг почему-то у него из ума выскакивали.
К востоку
от водораздела, насколько хватал глаз, все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались на горный хребет и, как только переходили через седловины, становились опять невидимыми. К западу
от водораздела воздух был чист и прозрачен. По словам китайцев, явление это
обычное. Впоследствии я имел много случаев убедиться в том, что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
С Тютихе на Аохобе можно попасть и другой дорогой. Расстояние между ними всего только 7 км. Тропа начинается
от того озерка, где мы с Дерсу стреляли уток. Она идет по ключику на перевал, высота которого равна 310 м. Редколесье по склонам гор, одиночные старые дубы в долинах и густые кустарниковые заросли по увалам —
обычные для всего побережья. Спуск на Аохобе в 2 раза длиннее, чем подъем со стороны Тютихе. Тропа эта продолжается и далее по побережью моря.
Обыкновенно, мы делали привал на постоялом дворе, стоявшем на берегу реки Вопли, наискосок
от Овсецова; но матушка, с своей
обычной расчетливостью, решила, что, чем изъяниться на постоялом дворе, [О том, как велик был этот изъян, можно судить по следующему расчету: пуд сена лошадям (овес был свой) — 20 коп., завтрак кучеру и лакею — 30 коп.; самовар и кринка молока — 30 коп.
Когда старики Бурмакины проснулись, сын их уже был женихом. Дали знать Калерии Степановне, и вечер прошел оживленно в кругу «своих». Валентин Осипович вышел из
обычной застенчивости и охотно дозволял шутить над собой, хотя
от некоторых шуток его изрядно коробило. И так как приближались филипповки, то решено было играть свадьбу в рожественский мясоед.
«Кусочник» следит, когда парильщик получает «чайные», он знает свою публику и знает, кто что дает. Получая
обычный солодовниковский двугривенный, он не спрашивает,
от кого получен, а говорит...
Мальчик встал, весь красный, на колени в углу и стоял очень долго. Мы догадались, чего ждет
от нас старик Рыхлинский. Посоветовавшись, мы выбрали депутацию, во главе которой стал Суханов, и пошли просить прощения наказанному. Рыхлинский принял депутацию с серьезным видом и вышел на своих костылях в зал. Усевшись на своем
обычном месте, он приказал наказанному встать и предложил обоим противникам протянуть друг другу руки.
Никогда
от Авдиева мы не слышали ни одного намека на нашу «систему» или на ненормальности гимназического строя. Но он вызывал совершенно особый душевный строй, который непреднамеренным контрастом оттенял и подчеркивал
обычный строй гимназической жизни. И это было сильнее прямой критики.
На шум выбегают из инспекторской надзиратели, потом инспектор. Но малыши увертываются
от рук Дитяткевича, ныряют между ног у другого надзирателя, добродушного рыжего Бутовича, проскакивают мимо инспектора, дергают Самаревича за шубу, и крики: «бирка, бирка!» несутся среди хохота, топота и шума.
Обычная власть потеряла силу. Только резкий звонок, который сторож догадался дать минуты на две раньше, позволяет, наконец, освободить Самаревича и увести его в инспекторскую.
Если бы он жил дольше, то несомненно мы, молодежь, охваченная критикой, не раз услышали бы
от него
обычную формулу...
Усталый, с холодом в душе, я вернулся в комнату и стал на колени в своей кровати, чтобы сказать
обычные молитвы. Говорил я их неохотно, машинально и наскоро… В середине одной из молитв в усталом мозгу отчетливо, ясно, точно кто шепнул в ухо, стала совершенно посторонняя фраза: «бог…» Кончалась она
обычным детским ругательством, каким обыкновенно мы обменивались с братом, когда бывали чем-нибудь недовольны. Я вздрогнул
от страха. Очевидно, я теперь пропащий мальчишка. Обругал бога…
Галактион приходил к Луковникову с специальною целью поблагодарить старика за хороший совет относительно Мышникова. Все устроилось в какой-нибудь один час наилучшим образом, и многолетняя затаенная вражда закончилась дружбой. Галактион шел к Мышникову с тяжелым сердцем и не ожидал
от этого похода ничего хорошего, а вышло все наоборот. Сначала Мышников отнесся к нему недоверчиво и с
обычною грубоватостью, а потом, когда Галактион откровенно объяснил свое критическое положение, как-то сразу отмяк.
Н. Федорову принадлежит совершенно оригинальное истолкование апокалиптических пророчеств, которое можно назвать активным, в отличие
от обычного пассивного истолкования.
Этим он отличается
от обычного типа реакционеров и консерваторов.
В настоящее время большинство сахалинских поселенцев в продолжение первых двух и редко трех лет по освобождении из каторжных работ получают
от казны одежное и пищевое довольствие в размере
обычного арестантского пайка.
Если жизнь возникла и течет не
обычным естественным порядком, а искусственно, и если рост ее зависит не столько
от естественных и экономических условий, сколько
от теорий и произвола отдельных лиц, то подобные случайности подчиняют ее себе существенно и неизбежно и становятся для этой искусственной жизни как бы законами.
Иногда ставят два и три перевеса рядом, неподалеку друг
от друга, чтобы случайное уклонение
от обычного пути не помешало стае гусей ввалиться в сеть.
Он каждую минуту может возвратиться
от них к своим деловым отношениям и вступить в свою
обычную среду, нисколько, не потерявши своего нравственного значения.
В гостиной Лаврецкий застал Марью Дмитриевну одну.
От нее пахло одеколоном и мятой. У ней, по ее словам, болела голова, и ночь она провела беспокойно. Она приняла его с
обычною своею томной любезностью и понемногу разговорилась.
Выскакиваю из саней, беру его в охапку [У Пущина — «в охабку»; это одно из немногочисленных его отступлений
от обычного начертания слов; некоторые оставлены в тексте в качестве образца.] и тащу в комнату.
Не моя вина, добрый мой друг Евгений, что
обычные мои письма не вовремя к тебе доходят, и не твоя вина, что я получил, после листка твоего
от 15 декабря, другой
от 14 февраля.
Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло
обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь
от нее.
— Мужа моего нет дома; он сейчас уехал, — говорила Мари, не давая, кажется, себе отчета в том, к чему это она говорит, а между тем сама пошла и села на свое
обычное место в гостиной. Павел тоже следовал за ней и поместился невдалеке
от нее.
Я счастлив уже тем, что нахожусь в теплой комнате и сознаю себя дома, не скутанным, свободным
от грязи и вони, вдали
от поучений. Старик Лукьяныч, о котором я уже не раз упоминал на страницах"Благонамеренных речей"и который до сих пор помогает мне нести иго собственности, встречает меня с
обычным радушием, хотя, я должен сознаться, в этом радушии по временам прорывается легкий, но очень явный оттенок иронии.
Но на деле никаких голосов не было. Напротив того, во время минутного переезда через черту, отделяющую Россию
от Германии, мы все как будто остепенились. Даже дамы, которые в Эйдкунене пересели в наше отделение, чтобы предстать на Страшный суд в сопровождении своих мужей, даже и они сидели смирно и, как мне показалось, шептали губами
обычную короткую молитву культурных людей:"Пронеси, господи!"
Вот они совершают свой
обычный дневной обряд, поднимаются
от сна с полатей, с лавок и с пола, едут в поле за сеном и в лес за дровами, посылают баб за водою, задают корм лошадям и коровам, совершая все это рутинно, почти апатично, без всяких признаков закоренелости, — и, за всем тем, они упорствуют, они несогласны.
Был ли дворник менее проворным, чем два друга, устал ли он
от круженья по саду или просто не надеялся догнать беглецов, но он не преследовал их больше. Тем не менее они долго еще бежали без отдыха, — оба сильные, ловкие, точно окрыленные радостью избавления. К пуделю скоро вернулось его
обычное легкомыслие. Сергей еще оглядывался боязливо назад, а Арто уже скакал на него, восторженно болтая ушами и обрывком веревки, и все изловчался лизнуть его с разбега в самые губы.
Девочка отмалчивалась в счастливом случае или убегала
от своей мучительницы со слезами на глазах. Именно эти слезы и нужны были Раисе Павловне: они точно успокаивали в ней того беса, который мучил ее. Каждая ленточка, каждый бантик, каждое грязное пятно, не говоря уже о мужском костюме Луши, — все это доставляло Раисе Павловне обильный материал для самых тонких насмешек и сарказмов. Прозоров часто бывал свидетелем этой травли и относился к ней с своей
обычной пассивностью.
Как ни уговаривал Прейн, как ни убеждал, как ни настаивал, как ни ругался — все было напрасно, и набоб с упрямством балованного ребенка стоял на своем. Это был один из тех припадков, какие перешли к Евгению Константиновичу по наследству
от его ближайших предков, отличавшихся большой эксцентричностью. Рассерженный и покрасневший Прейн несколько мгновений пристально смотрел на обрюзгшее, апатичное лицо набоба, уже погрузившегося в
обычное полусонное состояние, и только сердито плюнул в сторону.
А музыка лилась; «почти молодые люди» продолжали работать ногами с полным самоотвержением; чтобы оживить бал, Раиса Павловна в сопровождении Прейна переходила
от группы к группе, поощряла молодых людей, шутила с своей
обычной Откровенностью с молодыми девушками; в одном месте она попала в самую веселую компанию, где все чувствовали себя необыкновенно весело, — это были две беззаботно болтавшие парочки: Аннинька с Брат-ковским и Летучий с m-lle Эммой.
В уютной гостиной генеральского флигелька завязался настоящий деловой разговор. Нина Леонтьевна подробно и с
обычным злым остроумием рассказала всю историю, как она подготовляла настоящую поездку Лаптева на Урал, чего это ей стоило и как в самый решительный момент, когда Лаптев должен был отправиться, вся эта сложная комбинация чуть не разлетелась вдребезги
от самого пустого каприза балерины Братковской. Ей самой приходилось съездить к этой сумасшедшей, чтобы Лаптев не остался в Петербурге.
Ее трогала за сердце неловкость, смешное неумение Николая, его отчужденность
от обычного и что-то мудро-детское в светлых глазах.
Хохол заметно изменился. У него осунулось лицо и отяжелели веки, опустившись на выпуклые глаза, полузакрывая их. Тонкая морщина легла на лице его
от ноздрей к углам губ. Он стал меньше говорить о вещах и делах
обычных, но все чаще вспыхивал и, впадая в хмельной и опьянявший всех восторг, говорил о будущем — о прекрасном, светлом празднике торжества свободы и разума.
Голос у него стал крепким, лицо побледнело, и в глазах загорелась
обычная, сдержанная и ровная сила. Снова громко позвонили, прервав на полуслове речь Николая, — это пришла Людмила в легком не по времени пальто, с покрасневшими
от холода щеками. Снимая рваные галоши, она сердитым голосом сказала...
Ведь если даже предположить невозможное, т. е. какой-нибудь диссонанс в
обычной монофонии, так ведь незримые Хранители здесь же, в наших рядах: они тотчас могут установить нумера впавших в заблуждение и спасти их
от дальнейших ложных шагов, а Единое Государство —
от них самих.
Основывались эти слухи главным образом на той бесспорной посылке, что человек не может существовать без пищи, а так как почти все эти темные личности, так или иначе, отбились
от обычных способов ее добывания и были оттерты счастливцами из зáмка
от благ местной филантропии, то отсюда следовало неизбежное заключение, что им было необходимо воровать или умереть.
Тогда Ромашов вдруг с поразительной ясностью и как будто со стороны представил себе самого себя, свои калоши, шинель, бледное лицо, близорукость, свою
обычную растерянность и неловкость, вспомнил свою только что сейчас подуманную красивую фразу и покраснел мучительно, до острой боли,
от нестерпимого стыда.
Тут и замученный хождениями по мытарствам литератор, и ошалевший
от апелляций и кассаций адвокат, и оглохший
от директорского звонка чиновник, которые надеются хоть на два, на три месяца стряхнуть с себя массу замученности и одурения, в течение 9 — 10 месяцев составлявшую их
обычный modus vivendi [образ жизни] (неблагодарные! они забывают, что именно эта масса и напоминала им,
от времени до времени, что в Езопе скрывается человек!).
Он ходил по комнате, садился за стол, брал лист бумаги, чертил на нем несколько строк — и тотчас их вымарывал… Вспоминал удивительную фигуру Джеммы, в темном окне, под лучами звезд, всю развеянную теплым вихрем; вспоминал ее мраморные руки, подобные рукам олимпийских богинь, чувствовал их живую тяжесть на плечах своих… Потом он брал брошенную ему розу — и казалось ему, что
от ее полузавядших лепестков веяло другим, еще более тонким запахом, чем
обычный запах роз…
Обое выбирали уютный, укромный уголочек, вдали
от обычной возни и суматохи, и там Александров с восторгом, с дрожащими руками, нараспев читал вслух последние произведения своей музы.