Неточные совпадения
Правдин (к учителям).
По воле правительства став опекуном над здешним
домом, я вас
отпускаю.
Потом мать, приласкав его еще,
отпускала гулять в сад,
по двору, на луг, с строгим подтверждением няньке не оставлять ребенка одного, не допускать к лошадям, к собакам, к козлу, не уходить далеко от
дома, а главное, не пускать его в овраг, как самое страшное место в околотке, пользовавшееся дурною репутацией.
Происходил он от старинного
дома, некогда богатого; деды его жили пышно, по-степному: то есть принимали званых и незваных, кормили их на убой,
отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и собак, в торжественные дни поили народ вином и брагой,
по зимам ездили в Москву на своих, в тяжелых колымагах, а иногда
по целым месяцам сидели без гроша и питались домашней живностью.
Борьба насмерть шла внутри ее, и тут, как прежде, как после, я удивлялся. Она ни разу не сказала слова, которое могло бы обидеть Катерину,
по которому она могла бы догадаться, что Natalie знала о бывшем, — упрек был для меня. Мирно и тихо оставила она наш
дом. Natalie ее
отпустила с такою кротостью, что простая женщина, рыдая, на коленях перед ней сама рассказала ей, что было, и все же наивное дитя народа просила прощенья.
— А ты, сударыня, что
по сторонам смотришь… кушай! Заехала, так не накормивши не
отпущу! Знаю я, как ты
дома из третьёводнишних остатков соусы выкраиваешь… слышала! Я хоть и в углу сижу, а все знаю, что на свете делается! Вот я нагряну когда-нибудь к вам, посмотрю, как вы там живете… богатеи! Что? испугалась!
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил
по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до
дому. Я отказывался, говоря, что еду на Самотеку, а это ему не
по пути, но он уговорил меня и,
отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
— Да что случиться-то! вот девка сказывает, что Иван Демьяныч в
дому шарит — только чудо, право!..
Отпустите, сударь,
по крайности хошь бы посмотрела, как гнездо-то мое разоряют.
Из сумасшедшего
дома доктора выпускают отказавшегося, и тогда начинаются всякие тайные, хитрые меры, чтобы и не
отпустить отказавшегося, поощрив тем других отказываться так же, как и он, и вместе с тем не оставить его среди солдат, чтобы и солдаты не узнали от него того, что призвание их к военной службе совершается совсем не
по закону бога, как их уверяют, а против него.
Тогда
отпустили всех
по домам, а на другой день второй класс и нас почему-то продержали два часа после занятий.
Иду я вдоль длинного забора
по окраинной улице, поросшей зеленой травой. За забором строится новый
дом. Шум, голоса… Из-под ворот вырывается собачонка… Как сейчас вижу: желтая, длинная, на коротеньких ножках, дворняжка с неимоверно толстым хвостом в виде кренделя. Бросается на меня, лает. Я на нее махнул, а она вцепилась мне в ногу и не
отпускает, рвет мои новые штаны. Я схватил ее за хвост и перебросил через забор…
— Трое-с. В живых только вот она одна, ненаглядное солнышко, осталась, — отвечала Елизавета Петровна и вздохнула даже при этом, а потом, снимая шляпку, обратилась к дочери. — Ну, так я извозчика, значит,
отпущу; ночевать, впрочем, не останусь, а уеду к себе: где мне, старухе,
по чужим
домам ночевать… И не засну, пожалуй, всю ночь.
Помню, как до шести лет этот мир заключался
по преимуществу в стенах нашего деревенского
дома, причем зимой мы сидели в комнатах почти безвыходно, а летом играли в садике, а «на улицу», которая у нас заменялась большою заводскою площадью, нас
отпускали погулять только под строгим надзором няни, что уже составляло для нас личное оскорбление.
— Я окончательно заключился в стенах
дома и никак не мог упросить мою мать, чтоб меня
отпускали с отцом, который езжал иногда на язы (около Москвы называют их завищами), то есть на такие места, где река на перекатах, к одной стороне, более глубокой, загораживалась плетнем или сплошными кольями, в середине которых вставлялись плетеные морды (нерота, верши, по-московски).
Справившись с этим делом, Катерина Львовна уж совсем разошлась. То она была баба неробкого десятка, а тут и нельзя было разгадать, что такое она себе задумала; ходит козырем, всем
по дому распоряжается, а Сергея так от себя и не
отпускает. Задивились было этому
по двору, да Катерина Львовна всякого сумела найти своей щедрой рукой, и все это дивованье вдруг сразу прошло. «Зашла, — смекали, — у хозяйки с Сергеем алигория, да и только. — Ее, мол, это дело, ее и ответ будет».
Отпуская в путь, дал ему государь письмо к старому боярину Карголомскому. А тот Карголомский жил
по старым обычаям. И с бородой не пожелал было расстаться, но когда царь указал, волком взвыл, а бороды себя лишил. Зато в другом во всем крепко старинки держался. Был у него сын, да под Нарвой убили его, после него осталась у старика Карголомского внучка. Ни за ним, ни перед ним никого больше не было. А вотчин и в
дому богатства — тьма тьмущая.
— Ай, ай, ай! Вот так знакомство. Вы здесь на Песках живете, как на добродетельном оазисе среди пустыни беспутства, а за границей благословенных Песков опасно
отпускать девушку одну с неизвестной подругой к неизвестной даме. Еще недавно был такой случай, что девушка из очень порядочного
дома, познакомившись в Летнем саду с какой-то барышней, была ею через неделю после этого знакомства увезена к полковнице Усовой, и только
по счастью бедняжке удалось безнаказанно вырваться из этого вертепа.
По начатым розыскам со стороны прибывшего полицейского чина было обнаружено, что княжна с вечера довольно рано
отпустила прислугу, имевшую помещение в людской — здании, стоявшем в глубине двора загородного
дома княжны Полторацкой на берегу Фонтанки, где покойная жила зиму и лето, и даже свою горничную отправила в ее комнату, находившуюся в другом конце
дома и соединенную с будуаром и спальней княжны проволокой звонка.
«Господин коллежский асессор Ю. А. Николаев через князя Куракина мне высочайшую волю объявил,
по силе сего графине В. И. прикажите отдать для пребывания
дом и ежегодно
отпускать ей
по 8000 рублей, примите ваши меры с Д. И. Хвостовым. Я ведаю, что Г. В. много должна, мне сие посторонне».