Неточные совпадения
Вронский три года не видал Серпуховского. Он возмужал,
отпустив бакенбарды, но он был такой же стройный, не столько поражавший красотой, сколько нежностью и благородством
лица и сложения. Одна перемена, которую заметил в нем Вронский, было то тихое, постоянное сияние, которое устанавливается на
лицах людей, имеющих успех и уверенных в признании этого успеха всеми. Вронский знал это сияние и тотчас же заметил его на Серпуховском.
Аркадий танцевал плохо, как мы уже знаем, а Базаров вовсе не танцевал: они оба поместились в уголке; к ним присоединился Ситников. Изобразив на
лице своем презрительную насмешку и
отпуская ядовитые замечания, он дерзко поглядывал кругом и, казалось, чувствовал истинное наслаждение. Вдруг
лицо его изменилось, и, обернувшись к Аркадию, он, как бы с смущением, проговорил: «Одинцова приехала».
Лицо требовало окладистой бороды, а Лютов брил щеки,
отпуская остренькую бородку.
Самгин почувствовал, что его фигура вызывает настороженное молчание или же неприязненные восклицания. Толстый человек с большой головой и
лицом в седой щетине оттянул подтяжку брюк и
отпустил ее, она так звучно щелкнула, что Самгин вздрогнул, а человек успокоительно сказал...
— Какой ты нехороший стал… — сказала она, оглядывая его, — нет, ничего, живет! загорел только! Усы тебе к
лицу. Зачем бороду
отпускаешь! Обрей, Борюшка, я не люблю… Э, э! Кое-где седые волоски: что это, батюшка мой, рано стареться начал!
Maman, прежде нежели поздоровается, пристально поглядит мне в
лицо, обернет меня раза три, посмотрит, все ли хорошо, даже ноги посмотрит, потом глядит, как я делаю кникс, и тогда поцелует в лоб и
отпустит.
В то время, как Нехлюдов входил в комнату, Mariette только что
отпустила что-то такое смешное, и смешное неприличное — это Нехлюдов видел по характеру смеха, — что добродушная усатая графиня Катерина Ивановна, вся сотрясаясь толстым своим телом, закатывалась от смеха, а Mariette с особенным mischievous [шаловливым] выражением, перекосив немножко улыбающийся рот и склонив на бок энергическое и веселое
лицо, молча смотрела на свою собеседницу.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное
лицо. Они прошли молча весь зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов чувствовал, что мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и
отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
Смотрят мужики — что за диво! — ходит барин в плисовых панталонах, словно кучер, а сапожки обул с оторочкой; рубаху красную надел и кафтан тоже кучерской; бороду
отпустил, а на голове така шапонька мудреная, и
лицо такое мудреное, — пьян, не пьян, а и не в своем уме.
— Ты, может быть, не ожидала меня, а? правда, не ожидала? может быть, я помешал?.. — продолжал Чуб, показав на
лице своем веселую и значительную мину, которая заранее давала знать, что неповоротливая голова его трудилась и готовилась
отпустить какую-нибудь колкую и затейливую шутку.
До сих пор помню солидную фигуру какого-то поляка с седыми подстриженными усами и широким
лицом, который, когда я ткнулся в него, взял меня за воротник и с насмешливым любопытством рассматривал некоторое время, а потом
отпустил с какой-то подходящей сентенцией.
…Говорит, что арестовано только 10 человек, что взят какой-то старик, довольно важное
лицо, что фельдъегерь поскакал за какими-то золотоискателями в Красноярск и, наконец, что некоторых чиновников министерства финансов, его знакомых, просто посеклис родительскою нежностию и
отпустили.
Вскоре после чаю, который привелось нам пить немедленно после обеда, пришла к нам маменька и сказала, что более к гостям не пойдет и что Прасковья Ивановна сама ее
отпустила, заметив по
лицу, что она устала.
«Не
отпущу я его, — думал он, — в университет: он в этом Семеновском трактире в самом деле сопьется и, пожалуй, еще хуже что-нибудь над собой сделает!» — Искаженное
лицо засеченного солдата мелькало уже перед глазами полковника.
Как только от него отошла Юлия, к нему сейчас же подошла и села на ее место Прыхина. О, Катишь сейчас ужасную штучку
отпустила с Кергелем. Он подошел к ней и вдруг стал ее звать на кадриль. Катишь вся вспыхнула даже в
лице.
— Да что же стыдно-то? Какая ты, право, Катя! Я ведь люблю ее больше, чем она думает, а если б она любила меня настоящим образом, так, как я ее люблю, то, наверно, пожертвовала бы мне своим удовольствием. Она, правда, и сама
отпускает меня, да ведь я вижу по
лицу, что это ей тяжело, стало быть, для меня все равно что и не
отпускает.
После опроса рота опять выстроилась развернутым строем. Но генерал медлил ее
отпускать. Тихонько проезжая вдоль фронта, он пытливо, с особенным интересом, вглядывался в солдатские
лица, и тонкая, довольная улыбка светилась сквозь очки в его умных глазах под тяжелыми, опухшими веками. Вдруг он остановил коня и обернулся назад, к начальнику своего штаба...
Однажды пришла ему фантазия за один раз всю губернию ограбить — и что ж? Изъездил, не поленился, все закоулки, у исправников все карманы наизнанку выворотил, и, однако ж, не слышно было ропота, никто не жаловался. Напротив того, радовались, что первые времена суровости и лакедемонизма [16] прошли и что сердце ему
отпустило. Уж коли этакой человек возьмет, значит, он и защищать сумеет. Выходит, что такому
лицу деньги дать — все равно что в ломбард их положить; еще выгоднее, потому что проценты больше.
Однако Калинович в разговоре с некоторыми
лицами совершенно удовлетворительно объяснил это, говоря, что он давно сбирался съездить с семейством в Петербург, но теперь, получив настоящее назначение, не может этого сделать, а потому
отпустил жену одну.
— Как же он
отпустил тебя? — возразил Калинович, глядя ей в
лицо.
Не колеблясь ни минуты, князь поклонился царю и осушил чашу до капли. Все на него смотрели с любопытством, он сам ожидал неминуемой смерти и удивился, что не чувствует действий отравы. Вместо дрожи и холода благотворная теплота пробежала по его жилам и разогнала на
лице его невольную бледность. Напиток, присланный царем, был старый и чистый бастр. Серебряному стало ясно, что царь или
отпустил вину его, или не знает еще об обиде опричнины.
А дома Коковкина в первый раз поступила с ним строго, велела ему стать на колени. Но едва постоял Саша несколько минут, как уже она, разжалобленная его виноватым
лицом и безмолвными слезами,
отпустила его. Сказала ворчливо...
— Ну, — крикнул Передонов с выражением ужаса на
лице. — Зачем же вы его
отпустили?
И, жалобно взглянув в
лицо Ильи,
отпустила его.
В праздники его посылали в церковь. Он возвращался оттуда всегда с таким чувством, как будто сердце его омыли душистою, тёплою влагой. К дяде за полгода службы его
отпускали два раза. Там всё шло по-прежнему. Горбун худел, а Петруха посвистывал всё громче, и
лицо у него из розового становилось красным. Яков жаловался, что отец притесняет его.
Позволив Gigot дохнуть перед своим
лицом, княгиня говорила ему: «умник», и, дав ему поцеловать свою руку,
отпускала его укладывать князей, с которыми и сам он должен был ложиться спать в одно время.
На задней палубе тоже не было веселых
лиц, за исключением неугомонной востроглазой Даренки, которая, кажется, очень хорошо познакомилась с Кравченком и задорно хихикала каждый раз, когда тот
отпускал каламбуры.
Молодые и старые щеголи, в уродливых шляпах a la cendrillon [В стиле золушки (франц.).], с сучковатыми палками, обгоняли толпы гуляющих дам, заглядывали им в
лицо, любезничали и
отпускали поминутно ловкие фразы на французском языке; но лучшее украшение гуляний петербургских, блестящая гвардия царя русского была в походе, и только кой-где среди круглых шляп мелькали белые и черные султаны гвардейских офицеров; но
лица их были пасмурны; они завидовали участи своих товарищей и тосковали о полках своих, которые, может быть, готовились уже драться и умереть за отечество.
Пока все это только шутки, но порой за ними уже видится злобно оскаленное мертвецкое
лицо; и одному в деревню, пожалуй, лучше не показываться: пошел Жучок один, а его избили, придрались, будто он клеть взломать хотел. Насилу ушел коротким шагом бродяга. И лавочник, все тот же Идол Иваныч, шайке Соловья
отпускает товар даже в кредит, чуть ли не по книжке, а Жегулеву каждый раз грозит доносом и, кажется, доносит.
— Хватай ее! — крикнул Босс. В тот же момент обе мои руки были крепко схвачены сзади, выше локтя, и с силой отведены к спине, так что, рванувшись, я ничего не выиграл, а только повернул
лицо назад, взглянуть на вцепившегося в меня Лемарена. Он обошел лесом и пересек путь. При этих движениях платок свалился с меня. Лемарен уже сказал: «Мо…», — но, увидев, кто я, был так поражен, так взбешен, что, тотчас
отпустив мои руки, замахнулся обоими кулаками.
Оставаясь, по малолетству своему, на попечении дядек (Стрешневых), очень любивших его, и под надзором матери, не любившей
отпускать его далеко от себя, даже когда ему было уже 17 лет, — Петр не мог не слышать их жалоб и неудовольствий, не мог не знать их враждебных отношений к
лицам, окружавшим царя.
На эти слова все засмеялись во весь рот. Все очень любили кривого Ивана Ивановича за то, что он
отпускал шутки совершенно во вкусе нынешнем. Сам высокий, худощавый человек, в байковом сюртуке, с пластырем на носу, который до того сидел в углу и ни разу не переменил движения на своем
лице, даже когда залетела к нему в нос муха, — этот самый господин встал с своего места и подвинулся ближе к толпе, обступившей кривого Ивана Ивановича.
Тут господину Голядкину-старшему показалось, что вероломный друг его улыбается, что бегло и плутовски мигнул всей окружавшей их толпе, что есть что-то зловещее в
лице неблагопристойного господина Голядкина-младшего, что даже он
отпустил гримасу какую-то в минуту иудина своего поцелуя…
Перечисляя федоровских гостей, с которыми мне впоследствии приходилось часто встречаться, начну с дам. Старики Префацкие нередко
отпускали гостить к брату двух дочерей своих: старшую Камиллу, брюнетку среднего роста с замечательно черными глазами, ресницами и бровями, с золотистым загаром
лица и ярким румянцем. Это была очень любезная девушка, но уступавшая младшей своей сестре Юлии, или, как ее называли, Юльце, в резвой шаловливости и необычайной грации и легкости в танцах.
— Ай, батенька, царица небесная! Да чтой-то это такое, поглядеть надо, — проговорил добряк и заглянул в спальню. Михайло Егорыч лежал вверх
лицом сначала неподвижно, потом приподнял левой рукой правую, подержал ее в воздухе и
отпустил; она, как плеть, упала на постель.
А иногда они плясали на месте, с каменными
лицами, громыхая своими пудовыми сапогами и распространяя по всей пивной острый соленый запах рыбы, которым насквозь пропитались их тела и одежды. К Сашке они были очень щедры и подолгу не
отпускали от своих столов. Он хорошо знал образ их тяжелой, отчаянной жизни. Часто, когда он играл им, то чувствовал у себя в душе какую-то почтительную грусть.
Отпустив ямщика и наскоро перебравшись в смежную комнату, я отправился посмотреть, не заснул ли Пасынков. У двери его я столкнулся с человеком высокого роста, очень толстым и грузным.
Лицо его, рябое и пухлое, выражало лень — и больше ничего; крохотные глазки так и слипались, и губы лоснились, как после сна.
Он усмехнулся, заглянул мне в
лицо, пробормотал, как бы про себя: это ирония? — и, не
отпуская моей руки, засвистал какой-то мотив.
Деревенский же брат графа был еще некрасивее городского и вдобавок в деревне совсем «заволохател» и «напустил в
лицо такую грубость», что даже сам это чувствовал, а убирать его было некому, потому что он ко всему очень скуп был и своего парикмахера в Москву по оброку
отпустил, да и
лицо у этого второго графа было все в больших буграх, так что его брить нельзя, чтобы всего не изрезать.
Охрип Никифор, рассказывая. Маруся слушала его и не
отпускала от себя. На
лице старого лакея она читала всё то, что он ей говорил про отца, про мать, про усадьбу. Она слушала, всматривалась в его
лицо, и ей хотелось жить, быть счастливой, ловить рыбу в той самой реке, в какой ловила ее мать… Река, за рекой поле, за полем синеют леса, и над всем этим ласково сияет и греет солнце… Хорошо жить!
Для тогдашнего своего возраста (ему шел 58-й год) он смотрел еще моложаво, хотя
лицо, по своему окрашиванью и морщинам, не могло уже назваться молодым. Рост пониже среднего, некоторая полнота, без тучности, широкий склад, голова немного откинутая назад, седеющие недлинные волосы (раньше он
отпускал их длиннее), бородка. Одет был в черное, без всякой особой элегантности, но как русский барин-интеллигент.
Профессор, должно быть, заметил мое больное
лицо, не стал докучать и
отпустил, поставив пятерку.
Евлампий Григорьевич вошел скорыми шагами, во фраке, с портфелем под мышкой и с крестом на груди. На
лице его играл румянец; волосы он
отпустил.
Действительно, так и пришлось: Канкрин
отпустил по очереди всех представлявшихся, а потом подошел к последнему Ивану Павловичу и, не смотря ему в
лицо, протянул руку, чтобы принять прошение.
Но Павел Ильич, который еще не кончил говорить, обнял его и, насильно усаживая на диван, поклялся, что не
отпустит его без ужина. И Мейер опять сидел и слушал, но уже посматривал на Рашевича с недоумением и тревогой, как будто только теперь начинал понимать его. Красные пятна выступили у него на
лице. И когда, наконец, вошла горничная и сказала, что барышни просят ужинать, он легко вздохнул и первый вышел из кабинета.
Председатель развел руками и, снова сделав любезное и религиозное
лицо,
отпустил священника...
Негодяй
отпустил руку, а мой бедный отец упал в кресло и закрыл
лицо руками.
Быстро распродала Строева обстановку,
отпустила прислугу, даже горничную Сашу, которой от себя счастливый Эразм Эразмович дал пятьдесят рублей. Маргарита Николаевна не хотела, чтобы в ее «новой жизни» было какое-либо
лицо, напоминавшее ей о прошедшем.
Семен Иоаникиевич повторил от своего
лица и от
лица племянников согласие принять на сторожевую службу Ермака и его людей, отвести им земли и
отпустить дерева для постройки изб и хозяйственного обзаведения. Как на отведенную новым поселенцам землю, он указал на местность, лежащую за старым поселком.
— Война будет объявлена очень скоро; если гвардия и останется в Петербурге, то тебе можно будет сейчас же просить о переводе в действующую армию; в этом, конечно, не откажут, я сам думаю сделать то же, нас с тобой не особенно жалует начальство и с удовольствием
отпустит под французские пули, а там, там настоящая жизнь… Жизнь перед
лицом смерти!.. — с одушевлением воскликнул Андрей Павлович.