Неточные совпадения
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять
в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он
отметил, что левые говорят громко, но слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано
в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
В городе было не по-праздничному тихо, музыка на катке не играла, пешеходы встречались редко, гораздо больше — извозчиков и «собственных упряжек»; они развозили во все
стороны солидных и озабоченных людей, и Самгин
отметил, что почти все седоки едут, съежившись, прикрыв лица воротниками шуб и пальто, хотя было не холодно.
Фрегат повели, приделав фальшивый руль, осторожно, как носят раненого
в госпиталь,
в отысканную
в другом заливе, верстах
в 60 от Симодо, закрытую бухту Хеда, чтобы там повалить на
отмель, чинить — и опять плавать. Но все надежды оказались тщетными. Дня два плаватели носимы были бурным ветром по заливу и наконец должны были с неимоверными усилиями перебраться все (при морозе
в 4˚) сквозь буруны на шлюпках, по канату, на берег, у подошвы японского Монблана, горы Фудзи,
в противуположной
стороне от бухты Хеда.
В этих местах Бикин принимает
в себя следующие маленькие речки: Амба, Фунзилаза [Фын-цзы-ла-цзы — скала сумасшедшего.], Уголикоколи, Рохоло и Тугулу. Из возвышенностей
в этом районе следует
отметить с правой
стороны гранитные сопки Фунзилаза, Рохоло, Джара-Хонкони, местность Ванзиками, а с левой
стороны — Вамбабоза с вершинами Амбань, Уголи и Лансогой со скалой Банга, состоящей из мелафира.
Для этого надо было найти плёс, где вода шла тихо и где было достаточно глубоко. Такое место скоро было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а с нашей
стороны тянулась длинная
отмель, теперь покрытая водой. Свалив три большие ели, мы очистили их от сучьев, разрубили пополам и связали
в довольно прочный плот. Работу эту мы закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до утра.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со
стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки
в море тянулась
отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть
в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему, почувствовал, что не могу двинуться с места. Я медленно погружался
в воду.
Вдруг ветер переменился, и дым отнесло
в сторону. Дерсу поднялся и растолкал меня. Я попробовал было еще идти по галечниковой
отмели, но вскоре убедился, что это свыше моих сил: я мог только лежать и стонать.
На следующий день мы выступили из Иолайзы довольно рано. Путеводной нитью нам служила небольшая тропка. Сначала она шла по горам с левой
стороны Фудзина, а затем, миновав небольшой болотистый лесок, снова спустилась
в долину. Размытая почва, галечниковые
отмели и ямы — все это указывало на то, что река часто выходит из берегов и затопляет долину.
Перейдя через невысокий хребет, мы попали
в соседнюю долину, поросшую густым лесом. Широкое и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я пошел по галечниковой
отмели налево, а Олентьев — направо. Не прошло и 2 минут, как вдруг
в его
стороне грянул выстрел. Я обернулся и
в это мгновение увидел, как что-то гибкое и пестрое мелькнуло
в воздухе. Я бросился к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но, как на грех, один патрон застрял
в магазинной коробке, и затвор не закрывался.
У всякого есть своя особенность: моя состоит
в том, что я не люблю больших рек: и громадных, утесистых их берегов, и песчаных, печальных
отмелей луговой
стороны.
Она вся превратилась
в водяные бугры, которые ходили взад и вперед, желтые и бурые около песчаных
отмелей и черные посредине реки; она билась, кипела, металась во все
стороны и точно стонала; волны беспрестанно хлестали
в берег, взбегая на него более чем на сажень.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно
отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со
стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана,
в котором лежало это милое для него письмо.
Прямой угол двух свободных от экипажного движения
сторон площади, вершина которого упиралась
в центр, образовал цепь переезжающего сказочного населения; здесь было что посмотреть, и я
отметил несколько выездов, достойных упоминания.
Федосья как-то смешно фыркнула себе под нос и молча перенесла нанесенное ей оскорбление. Видимо, они были люди свои и отлично понимали друг друга с полуслова. Я, с своей
стороны,
отметил в поведении Пепки некоторую дозу нахальства, что мне очень не понравилось. Впрочем, Федосья не осталась
в долгу: она так долго ставила свой самовар, что лопнуло бы самое благочестивое терпение. Пепко принимался ругаться раза три.
Между ними величаво простерлась широкогрудая река; бесшумно, торжественно и неторопливо текут ее воды; горный берег отражается
в них черной тенью, а с левой
стороны ее украшают золотом и зеленым бархатом песчаные каймы
отмелей, широкие луга.
Действительно, за
отмелью мелькнули огни фонарей, и Микеша тоже смолк. И тотчас же со
стороны реки, из-за горы, как бы
в ответ на крик ямщика раздался такой же протяжный крик, только чудовищно громкий и глубокий. Мы невольно переглянулись и замерли, охваченные безотчетным испугом… Казалось — сказочное чудовище проснулось и завыло где-то неподалеку.
Мы
отмечаем лишь то своеобразное употребление трансцендентально-аналитического метода, которое он получает здесь
в руках своего творца, и особенно то расширенное его понимание, при котором ему ставится задача вскрыть условия не только научной и этической, но и эстетической значимости, причем анализ этих
сторон сознания ведется не
в субъективно-психологической, а
в трансцендентальной плоскости.
Как и у всех горных рек, фарватер проходит то у одного берега, то у другого, вследствие чего и
отмели располагаются по
сторонам реки
в шахматном порядке.
Там я сравнительно гораздо больше занимаюсь и характеристикой разных
сторон французской и английской жизни, чем даже нашей
в этих русских воспоминаниях. И самый план той книги — иной. Он имеет еще более объективный характер. Встречи мои и знакомства с выдающимися иностранцами (из которых все известности, а многие и всесветные знаменитости) я
отметил почти целиком, и галерея получилась обширная — до полутораста лиц.
Конечно, буду записывать все, что увижу и услышу, — но не
в коленопреклоненной позе, не иконописуя пророка или гения, а смотря свободными глазами, не боясь
отмечать ни темных, ни смешных
сторон.
И мне странно стало, зачем я его спросил. У него только одно: «Кто не за нас, тот против нас». И не над чем задумываться, можно только с насмешкою и презрением
отмести мои вопросы
в сторону.