Неточные совпадения
Тогда Самгин, пятясь, не сводя глаз с нее, с ее топающих ног, вышел за дверь, притворил ее, прижался к ней спиною и долго стоял в темноте, закрыв глаза, но четко и ярко видя мощное тело женщины, напряженные, точно раненые,
груди, широкие, розоватые бедра, а рядом с нею — себя с растрепанной прической, с
открытым ртом на сером потном лице.
Музыкант полулежал в кровати, поставленной так, что изголовье ее приходилось против
открытого окна, по
грудь он был прикрыт пледом в черно-белую клетку, а на
груди рубаха расстегнута, и солнце неприятно подробно освещало серую кожу и черненькие, развившиеся колечки волос на ней.
Лидия сидела на подоконнике
открытого окна спиною в комнату, лицом на террасу; она была, как в раме, в белых косяках окна. Цыганские волосы ее распущены, осыпают щеки, плечи и руки, сложенные на
груди. Из-под ярко-пестрой юбки видны ее голые ноги, очень смуглые. Покусывая губы, она говорила...
Она стояла, опираясь плечом на косяк двери, сложив руки на
груди, измеряя хозяина широко
открытыми глазами.
И бабушка настояла, чтоб подали кофе. Райский с любопытством глядел на барыню, набеленную пудрой, в локонах, с розовыми лентами на шляпке и на
груди, значительно
открытой, и в ботинке пятилетнего ребенка, так что кровь от этого прилила ей в голову. Перчатки были новые, желтые, лайковые, но они лопнули по швам, потому что были меньше руки.
А портрет похож как две капли воды. Софья такая, какою все видят и знают ее: невозмутимая, сияющая. Та же гармония в чертах; ее возвышенный белый лоб,
открытый, невинный, как у девушки, взгляд, гордая шея и спящая сном покоя высокая, пышная
грудь.
Но бабушка, насупясь, сидела и не глядела, как вошел Райский, как они обнимались с Титом Никонычем, как жеманно кланялась Полина Карповна, сорокапятилетняя разряженная женщина, в кисейном платье, с весьма
открытой шеей, с плохо застегнутыми на
груди крючками, с тонким кружевным носовым платком и с веером, которым она играла, то складывала, то кокетливо обмахивалась, хотя уже не было жарко.
— Готов, — сказал фельдшер, мотнув головой, но, очевидно, для порядка, раскрыл мокрую суровую рубаху мертвеца и, откинув от уха свои курчавые волосы, приложился к желтоватой неподвижной высокой
груди арестанта. Все молчали. Фельдшер приподнялся, еще качнул головой и потрогал пальцем сначала одно, потом другое веко над
открытыми голубыми остановившимися глазами.
Но рыжая только ближе надвигалась, и Кораблева толкнула ее в
открытую жирную
грудь.
Маслова хотела ответить и не могла, а, рыдая, достала из калача коробку с папиросами, на которой была изображена румяная дама в очень высокой прическе и с
открытой треугольником
грудью, и подала ее Кораблевой.
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и ушла в свою комнату, унося в
груди тихую обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа в постели с
открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов, отдалась во власть тревог.
Его голос, неуверенный и несильный, неконченное лицо и светлые,
открытые глаза все более успокаивали мать. Место тревоги и уныния в
груди ее постепенно занималось едкой, колющей жалостью к Рыбину. Не удерживаясь, со злобой, внезапной и горькой, она воскликнула подавленно...
Она была в фантастическом костюме древней эпохи: плотно облегающее черное платье, остро подчеркнуто белое
открытых плечей и
груди, и эта теплая, колыхающаяся от дыхания тень между… и ослепительные, почти злые зубы…
Принимала такая же добродушная, как и он, жена его в бархатном пюсовом платье, в брильянтовой фероньерке на голове и с
открытыми старыми, пухлыми, белыми плечами и
грудью, как портреты Елизаветы Петровны.
Бальное большое декольте оставляло
открытыми спереди шею и верхнюю часть
груди, а сзади весь затылок и начало спины, позволяя видеть чистую линию нежных полудетских плеч.
Дядя Ерошка, прижав ружье к
груди, стоял неподвижно; шапка его была сбита назад, глаза горели необыкновенным блеском, и
открытый рот, из которого злобно выставлялись съеденные желтые зубы, замер в своем положении.
Глаза его между тем любопытно следили за каждым движением молоденькой, хорошенькой бабенки; они поочередно перебегали от полуобнаженной
груди, которую позволяло различать сбоку наклоненное положение женщины, к полным белым рукам,
открытым выше локтя, и обнаженным ногам, стоявшим в ручье и подрумяненным брызгами холодной воды.
Он вздрагивал весь, стоя против нее, и оглядывал ее с ног до головы укоризненным взглядом. Теперь слова выходили из
груди у него свободно, говорил он негромко, но сильно, и ему было приятно говорить. Женщина, подняв голову, всматривалась в лицо ему широко
открытыми глазами. Губы у нее вздрагивали, и резкие морщинки явились на углах их.
В тёмный час одной из подобных сцен Раиса вышла из комнаты старика со свечой в руке, полураздетая, белая и пышная; шла она, как во сне, качаясь на ходу, неуверенно шаркая босыми ногами по полу, глаза были полузакрыты, пальцы вытянутой вперёд правой руки судорожно шевелились, хватая воздух. Пламя свечи откачнулось к её
груди, красный, дымный язычок почти касался рубашки, освещая устало
открытые губы и блестя на зубах.
— Пощадите и вы меня тоже! — едва выговорил он и, растирая
грудь, подошел к
открытому окну, как бы затем, чтобы вдохнуть в себя свежего воздуха.
Мертвец с
открытыми неподвижными глазами приводит в невольный трепет; но, по крайней мере, на бесчувственном лице его начертано какое-то спокойствие смерти: он не страдает более; а оживленный труп, который упал к ногам моим, дышал, чувствовал и, прижимая к
груди своей умирающего с голода ребенка, прошептал охриплым голосом и по-русски: «Кусок хлеба!.. ему!..» Я схватился за карман: в нем не было ни крошки!
Колесников улыбнулся. Снова появились на лице землистые тени, кто-то тяжелый сидел на
груди и душил за горло, — с трудом прорывалось хриплое дыхание, и толчками, неровно дергалась
грудь. В черном озарении ужаса подходила смерть. Колесников заметался и застонал, и склонившийся Саша увидел в широко
открытых глазах мольбу о помощи и страх, наивный, почти детский.
Долго ждала красавица своего суженого; наконец вышла замуж за другого; на первую ночь свадьбы явился призрак первого жениха и лег с новобрачными в постель; «она моя», говорил он — и слова его были ветер, гуляющий в пустом черепе; он прижал невесту к
груди своей — где на месте сердца у него была кровавая рана; призвали попа со крестом и святой водою; и выгнали опоздавшего гостя; и выходя он заплакал, но вместо слез песок посыпался из
открытых глаз его.
Она слезла и подошла к окну; отворила его: ночной ветер пахнул ей на
открытую потную
грудь, и она, с досадой высунув голову на улицу, повторила свои вопросы; в самом деле, буланая лошадь в хомуте и шлее стояла у ворот и возле нее человек, незнакомый ей, но с виду не старый и не крестьянин.
Несколько слуг бросились было в разные стороны, но в ту же минуту старая женщина, набеленная и нарумяненая, убранная цветами и мишурою, в штофном робронде, с
открытой шеей и
грудью, вошла припевая и подплясывая.
Его горящие, влажные глаза, подле самого моего лица, страстно смотрели на меня, на мою шею, на мою
грудь, его обе руки перебирали мою руку выше кисти, его
открытые губы говорили что-то, говорили, что он меня любит, что я все для него, и губы эти приближались ко мне, и руки крепче сжимали мои и жгли меня.
Я думаю, что если бы смельчак в эту страшную ночь взял свечу или фонарь и, осенив, или даже не осенив себя крестным знамением, вошел на чердак, медленно раздвигая перед собой огнем свечи ужас ночи и освещая балки, песок, боров, покрытый паутиной, и забытые столяровой женою пелеринки, — добрался до Ильича, и ежели бы, не поддавшись чувству страха, поднял фонарь на высоту лица, то он увидел бы знакомое худощавое тело с ногами, стоящими на земле (веревка опустилась), безжизненно согнувшееся на-бок, с расстегнутым воротом рубахи, под которою не видно креста, и опущенную на
грудь голову, и доброе лицо с
открытыми, невидящими глазами, и кроткую, виноватую улыбку, и строгое спокойствие, и тишину на всем.
Ба-альшой, рослый барин, борода по
грудь, лицо этакое
открытое, благожелательное, лоб лысый.
Иногда Алексей Петрович останавливался у окна; холодный пар лился ему на разгоряченную голову, на
открытую шею и
грудь.
Мазурку она танцевала с тем же громадным офицером; он важно и тяжело, словно туша в мундире, ходил, поводил плечами и
грудью, притоптывал ногами еле-еле — ему страшно не хотелось танцевать, а она порхала около, дразня его своей красотой, своей
открытой шеей; глаза ее горели задором, движения были страстные, а он становился все равнодушнее и протягивал к ней руки милостиво, как король.
И, приветливо улыбаясь и стыдливо запахивая одеждою
грудь, поросшую курчавыми рыжими волосами, Иуда вступил в круг играющих. И так как всем было очень весело, то встретили его с радостью и громкими шутками, и даже Иоанн снисходительно улыбнулся, когда Иуда, кряхтя и притворно охая, взялся за огромный камень. Но вот он легко поднял его и бросил, и слепой, широко
открытый глаз его, покачнувшись, неподвижно уставился на Петра, а другой, лукавый и веселый, налился тихим смехом.
В ней стоял казак и, закинув голову в мохнатой, надвинутой на одно ухо шапке, приготовлялся гикнуть, вбирая в себя
открытым ртом воздух, отчего его широкая, выпяченная вперёд
грудь выпячивалась ещё более.
«А мы смотрели. Лежала Радда, прижав к
груди руку с прядью волос, и
открытые глаза ее были в голубом небе, а у ног ее раскинулся удалой Лойко Зобар. На лицо его пали кудри, и не видно было его лица.
Отрадно было то время, время всеобщего увлечения и горячности… Как-то
открытее была душа каждого ко всему доброму, как-то светлее смотрело все окружающее. Точно теплым дыханьем весны повеяло на мерзлую, окоченелую землю, и всякое живое существо с радостью принялось вдыхать в себя весенний воздух, всякая
грудь дышала широко, и всякая речь понеслась звучно и плавно, точно река, освобожденная ото льда. Славное было время! И как недавно было оно!
С головой, бурям жизни
открытою,
Весь свой век под грозою сердитою
Простояла ты, —
грудью своей
Защищая любимых детей.
Проходя мимо
открытого окна, Фленушка заглянула в него… Как в темную ночь сверкнет на один миг молния, а потом все, и небо, и земля, погрузится в непроглядный мрак, так неуловимым пламенем вспыхнули глаза у Фленушки, когда она посмотрела в окно… Миг один — и, подсевши к столу, стала она холодна и степенна, и никто из девиц не заметил мимолетного ее оживления. Дума, крепкая, мрачная дума легла на высоком челе, мерно и трепетно
грудь поднималась. Молчала Фленушка.
На дворе уже была ночь, звезды сияли во все небо, ветер несся быстрою струей вокруг
открытой платформы и прохлаждал горячечный жар майорши, которая сидела на полу между ящиками и бочками, в коленях у нее помещался поросенок и она кормила его булочкой, доставая ее из своего узелочка одною рукой, меж тем как другою ударяла себя в
грудь, и то порицала себя за гордыню, что сердилась на Лару и не видалась с нею последнее время и тем дала усилиться Жозефу и проклятому Гордашке, то, подняв глаза к звездному небу, шептала вслух восторженные молитвы.
Так прошел еще час. Висленев все не возвращался еще; а Лариса все сидела в том же положении, с опущенною на
грудь головой, с одною рукой, упавшею на кровать, а другою окаменевшею с перстом на устах. Черные волосы ее разбегались тучей по белым плечам, нескромно
открытым воротом сорочки, одна нога ее еще оставалась в нескинутой туфле, меж тем как другая, босая и как мрамор белая, опиралась на голову разостланной у дивана тигровой шкуры.
Очутясь на тихих, озаренных луною улицах, я вздохнул полною
грудью — и, глядя на
открытую моим глазам с полугоры грандиозную местность Старого Киева, почувствовал, что все это добро зело… но не в том положении, в котором я был и к которому готовился.
Очень глубокий старик, всегда в сером халате с голубыми отворотами, с
открытою волосатою
грудью; длинная рыжевато-седая борода, на выцветших глазах большие очки с огромною силою преломления, так что глаза за нами всегда казались смещенными. Быстрый, живой, умный, очень образованный. С давящимся хохотом, — как будто его душат, а он в это время хохочет.
Сообразно обстоятельствам он так приубрался, что от него даже на всем просторе
открытого нагорного воздуха струился запах ладана и кипариса, а когда ветерок раскрывал его законный охабень с звериной опушью, то внизу виден был новый мухояровый «рабский азямчик» и во всю
грудь через шею висевшая нить крупных деревянных шаров.
Я остановился и смотрел, бессмысленно и неподвижно. Было в душе только тупое отвращение и какая-то тошнота. Странно запомнились, вытесняя чудные глаза Прасковьи, эти жалкие мешки ее
грудей, в страдальческом безразличии
открытые взорам.
Исхудалая
грудь нервно колыхалась. Глаза, когда-то голубые, но выцветшие от слез, уставившись на
открытую пасть проруби, выражали нечеловеческую решимость.
Полное, круглое лицо дышало здоровьем, а очень
открытая шея, высокая
грудь и круглые, белые руки дополняли картину этого возможного для человека здоровья.
Когда он заставал Дарью Николаевну «по домашности», он не замечал ее не отличавшегося особенной чистотой платья, он видел только ее стройный, умеренной полноты, соблазнительный стан, ее высокую
грудь, и, зачастую, сильно
открытую, точно выточенную из мрамора шею.
Поляки, особенно литовцы, сражались отчаянно в
открытом поле: штык против штыка,
грудь против
груди. Поле сражения было покрыто трупами. Наконец поляки уступили.
Она видела в нем свое отражение, видела себя, нагло развалившуюся на подушках, причесанную по-бальному, видела свое короткое платье, разукрашенное кружевами, свою чересчур
открытую шею и
грудь, и обнаженные руки, уснащенные бьющими в нос духами.
К старости Дарья Николаевна страшно потолстела, и когда народ собирался у ее окошечка, самовольно отдергивая зеленую занавеску, чтобы посмотреть на злодейку, употреблявшую по общей молве, в пищу женские
груди и младенцев, то Салтычиха ругалась, плевала и совала суковатую палку сквозь
открытое в летнее время окошечко.
На
открытой голове его небольшой ряд серебряных волос, от времени сбереженных, образовал венок; белая, как лебяжий пух, борода падала на
грудь.
Только бархат ее
открытого платья слегка колыхался на ее
груди от нервного, порывистого дыхания. Когда Ирена замолкла, Анжелика Сигизмундовна медленно подняла голову и посмотрела на дочь, которая, в свою очередь, закрыла лицо руками.