Неточные совпадения
«Эге-ге!.. — подумал про
себя Аркадий, и тут только
открылась ему
на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. — Мы, стало быть, с тобою боги? то есть — ты бог, а олух уж не я ли?»
«Вот и я привлечен к отбыванию тюремной повинности», — думал он, чувствуя
себя немножко героем и не сомневаясь, что арест этот — ошибка, в чем его убеждало и поведение товарища прокурора. Шли переулками, в одном из них, шагов
на пять впереди Самгина,
открылась дверь крыльца,
на улицу вышла женщина в широкой шляпе, сером пальто, невидимый мужчина, закрывая дверь, сказал...
«Вот, наконец,
открываются двери тайны», — сказал он
себе и присел
на стул, барабаня пальцами по колену, покручивая бородку. Шутка не удалась ему.
— Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда человек не властен в
себе; в него вселяется какая-то адская сила,
на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь; человек не помнит
себя;
на него дышит страсть; он перестает владеть
собой — и тогда под ногами
открывается бездна.
А между тем орлиным взором
В кругу домашнем ищет он
Себе товарищей отважных,
Неколебимых, непродажных.
Во всем
открылся он жене:
Давно в глубокой тишине
Уже донос он грозный копит,
И, гнева женского полна,
Нетерпеливая жена
Супруга злобного торопит.
В тиши ночной,
на ложе сна,
Как некий дух, ему она
О мщенье шепчет, укоряет,
И слезы льет, и ободряет,
И клятвы требует — и ей
Клянется мрачный Кочубей.
А между тем тут все было для счастья: для сердца
открывался вечный, теплый приют. Для ума предстояла длинная, нескончаемая работа — развиваться, развивать ее, руководить, воспитывать молодой женский восприимчивый ум. Работа тоже творческая — творить
на благодарной почве, творить для
себя, создавать живой идеал собственного счастья.
Но, кажется, причина тут другая:
на некоторых пунктах по Лене
открылись золотые прииски; золотопромышленники основали там свое пребывание, образовав около
себя новые центры деятельности.
И он усвоил
себе все те обычные софизмы о том, что отдельный разум человека не может познать истины, что истина
открывается только совокупности людей, что единственное средство познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься
на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной жизни.
Склады и кабаки
открывались в тех же пунктах, где они существовали у Прохорова и К o, и
открывалось наступательное действие понижением цены
на водку. Получались уже технические названия дешевых водок: «прохоровка» и «стабровка». Мужики входили во вкус этой борьбы и усиленно пропивались
на дешевке. Случалось нередко так, что конкуренты торговали уже
себе в убыток, чтобы только вытеснить противника.
В Ветхом Завете и язычестве Бог
открывается человеку как Сила, но он еще не Отец; люди сознают
себя не детьми Бога, а рабами; отношение к Богу основано не
на любви и свободе, и
на насилии и устрашении.
Здесь-то
открывается нам другая причина, приведенная нами
на то, отчего так крепко держится самодурство, само по
себе несостоятельное и давно прогнившее внутри.
Старуха сдалась, потому что
на Фотьянке деньги стоили дорого. Ястребов действительно дал пятнадцать рублей в месяц да еще сказал, что будет жить только наездом. Приехал Ястребов
на тройке в своем тарантасе и произвел
на всю Фотьянку большое впечатление, точно этим приездом
открывалась в истории кондового варнацкого гнезда новая эра. Держал
себя Ястребов настоящим барином и сыпал деньгами направо и налево.
Шкаф
открылся и показал другую дверь, которую Рациборский отпер, потянув ключ
на себя.
На каждом перекрестке
открывались ежедневно «фиалочные заведения» — маленькие дощатые балаганчики, в каждом из которых под видом продажи кваса торговали
собою, тут же рядом за перегородкой из шелевок, по две, по три старых девки, и многим матерям и отцам тяжело и памятно это лето по унизительным болезням их сыновей, гимназистов и кадетов.
Странное дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили как бы в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но в которой он однако погреб
себя на всю жизнь; впереди не виделось никаких новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме смерти, и разве уж за пределами ее
откроется какой-нибудь мир и источник иных наслаждений; а Паша все продолжал приставать к нему с разными вопросами о видневшихся цветах из воды, о спорхнувшей целой стае диких уток, о мелькавших вдали селах и деревнях.
— Зовите, как хочется! — задумчиво сказала мать. — Как хочется, так и зовите. Я вот все смотрю
на вас, слушаю, думаю. Приятно мне видеть, что вы знаете пути к сердцу человеческому. Все в человеке перед вами
открывается без робости, без опасений, — сама
собой распахивается душа встречу вам. И думаю я про всех вас — одолеют они злое в жизни, непременно одолеют!
— Более сорока лет живу я теперь
на свете и что же вижу, что выдвигается вперед: труд ли почтенный, дарованье ли блестящее, ум ли большой? Ничуть не бывало! Какая-нибудь выгодная наружность, случайность породы или, наконец, деньги. Я избрал последнее: отвратительнейшим образом продал
себя в женитьбе и сделался миллионером. Тогда сразу горизонт прояснился и дорога всюду
открылась. Господа, которые очей своих не хотели низвести до меня, очутились у ног моих!..
И он еще раз подошел
на нее посмотреть; платье немного завернулось, и половина правой ноги
открылась до колена. Он вдруг отвернулся, почти в испуге, снял с
себя теплое пальто и, оставшись в стареньком сюртучишке, накрыл, стараясь не смотреть, обнаженное место.
Чтобы хоть сколько-нибудь
себя успокоить, Егор Егорыч развернул библию, которая, как нарочно,
открылась на Песне песней Соломона. Напрасно Егор Егорыч, пробегая поэтические и страстные строки этой песни, усиливался воображать, как прежде всегда он и воображал, что упоминаемый там жених — Христос, а невеста — церковь. Но тут (Егор Егорыч был уверен в том) дьявол мутил его воображение, и ему представлялось, что жених — это он сам, а невеста — Людмила. Егор Егорыч рассердился
на себя, закрыл библию и крикнул...
Примирению же этому выставлялась та причина, что Варнава стал (по словам Ахиллы) человек жестоко несчастливый, потому что невдавнях женился
на здешней барышне, которая гораздо всякой дамы строже и судит все против брака, а Варнаву, говорят, нередко бьет, и он теперь уже совсем не такой: сам мне
открылся, что если бы не опасался жены, то готов бы даже за бога в газете заступиться, и ругательски ругает госпожу Бизюкину, а особливо Термосесова, который чудесно было
себя устроил и получал большое жалованье
на негласной службе для надзора за честными людьми, но враг его смутил жадностью; стал фальшивые бумажки перепущать и теперь в острог сел».
Уже ко времени Константина всё понимание учения свелось к резюме, утвержденным светской властью, — резюме споров, происходивших
на соборе, — к символу веры, в котором значится: верую в то-то, то-то и то-то и под конец — в единую, святую, соборную и апостольскую церковь, т. е. в непогрешимость тех лиц, которые называют
себя церковью, так что всё свелось к тому, что человек верит уже не богу, не Христу, как они
открылись ему, а тому, чему велит верить церковь.
«Тем жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного
откроется оно пред тобой, — увидишь ты в нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились
на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а — найти его около
себя и сказать ему честно всё, что потерпел человек от жизни, пусть знает юность, отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра
на земле».
Эти его слова пролили предо мною свет
на всю жизнь и потрясли меня своею простотой;
открылось уязвлённое тоскою сердце, и начал я ему сказывать о
себе.
Их жизнь течет так ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому что не доходят до них; царства могут рушиться, новые страны
открываться, лицо земли может изменяться, как ему угодно, мир может начать новую жизнь
на новых началах, — обитатели городка Калинова будут
себе существовать по-прежнему в полнейшем неведении об остальном мире.
Через секунду
открылось четырехугольное отверстие горизонтального прохода, проложенного динамитом. Это — штольня. Вход напоминал мрачное отверстие египетской пирамиды с резко очерченными прямолинейными контурами; впереди был мрак, подземный мрак, свойственный пещерам. Самое черное сукно все-таки носит
на себе следы дневного света. А здесь было в полном смысле отсутствие луча, полнейший нуль солнечного света.
Разъяснения всех этих негодований и пророчеств впереди; их место далеко в хронике событий, которые я должна записать
на память измельчавшим и едва ли самих
себя не позабывшим потомкам древнего и доброго рода нашего. Сделав несколько несвоевременный скачок вперед, я снова возвращаюсь «во время уно», к событию, которым завершился период тихого вдовьего житья княгини с маленькими детьми в селе Протозанове и одновременно с тем
открылась новая фаза течения моего светила среди окружавших его туч и туманов.
Телятев. А сегодня, представь
себе, увидал, что я разговаривал с Чебоксаровыми, ухватил меня чуть не за ворот, втащил в сад, спросил бутылку шампанского, потом другую, ну, мы и выпили малым делом. А вот здесь
открылся мне, что влюблен в Чебоксарову и желает
на ней жениться. Видишь ты, по его делам, — а какие у него дела, сам черт не разберет, — ему именно такую жену нужно; ну, разумеется, просил меня познакомить его с ними.
Пошли розыски, но ничего не
открывалось: купец как в воду канул. По показанию арестованного ямщика узнали только, что над рекою под монастырем купец встал и пошел. Дело не выяснилось, а тем временем Катерина Львовна поживала
себе с Сергеем, по вдовьему положению,
на свободе. Сочиняли наугад, что Зиновий Борисыч то там, то там, а Зиновий Борисыч все не возвращался, и Катерина Львовна лучше всех знала, что возвратиться ему никак невозможно.
Гора уже давным-давно закрыла
собою дорогу села; во все стороны
на необозримый кругозор
открывались черные поля, смоченные дождями; редко-редко мелькала вдалеке полоса соснового леса или деревушка; дорога то и дело перемежалась проселками.
В это самое время Иван Ильич провалился, увидал свет, и ему
открылось, что жизнь его была не то, что надо, но что это можно еще поправить. Он спросил
себя: что же «то», и затих, прислушиваясь. Тут он почувствовал, что руку его целует кто-то. Он открыл глаза и взглянул
на сына. Ему стало жалко его. Жена подошла к нему. Он взглянул
на нее. Она с открытым ртом и с неотертыми слезами
на носу и щеке, с отчаянным выражением смотрела
на него. Ему жалко стало ее.
Он самодовольно прихлебнул из рюмки. Генька, которая глядела
на него остановившимися испуганными глазами с таким вниманием, что даже рот у нее
открылся и стал влажным, хлопнула
себя руками по ляжкам.
Но истина скоро
открывается; граф узнает все: просит у Мирошева прощения, чествует у
себя в доме, прекращает тяжбу, снабжает сотнею рублей
на возвратный путь и берет честное слово с Кузьмы Петровича, что он, немедленно по приезде домой, пошлет за управителем и прочтет ему бумагу и письмо, запечатанное графскою печатью.
Опять многоголосое жужжание и резкий истерический выкрик. Около стен Васиного дома стало просторнее, и еще несколько уважаемых граждан поднялись по ступенькам. Дверь
на крыльце
открылась, — сотни голов вытянулись, заглядывая
на лестницу, по которой «почетные» поднялись
на верхний этаж. Водворилась торжественная тишина… Точно депутация понесла с
собой судьбы города
на милость и немилость…
Николай Иванович. Где же разногласия: то, что дважды два четыре, и что другому не надо делать, чего
себе не хочешь, и что всему есть причина и тому подобные истины, мы признаем все, потому что все они согласны с нашим разумом. А вот то, что бог
открылся на горе Синае Моисею, или что Будда улетел
на солнечном луче, или что Магомет летал
на небо, и Христос улетел туда же, в этих и тому подобных делах мы все врозь.
Хризалид денных бабочек я старался развесить [Потому что они сами всегда устроивают
себя в висячем положении.]
на стенках или приклеить к верхней крышке ящика, который нарочно
открывался сбоку; но это было очень трудно сделать, потому что клейкая материя, похожая
на шелк-сырец, которою червячки приклеивают свой зад к исподу травяных и древесных листьев, а в дуплах и щелях — к дереву, уже высохла, и хотя я снимал хризалид очень бережно, отделяя ножичком приклейку, но, будучи намочена, она уже теряла клейкость, не приставала и не держалась даже и
на стенках ящичка, не только
на верхней крышке.
— Я, батюшка, пригласил вас по делу… — начал Кунин, откидываясь
на спинку кресла. —
На мою долю выпала приятная обязанность помочь вам в одном вашем полезном предприятии… Дело в том, что, вернувшись из Петербурга, я нашел у
себя на столе письмо от предводителя. Егор Дмитриевич предлагает мне взять под свое попечительство церковно-приходскую школу, которая
открывается у вас в Синькове. Я, батюшка, очень рад, всей душой… Даже больше: я с восторгом принимаю это предложение!
— Ты, братец, осел, и дурак, и скотина, — ты сам
себе цены не знаешь, сколько ты по своим дарованиям заслуживаешь. Ты мне помог под новый год весь предлог жизни исправить, через то, что я вчера
на балу любимой невесте важного рода в любви
открылся и согласие получил, в этот мясоед и свадьба моя будет.
И вот благородное, чистое и прекрасное человеческое тело обращено в приманку для совершенно определенных целей; запретное, недоступное глазу человека другого пола, оно
открывается перед ним только в специальные моменты, усиливая сладострастие этих моментов и придавая ему остроту, и именно для сладострастников-то привычная нагота и была бы большим ударом [
На «классической вальпургиевой ночи» Мефистофель чувствует
себя совершенно чужим.
Девица ему
открылась, как сшалила, а он взял да ее у
себя в мастерской
на ключ и запер.
А взобраться
на вершину да глянуть окрест
себя — Господи! что за кругозор
откроется пред тобой! что за даль раскинется там верст
на девяносто в окружности!
Они знают, что ждет Их,
на что Они обречены, и вольно грядут
Себя отдать, совершить волю Пославшего: Она «принять орудие в сердце» [Неточная цитата из Евангелия от Луки: «И благословил их Симеон и сказал Марии, матери Его: се, лежит сей
на падение и
на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, — и Тебе самой оружие пройдет душу, — да
откроются помышления многих сердец» (2:24...
И преклоняется человек, потому что нет сил нести
себя, и нечем жить. Надевает
на лицо маску, страстно старается убедить
себя, что это и есть его лицо. Но вдруг нечаянно спадает маска,
открывается на миг подлинное лицо, — и слышны странные загадочные речи...
Он сообщил ей свои затруднительные дела,
открылся, что он претерпел в Париже, проговорился, в каких он отличался ролях и как в Петербурге был
на волос от погибели, но спасен Глафирой от рук жены, а теперь вдруг видит, что все это напрасно, что он опять в том же положении, из какого считал
себя освобожденным, и даже еще хуже, так как будет иметь врагом Горданова, который всегда может его погубить.
Чтобы как-нибудь не узнали ее, она испортила лицо свое, натирая его луком до того, что оно распухло и разболелось, так что не осталось и следа от ее красоты; одета она была в рубище и питалась милостыней, которую выпрашивала
на церковных папертях; наконец, пошла она к одной игуменье, женщине благочестивой,
открылась ей, и та из сострадания приютила ее у
себя в монастыре, рискуя сама подпасть за это под ответственность».
Передо мною
открывался обширный и обстоятельно обдуманный план, который показывал мне, что я жестоко ошибался, почитая
себя уже совсем вырвавшимся
на волю, — и в то же самое время этот план знакомил меня с такою стороною ума и характера моей матери, каких я не видал до сих пор ни в одном человеке и уже никак не подозревал в моей maman, при мечтах и размышлениях о которой передо мною до сих пор обыкновенно стояли только нежная заботливость и доброта.
Птицы притихли
на ветвях, охваченные сумеречным небом. Небо впитывало в
себя и их и деревья… Мне показалось, что я к чему-то подхожу. Только проникнуть взглядом сквозь темный кокон, окутывающий душу. Еще немножко, — и я что-то пойму. Обманчивый ли это призрак или
открывается большая правда?
Он признавался, что это не продолжалось до конца ее жизни, еще ранее у него
открылись глаза, он стал презирать
себя, и это презрение он топил в кутежах,
на которые надо было денег.
Кроме того, в доме Зееманов перед москвичом Хрущевым
открылся другой мир: мир отвлеченных идей, социальных и государственных проектов, долженствовавших, якобы, облагодетельствовать Россию, поставить ее
на равную ступень с государствами Западной Европы в государственном отношении. Чад этих громких фраз отуманил молодого корнета, как отуманил многих, мнивших
себя благодетелями своей родины и превратившихся вскоре в гнусных преступников…
Выдумка эта заставила самолюбивого мальчика учиться и вести
себя хорошо, но имела и дурные последствия; когда проделка воспитателей со временем
открылась, в уме царственного юноши укоренилась мысль, что даже самые честные, по-видимому, люди, окружающие высоких особ, способны
на хитрость и обман.
При этом имени Густав вздрогнул, потер
себе лоб рукою, озирался, как бы не знал, где он находится и что с ним делается. Паткуль повторил ему свое замечание, и он схватил опять записку Луизы. Действительно была
на ней следующая отметка: «Я читал это письмо и возвращаю его по принадлежности. Будь счастлив, Густав, повторяю, — вместе с Луизою. Благодарю Бога, что еще время. Давно бы
открыться тебе брату и другу твоему Адольфу Т.».