Неточные совпадения
А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что в них? Сейчас
отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку
книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей…
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не
отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую
книгу, так, про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
Бабушка болезненно вздохнула в ответ. Ей было не до шуток. Она взяла у него
книгу и велела Пашутке
отдать в людскую.
— Ну, не поминай же мне больше о
книгах: на этом условии я только и не
отдам их в гимназию, — заключил Райский. — А теперь давай обедать или я к бабушке уйду. Мне есть хочется.
А что он читал там, какие
книги, в это не входили, и бабушка
отдала ему ключи от отцовской библиотеки в старом доме, куда он запирался, читая попеременно то Спинозу, то роман Коттен, то св. Августина, а завтра вытащит Вольтера или Парни, даже Боккачио.
Нехлюдов
отдал письмо графини Катерины Ивановны и, достав карточку, подошел к столику, на котором лежала
книга для записи посетителей, и начал писать, что очень жалеет, что не застал, как лакей подвинулся к лестнице, швейцар вышел на подъезд, крикнув: «подавай!», а вестовой, вытянувшись, руки по швам, замер, встречая и провожая глазами сходившую с лестницы быстрой, не соответственной ее важности походкой невысокую тоненькую барыню.
Просмотр конторских
книг и разговор с приказчиком, который с наивностью выставлял выгоды малоземельности крестьян и того, что они окружены господской землей, еще больше утвердил Нехлюдова в намерении прекратить свое хозяйство и
отдать всю землю крестьянам.
Со мной были две красненькие ассигнации, я
отдал одну ему; он тут же послал поручика за
книгами и
отдал ему мое письмо к обер-полицмейстеру, в котором я, основываясь на вычитанной мною статье, просил объявить мне причину ареста или выпустить меня.
A propos к Сен-Симону. Когда полицмейстер брал бумаги и
книги у Огарева, он отложил том истории французской революции Тьера, потом нашел другой… третий… восьмой. Наконец, он не вытерпел и сказал: «Господи! какое количество революционных
книг… И вот еще», — прибавил он,
отдавая квартальному речь Кювье «Sur les revolutions du globe terrestre».
Я отнес
книги в лавочку, продал их за пятьдесят пять копеек,
отдал деньги бабушке, а похвальный лист испортил какими-то надписями и тогда же вручил деду. Он бережно спрятал бумагу, не развернув ее и не заметив моего озорства.
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие
книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали
книг, сочинений или писаний печатать или
отдавать в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
Мы недавно читали, — да восплачут французы о участи своей и с ними человечество! — мы читали недавно, что народное собрание, толико же поступая самодержавно, как доселе их государь, насильственно взяли печатную
книгу и сочинителя оной
отдали под суд за то, что дерзнул писать против народного собрания.
И усмехались, но на цифрах и на подобиях стали дрожать, и
книгу просили закрыть, и уйти, и награждение мне к Святой назначили, а на Фоминой богу душу
отдали.
— А Ганька на что? Он грамотный и все разнесет по
книгам… Мне уж надоело на Ястребова работать: он на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма
отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к рукам. Понял?.. Лучше всего в аренду взять. Платить ему двухгривенный с золотника. На оборот денег добудем, и все как по маслу пойдет. Уж я вот как теперь все это дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача у меня как на ладонке…
Пригнал к самому отъезду Басаргина. Он вам
отдаст Bernardin de St Pierre и ваши
книги, которые у меня с лишком год гостили: Montaigne, Рейц и пр. — Вы по принадлежности
отдадите их Матвею Ивановичу с благодарностию.
Что скажешь о
книге Корфа? На меня она сделала очень мрачное впечатление и еще более
отдалила от издателя.
Как это ни покажется неправдоподобным, но Соловьев в критические минуты
отдавал на хранение татарам некоторые
книги и брошюры.
А по нашим вот местам губернатор тоже на одного станового поналегал да на ревизии двадцати целковых по
книгам не досчитал, так в солдаты
отдали: казнограбитель он, выходит!
— Я ведь не сказал же вам, что я не верую вовсе! — вскричал он наконец, — я только лишь знать даю, что я несчастная, скучная
книга и более ничего покамест, покамест… Но погибай мое имя! Дело в вас, а не во мне… Я человек без таланта и могу только
отдать свою кровь и ничего больше, как всякий человек без таланта. Погибай же и моя кровь! Я об вас говорю, я вас два года здесь ожидал… Я для вас теперь полчаса пляшу нагишом. Вы, вы одни могли бы поднять это знамя!..
Уже несколько лет как я не читал ни одной
книги, и трудно
отдать отчет о том странном и вместе волнующем впечатлении, которое произвела во мне первая прочитанная мною в остроге
книга.
Когда я принес ей
книгу и с грустью
отдал, она уверенно сказала...
— А
книгу эту, Демона, я не могу тебе
отдать — хочешь двугривенный получить за нее?
Я стал находить в нем черты Хорошего Дела — человека, незабвенного для меня; его и Королеву я украшал всем лучшим, что мне давали
книги, им
отдавал я чистейшее мое, все фантазии, порожденные чтением.
Книга была моей собственностью, — старик брандмейстер подарил мне ее, было жалко
отдавать Лермонтова. Но когда я, несколько обиженный, отказался от денег, Жихарев спокойно сунул монету в кошелек и непоколебимо заявил...
Книги сделали меня неуязвимым для многого: зная, как любят и страдают, нельзя идти в публичный дом; копеечный развратишко возбуждал отвращение к нему и жалость к людям, которым он был сладок. Рокамболь учил меня быть стойким, но поддаваться силе обстоятельств, герои Дюма внушали желание
отдать себя какому-то важному, великому делу. Любимым героем моим был веселый король Генрих IV, мне казалось, что именно о нем говорит славная песня Беранже...
Отдавая эту славную
книгу закройщице, я просил ее дать мне еще такую же.
Мне захотелось сделать ему приятное — подарить
книгу. В Казани на пристани я купил за пятачок «Предание о том, как солдат спас Петра Великого», но в тот час повар был пьян, сердит, я не решился
отдать ему подарок и сначала сам прочитал «Предание». Оно мне очень понравилось, — все так просто, понятно, интересно и кратко. Я был уверен, что эта
книга доставит удовольствие моему учителю.
Второй способ, несколько менее грубый, состоит в том, чтобы утверждать, что хотя действительно Христос учил подставлять щеку и
отдавать кафтан и что это очень высокое нравственное требование, но… что есть на свете злодеи, и если не усмирять силой этих злодеев, то погибнет весь мир и погибнут добрые. Довод этот я нашел в первый раз у Иоанна Златоуста и выставляю несправедливость его в
книге «В чем моя вера?».
В последнее время я не брал у вас денег; не делайте опыта мне их пересылать, а
отдайте половину человеку, который ходил за мною, а половину — прочим слугам, которым прошу дружески от меня поклониться: я подчас доставлял много хлопот этим бедным людям. Оставшиеся
книги примет от меня в подарок Вольдемар. К нему я пишу особо.
— В таком случае составьте подписку только между поляками московскими, — те должны
отдать все; я хоть полуполька какая-то, но покажу им пример: я
отдам все мои платья, все мои вещи, все мои
книги!
Чугунов. Только это и слышу от вас. (Кладет векселя в
книгу и
отдает Мурзавецкой.)
Наступил, наконец, и долгожданный день совершеннолетия. Девушка Иды Ивановны ранехонько явилась ко мне за оставленными вещами, я
отдал их и побежал за своим Пушкиным.
Книги были сделаны. Часов в десять я вернулся домой, чтобы переодеться и идти к Норкам. Когда я был уже почти совсем готов, ко мне зашел Шульц. В руках у него была длинная цилиндрическая картонка и небольшой сверток.
Ее старались удалять от всего, что могло, по соображению родных, сильно влиять на ее душу: отнимали у нее
книги, она безропотно
отдавала их и, садясь, молчала по целым дням, лишь машинально исполняя, что ей скажут, но по-прежнему часто невпопад отвечала на то, о чем ее спросят.
Тригорин. Да, они мне еще понадобятся. А
книги отдай кому-нибудь.
Помолившись за раннею обедней и напившись чаю у Виктора, друзья шли в свое инженерное училище, в офицерские классы, где оставались положенное время, а потом уходили домой, скромно трапезовали и все остальное время дня проводили за учебными занятиями, а покончив с ними, читали богословские и религиозные
книги, опять-таки
отдавая перед многими из них предпочтение сочинениям митрополита Михаила.
Сего не довольно: славнейшие иностранные Авторы и Философы, подобно благодетельным Гениям, ежедневно украшали разум Ее новыми драгоценностями мыслей; в их творениях [Родительница Екатерины, знав любовь Ее ко чтению
книг, в завещании своем отказала Ей свою библиотеку сими словами: «Любезной моей Государыне Дщери Екатерине Алексеевне
отдаю всю мою библиотеку, как здешнюю, так и Доренбургскую, собранную мною нарочно для Ее Высочества; ибо я знаю Ее великую охоту ко чтению.
Флор Федулыч. Не могу-с; у меня деньги дельные и на дело должны идти. Тут, может быть, каждая копейка оплакана прежде, чем она попала в мой сундук, так я их ценю-с. А ваш любовник бросит их в трактире со свистом, с хохотом, с хвастовством. У меня все деньги рассчитаны, всякому рублю свое место; излишек я бедным
отдаю; а на мотовство да на пьянство разным аферистам — у меня такой статьи расхода в моих
книгах нет-с.
Скоро
отдали Леону ключ от желтого шкапа, в котором хранилась библиотека покойной его матери и где на двух полках стояли романы, а на третьей несколько духовных
книг: важная эпоха в образовании его ума и сердца!
Загоскин
отдавал весь изюм и коринку с условием: не входить к нему в комнату и не мешать его чтению; но через несколько времени, истребив весь запас лакомства, брат снова отворял дверь — и тогда Загоскин, вспылив, вскакивал с дивана, бросал
книгу и принимался таскать за волосы неотвязчивого ребенка; впоследствии он любил этого брата с особенною нежностью.
— Благодари пана за крупу и яйца, — говорил ректор, — и скажи, что как только будут готовы те
книги, о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я
отдал их уже переписывать писцу. Да не забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да философа привязать, а не то как раз удерет.
— Красивая вещь, — сказала дама, которой стало жаль изящной и, по-видимому, дорогой игрушки. — Кто это повесил ее сюда? Ну, послушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с нею делать?.. Вон там
книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле
отдать, он так просил, — солгала она.
Он был дитя, когда в тесовый гроб
Его родную с пеньем уложили.
Он помнил, что над нею черный поп
Читал большую
книгу, что кадили,
И прочее… и что, закрыв весь лоб
Большим платком, отец стоял в молчанье.
И что когда последнее лобзанье
Ему велели матери
отдать,
То стал он громко плакать и кричать,
И что отец, немного с ним поспоря,
Велел его посечь… (конечно, с горя).
До
книг он жаден, однако о прочитанном не любит беседовать;
отдавая мне
книгу, тихо и задушевно молвит: «Хорошо!» — или: «Очень хорошо!»
Тут узнал я, что дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными
книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв на воспитание двух родных племянников,
отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски…
«Домашний лечебник»… Эта пригодится, ежели кто занеможет когда… «Полная поваренная
книга», —
отдам тетеньке, ей пригодится… «История Елизаветы, королевы Английской», — можно будет прочитать… «Лейнард и Термильд, или Злосчастная судьба двух любовников».
Выдал Марко Данилыч деньги, а вишневку обещал принести на другой день. Субханкулов дал расписку. Было в ней писано, что ежели Субханкулову не удастся Мокея Данилова выкупить, то повинен он на будущей ярманке деньги Марку Данилычу
отдать обратно. К маклеру пошли для перевода расписки на русский язык и для записки в
книгу.
— Потому рассчитал, что из
книг узнал, как он плутовал на Унже в лесных дачах, и Василья Фадеева рассчитал для того, что он весь работный народ на каждом шагу безбожно обижал и сполна зажитых денег не
отдавал никому.
А он еще задолго до срока маленько поприжал меня, последние восемьсот целковых, что были у меня налицо, должен был я
отдать ему, а потом за пятьдесят рублей в том же году у Макарья
книг да икон взял он у меня уж чересчур по дешевой цене.
Кончилось дело тем, что Чубалов за восемьсот рублей
отдал Марку Данилычу и образа, и
книги. Разочлись; пятьдесят рублей Герасим Силыч должен остался. Как ни уговаривал его Марко Данилыч остаться обедать, как ни соблазнял севрюжиной и балыком, Чубалов не остался и во всю прыть погнал быстроногую свою кауренькую долой со двора смолокуровского.
Меж тем Глафира позвала хозяина маленького отеля и, не обращая никакого внимания на Висленева, сделала расчет за свое помещение и за каморку Жозефа. Затем она
отдала приказание приготовить ей к вечеру фиакр и отвезти на железную дорогу ее багаж. Когда все это было сказано, она отрадно вздохнула из полной груди, взяла
книгу и стала читать, как будто ничего ее не ожидало.