Неточные совпадения
Не позаботясь даже о том, чтобы
проводить от
себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел
в ее
комнату. И не думая и не замечая того, есть кто
в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел
себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним
в его
комнату и там стал рассказывать ему про то, как он
провел вечер, и тут же заснул.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна
провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя
в свою
комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала
себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Дверь
в залу запиралась; Свидригайлов
в этой
комнате был как у
себя и
проводил в ней, может быть, целые дни.
Все замолчали. Тогда Сомова, должно быть, поняв, что надоела, и обидясь этим, простилась и ушла к
себе в комнату, где жила Лидия. Маракуев
провел ладонью по волосам, говоря...
— По форме это, если хотите, — немножко анархия, а по существу — воспитание революционеров, что и требуется. Денег надобно, денег на оружие, вот что, — повторил он, вздыхая, и ушел, а Самгин,
проводив его, начал шагать по
комнате, посматривая
в окна, спрашивая
себя...
Он даже усмехнулся, так что бакенбарды поднялись
в сторону, и покачал головой. Обломов не поленился, написал, что взять с
собой и что оставить дома. Мебель и прочие вещи поручено Тарантьеву
отвезти на квартиру к куме, на Выборгскую сторону, запереть их
в трех
комнатах и хранить до возвращения из-за границы.
Она никогда бы не пустила его к
себе ради пьянства, которого терпеть не могла, но он был несчастлив, и притом, когда он становился неудобен
в комнате, его без церемонии уводили на сеновал или
отводили домой.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня
в первую свою
комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча
провела она меня к
себе, подсела опять к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни слова.
— Митя,
отведи меня… возьми меня, Митя, —
в бессилии проговорила Грушенька. Митя кинулся к ней, схватил ее на руки и побежал со своею драгоценною добычей за занавески. «Ну уж я теперь уйду», — подумал Калганов и, выйдя из голубой
комнаты, притворил за
собою обе половинки дверей. Но пир
в зале гремел и продолжался, загремел еще пуще. Митя положил Грушеньку на кровать и впился
в ее губы поцелуем.
Я
отвел ему маленькую
комнату,
в которой поставил кровать, деревянный стол и два табурета. Последние ему, видимо, совсем были не нужны, так как он предпочитал сидеть на полу или чаще на кровати, поджав под
себя ноги по-турецки.
В этом виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни. Ложась спать, он по старой привычке поверх сенного тюфяка и ватного одеяла каждый раз подстилал под
себя козью шкурку.
Теперь, видите сами, часто должно пролетать время так, что Вера Павловна еще не успеет подняться, чтобы взять ванну (это устроено удобно, стоило порядочных хлопот: надобно было
провести в ее
комнату кран от крана и от котла
в кухне; и правду сказать, довольно много дров выходит на эту роскошь, но что ж, это теперь можно было позволить
себе? да, очень часто Вера Павловна успевает взять ванну и опять прилечь отдохнуть, понежиться после нее до появления Саши, а часто, даже не чаще ли, так задумывается и заполудремлется, что еще не соберется взять ванну, как Саша уж входит.
Курьер как привез его
в Лондон, так появился кому надо и отдал шкатулку, а Левшу
в гостинице
в номер посадил, но ему тут скоро скучно стало, да и есть захотелось. Он постучал
в дверь и показал услужающему
себе на рот, а тот сейчас его и
свел в пищеприемную
комнату.
Петр Андреич сдержал свое слово. Он известил сына, что для смертного часа его матери, для младенца Федора он возвращает ему свое благословение и Маланью Сергеевну оставляет у
себя в доме. Ей
отвели две
комнаты в антресолях, он представил ее своим почтеннейшим гостям, кривому бригадиру Скурехину и жене его; подарил ей двух девок и казачка для посылок. Марфа Тимофеевна с ней простилась: она возненавидела Глафиру и
в течение одного дня раза три поссорилась с нею.
Старик Покровский целую ночь
провел в коридоре, у самой двери
в комнату сына; тут ему постлали какую-то рогожку. Он поминутно входил
в комнату; на него страшно было смотреть. Он был так убит горем, что казался совершенно бесчувственным и бессмысленным. Голова его тряслась от страха. Он сам весь дрожал, и все что-то шептал про
себя, о чем-то рассуждал сам с
собою. Мне казалось, что он с ума сойдет с горя.
Палагею Евграфовну тоже поймала на одну удочку:
отвела ее потихоньку к
себе в комнату, стала перед ней на колени.
В г. К. он и сблизился с семьей Тугановских и такими тесными узами привязался к детям, что для него стало душевной потребностью видеть их каждый вечер. Если случалось, что барышни выезжали куда-нибудь или служба задерживала самого генерала, то он искренно тосковал и не находил
себе места
в больших
комнатах комендантского дома. Каждое лето он брал отпуск и
проводил целый месяц
в имении Тугановских, Егоровском, отстоявшем от К. на пятьдесят верст.
В последние минуты отъезда она, впрочем, постаралась переломить
себя и вышла
в гостиную, где лица, долженствовавшие
провожать ее, находились
в сборе, и из числа их gnadige Frau была с глазами, опухнувшими от слез; Сверстов все ходил взад и вперед по
комнате и как-то нервно потирал
себе руки; на добродушно-глуповатой физиономии Фадеевны было написано удовольствие от мысли, что она вылечила барыню, спрыснув ее водой с камушка.
С месяц она
провела в совершенном уединении, не выходя из
комнаты и редко-редко позволяя
себе промолвить слово даже с прислугою.
— И на всякий день у нее платья разные, — словно во сне бредила Евпраксеюшка, — на сегодня одно, на завтра другое, а на праздник особенное. И
в церкву
в коляске четверней ездят: сперва она, потом господин. А поп, как увидит коляску, трезвонить начинает. А потом она у
себя в своей
комнате сидит. Коли господину желательно с ней время
провести, господина у
себя принимает, а не то так с девушкой, с горничной ейной, разговаривает или бисером вяжет!
План этот удался Николаю Афанасьевичу как нельзя лучше, и когда Туберозов, внося к
себе в комнату кипящий самовар, начал собирать из поставца чашки и готовить чай, карлик
завел издалека тихую речь о том, что до них
в городе происходило, и вел этот рассказ шаг за шаг, день за день, как раз до самого того часа,
в который он сидит теперь здесь,
в этой лачужке.
Поп позвал меня к
себе, и она тоже пошла с Любой, сидели там, пили чай, а дядя Марк доказывал, что хорошо бы
в городе театр
завести. Потом попадья прекрасно играла на фисгармонии, а Люба вдруг заплакала, и все они ушли
в другую
комнату. Горюшина с попадьёй на ты, а поп зовёт её Дуня, должно быть, родственница она им. Поп, оставшись с дядей, сейчас же начал говорить о боге; нахмурился, вытянулся, руку поднял вверх и, стоя середи
комнаты, трясёт пышными волосами. Дядя отвечал ему кратко и нелюбезно.
Шубин почти не показывался; он с лихорадочною деятельностью занялся своим искусством: либо сидел взаперти у
себя в комнате и выскакивал оттуда
в блузе, весь выпачканный глиной, либо
проводил дни
в Москве, где у него была студия, куда приходили к нему модели и италиянские формовщики, его приятели и учителя.
Лаптев спустился к
себе в нижний этаж,
в комнаты с низкими потолками, где постоянно пахло геранью и было душно.
В гостиной у него сидел Панауров, муж Нины Федоровны, и читал газету. Лаптев кивнул ему головой и сел против. Оба сидели и молчали. Случалось, что так молча они
проводили целые вечера, и это молчание не стесняло их.
Каждое утро,
проводив мужа на службу, или вечером, когда он уходил
в наряд, она звала Илью к
себе или приходила
в его
комнату и рассказывала ему разные житейские истории.
Журавка махнул рукой и потащил за двери свою синьору; а Анна Михайловна,
проводив гостей, вошла
в комнату Долинского, села у его стола, придвинула к
себе его большую фотографию и сидела как окаменелая, не замечая, как белобрюхой, холодной жабой проползла над угрюмыми, каменными массами столицы бесстыдно наглая, петербургская летняя ночь.
— Да, конечно, можно, — отвечала Анна Михайловна.
Проводив Долинского до дверей, она вернулась и стала у окна. Через минуту на улице показался Долинский. Он вышел на середину мостовой, сделал шаг и остановился
в раздумье; потом перешагнул еще раз и опять остановился и вынул из кармана платок. Ветер рванул у него из рук этот платок и покатил его по улице. Долинский как бы не заметил этого и тихо побрел далее. Анна Михайловна еще часа два ходила по своей
комнате и говорила
себе...
Анна Михайловна,
проводив сестру до самого порога, торопливо прошла прямо
в свою
комнату и заперла за
собою дверь.
Два месяца Спирька живет — не пьет ни капли. Белье кой-какое
себе завел, сундук купил,
в сундук зеркальце положил, щетки сапожные… С виду приличен стал, исполнителен и предупредителен до мелочей. Утром — все убрано
в комнате, булки принесены, стол накрыт, самовар готов; сапоги, вычищенные «под спиртовой лак», по его выражению, стоят у кроватей, на платье ни пылинки.
Княжна Анастасия
в этот день долго не выходила из своей
комнаты. Она поздно проснулась и не совсем хорошо
себя чувствовала. Бабушка навестила дочь
в ее
комнатах и, найдя, что у княжны что-то вроде лихорадки, посоветовала ей не выходить до обеда, а если захочет, то и весь день
провести у
себя.
За этой работой она
провела часа три и так утомилась, такой сделалась замарашкой, что не решилась даже выйти к обеду и просила к
себе в комнату прислать чего-нибудь.
Саша неприятно улыбнулся и, ничего не ответив, заложил руки
в карманы и стал ходить по
комнате, то пропадая
в тени, то весь выходя на свет; и серая куртка была у него наверху расстегнута, открывая кусочек белой рубашки — вольность, которой раньше он не позволял
себе даже один. Елена Петровна и сама понимала, что говорит глупости, но уж очень ей обидно было за второй самовар; подобралась и,
проведя рукой по гладким волосам, спокойно села на Сашин стул.
— Войдите, — повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились
в комнате. Между окном и столом стоял человек
в нижней рубашке и полосатых брюках, — человек так
себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом, конец которого торчал как сучок. Ему было лет тридцать. Он
заводил карманные часы, а теперь приложил их к уху.
Выслушав такое решение, Акакий Акакиевич печальный побрел
в свою
комнату, и как он
провел там ночь, предоставляется судить тому, кто может сколько-нибудь представить
себе положение другого.
Бледный, перепуганный и без шинели, вместо того чтобы к Каролине Ивановне, он приехал к
себе, доплелся кое-как до своей
комнаты и
провел ночь весьма
в большом беспорядке, так что на другой день поутру за чаем дочь ему сказала прямо: «Ты сегодня совсем бледен, папа».
Он бросился быстро к дверям
провожать их; на лестнице получил приглашение бывать, придти на следующей неделе обедать, и с веселым видом возвратился к
себе в комнату.
Алехин простился и ушел к
себе вниз, а гости остались наверху. Им обоим
отвели на ночь большую
комнату, где стояли две старые деревянные кровати с резными украшениями и
в углу было распятие из слоновой кости; от их постелей, широких, прохладных, которые постилала красивая Пелагея, приятно пахло свежим бельем.
Проводив жениха, Надя пошла к
себе наверх, где жила с матерью (нижний этаж занимала бабушка). Внизу,
в зале, стали тушить огни, а Саша все еще сидел и пил чай. Пил он чай всегда подолгу, по-московски, стаканов по семи
в один раз. Наде, когда она разделась и легла
в постель, долго еще было слышно, как внизу убирала прислуга, как сердилась бабуля. Наконец все затихло, и только слышалось изредка, как
в своей
комнате, внизу, покашливал басом Саша.
Я
провожал жену глазами и потом ожидал ее возвращения, чтобы опять увидеть
в окно ее лицо, плечи, шубку, шляпку; мне было скучно, грустно, бесконечно жаль чего-то, и хотелось
в ее отсутствие пройтись по ее
комнатам, и хотелось, чтобы вопрос, который я и жена не сумели решить, потому что не сошлись характерами, поскорее бы решился сам
собою, естественным порядком, то есть поскорее бы эта красивая 27-летняя женщина состарилась и поскорее бы моя голова стала седой и лысой.
Через четверть часа г-н Перекатов, с свойственной ему любезностью,
провожал Лучкова до передней, с чувством жал ему руку и просил «не забывать»; потом, отпустив гостя, с важностью заметил человеку, что не худо бы ему остричься, — и, не дождавшись ответа, с озабоченным видом вернулся к
себе в комнату, с тем же озабоченным видом присел на диван и тотчас же невинно заснул.
— И слушать не хочу! Чтобы я позволила у
себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой
возить по ремню, а долга своего скоро совсем не
в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его не слыхала!
Но пришли гостьи-барышни, и спор прекратился сам
собой. Все отправились
в зал. Варя села за рояль и стала играть танцы. Протанцевали сначала вальс, потом польку, потом кадриль с grand-rond, [Большим кругом (фр.).] которое
провел по всем
комнатам штабс-капитан Полянский, потом опять стали танцевать вальс.
Коридорный вызвался
проводить графа. Граф, несмотря на замечание лакея, что барин сейчас только пожаловали и раздеваться изволят, вошел
в комнату. Лухнов
в халате сидел перед столом, считая несколько кип ассигнаций, лежавших перед ним. На столе стояла бутылка рейнвейна, который он очень любил. С выигрыша он позволил
себе это удовольствие. Лухнов холодно, строго, через очки, как бы не узнавая, поглядел на графа.
Кунин
провел рукой по глазам, и ему показалось, что рука его от этого стала мокрой. Он отошел от окна и мутными глазами обвел
комнату,
в которой ему еще слышался робкий, придушенный голос… Он взглянул на стол… К счастью, отец Яков забыл второпях взять с
собой его проповеди… Кунин подскочил к ним, изорвал их
в клочки и с отвращением швырнул под стол.
Рассказывать стала Ниночка, именно о том, как она окончила институт и как ей жилось там. Сперва она робела, но так как рассказывать ей приходилось то, что она уже несколько раз передавала, то она легко вспомнила все остроумные слова и была очень довольна
собой. Николай не то слушал, не то нет; он улыбался, но не всегда
в тех местах, где были остроумные слова, и все время
водил по
комнате своими выпуклыми глазами. Иногда он перебивал речь не идущими к месту вопросами.
В спальне среднеотделенок было особенно тихо
в этот злополучный вечер. Воспитанниц перед ужином
водили в баню, и они теперь
в белых головных косыночках на головах и
в теплых байковых платках, покрывающих плечи, сновали по обширной спальне и прилегающей к ней умывальной
комнате и по длинному, полутемному коридору, тихо шепотом делясь между
собою впечатлениями минувшего дня.
В продолжение двух часов, которые Иосаф Платонович
провел в квартире Горданова, расхаживая по
комнате и кусая
себе в волнении ногти, Павел Николаевич все вел переговоры, и наконец возвратился немного рассерженный и на первых же порах изругал Кишенского и Алину самыми энергическими словами.
В господских
комнатах дачи все было безмолвно. Пятый день пошел, как Серафима уехала и взяла с
собою Степаниду. Ее вещи
отвезли на подводе.
Но бегство это не обещало ничего путного… Выйдя из правления и пошатавшись по городу, Невыразимов отправился бы к
себе на квартиру, а на квартире у него было еще серее и хуже, чем
в дежурной
комнате… Допустим, что этот день он
провел бы хорошо, с комфортом, но что же дальше? Всё те же серые стены, всё те же дежурства по найму и поздравительные письма…
Грубер почтительно поклонился. Ему
отвели комнату, соседнюю с кабинетом его величества, а государь приказал поставить
в кабинете императрицы около одного из канапе ширмы и там устроил
себе временную опочивальню.