Неточные совпадения
Ближе к Таврическому саду люди шли негустой, но почти сплошной толпою, на Литейном, где-то около моста, а может быть,
за мостом, на Выборгской, немножко похлопали выстрелы из ружей, догорал окружный суд, от него
остались только стены, но в их огромной коробке все еще жадно хрустел огонь, догрызая
дерево, изредка в огне что-то тяжело вздыхало, и тогда от него отрывались стайки мелких огоньков, они трепетно вылетали на воздух, точно бабочки или цветы, и быстро превращались в темно-серый бумажный пепел.
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали
за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе
остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких
дерев,
за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
Спустя немного времени один
за другим начали умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное
дерево, но и это не помогло. Смерть уносила одного человека
за другим. Очевидно, черт поселился в самом жилище.
Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
Комель тополя сначала было подался вниз по течению, но вскоре
за что-то зацепился, и
дерево осталось на месте.
При подъеме на крутые горы, в особенности с ношей
за плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать
деревья,
за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле
остаются лежать одни берестяные футляры.
Рощи — это наши рощи: дуб и липа, клен и вяз, — да, рощи те же, как теперь;
за ними очень заботливый уход, нет в них ни одного больного
дерева, но рощи те же, — только они и
остались те же, как теперь.
Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохляцким юмором соответствующий случай. Юноши краснели, но в свою очередь не
оставались в долгу. «Если они не знают Нечипора и Хведька из такой-то деревни, зато они изучают весь народ в его общих проявлениях; они смотрят с высшей точки зрения, при которой только и возможны выводы и широкие обобщения. Они обнимают одним взглядом далекие перспективы, тогда как старые и заматерелые в рутине практики из-за
деревьев не видят всего леса».
— Но ты не знал и только немногие знали, что небольшая часть их все же уцелела и
осталась жить там,
за Стенами. Голые — они ушли в леса. Они учились там у
деревьев, зверей, птиц, цветов, солнца. Они обросли шерстью, но зато под шерстью сберегли горячую, красную кровь. С вами хуже: вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бешеного гнева, от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, — мы хотим…
Тогда в толпе поднялся настоящий шабаш. Одни звали новоприбывших к
дереву, где недавно висел самоубийца, другие хотели
остаться на заранее назначенном месте. Знамя опять колыхнулось, платформа поплыла
за толпой, но скоро вернулась назад, отраженная плотно сомкнувшимся у
дерева отрядом полиции.
Она пожала ему руку так дружески, так симпатично и скрылась
за деревьями. Круциферский
остался. Они долго говорили. Круциферский был больше счастлив, нежели вчера несчастлив. Он вспоминал каждое слово ее, носился мечтами бог знает где, и один образ переплетался со всеми. Везде она, она… Но мечтам его положил предел казачок Алексея Абрамовича, пришедший звать его к нему. Утром в такое время его ни разу не требовал Негров.
Минут через пять березовая роща
осталась у них назади; коляска своротила с большой дороги на проселочную, которая шла посреди полей, засеянных хлебом; справа и слева мелькали небольшие лесочки и отдельные группы
деревьев; вдали чернелась густая дубовая роща, из-за которой подымались высокие деревянные хоромы, построенные еще дедом Полины, храбрым секунд-майором Лидиным, убитым при штурме Измаила.
Лето выдалось сырое и холодное,
деревья были мокрые, все в саду глядело неприветливо, уныло, хотелось в самом деле работать. В комнатах, внизу и наверху, слышались незнакомые женские голоса, стучала у бабушки швейная машина: это спешили с приданым. Одних шуб
за Надей давали шесть, и самая дешевая из них, по словам бабушки, стоила триста рублей! Суета раздражала Сашу; он сидел у себя в комнате и сердился; но все же его уговорили
остаться, и он дал слово, что уедет первого июля, не раньше.
Промежутки между кустами и стволами
деревьев были полны тумана, негустого, нежного, пропитанного насквозь лунным светом, и, что надолго
осталось в памяти Огнева, клочья тумана, похожие на привидения, тихо, но заметно для глаза, ходили друг
за дружкой поперек аллей.
Тотчас
за больницей город кончался и начиналось поле, и Сазонка побред в поле. Ровное, не нарушаемое ни
деревом, ни строением, оно привольно раскидывалось вширь, и самый ветерок казался его свободным и теплым дыханием. Сазонка сперва шел по просохшей дороге, потом свернул влево и прямиком по пару и прошлогоднему жнитву направился к реке. Местами земля была еще сыровата, и там после его прохода
оставались следы его ног с темными углублениями каблуков.
— Вот так же одна девушка пошла
за ягодами, — рассказывал Костя, — отбилась от партии, да и
осталась в лесу ночью одна… Дома ее хватились, давай искать — целых два дня искали, а на третий — видят, что сидит она на сосне и не откликается. Уцепилась
за дерево и сидит… Целых два года была без ума, а уже потом рассказала, как ее леший пугал. Как заухает, как закличет по-ребячьи, как захохочет…
И пустилась молодая сова
за зайцем, вцепилась ему лапой в спину так, что все когти ушли, а другую лапу приготовила
за дерево уцепиться. Как поволок заяц сову, она уцепилась другой лапой
за дерево и думала: «Не уйдет». Заяц рванулся и разорвал сову. Одна лапа
осталась на
дереве, другая на спине у зайца. На другой год охотник убил этого зайца и дивился тому, что у него в спине были заросшие совиные когти.
Марунич уговорил
остаться за себя Глеголу, а сам начал собираться: надел полушубок, валенки, большую косматую папаху и рукавицы. Затем он собрал всех ездовых собак на один длинный ремень и с ружьем в руках отправился в лес. Собаки бежали вразброд, путаясь между
деревьями, и мешали ему итти. Сопровождаемый остротами и ироническими советами, он скоро скрылся в лесу.
Трудно передать на словах чувство голода. По пути собирали грибы, от которых тошнило. Мои спутники осунулись и ослабели. Первым стал отставать Гусев. Один раз он долго не приходил. Вернувшись, я нашел его лежащим под большим
деревом. Он сказал, что решил
остаться здесь на волю судьбы. Я уговорил Гусева итти дальше, но километра через полтора он снова отстал. Тогда я решил, чтобы он шел между казаками, которые
за ним следили и постоянно подбадривали.
Их веселым крикливым чириканьем полон весь воздух; они порхают, гоняясь один
за другим по оттаявшим ветвям
деревьев, и сыпят вниз иней с тех мерзлых веток, которые
остаются в своем серебристом зимнем уборе.