— Спасибо, спасибо, Никита Романыч, и не след нам разлучаться! Коли, даст бог,
останемся живы, подумаем хорошенько, поищем вместе, что бы нам сделать для родины, какую службу святой Руси сослужить? Быть того не может, чтобы все на Руси пропало, чтоб уж нельзя было и царю служить иначе, как в опричниках!
Неточные совпадения
— Но пока вы
живы, — продолжал он, — все должно
оставаться в вашем непосредственном владении и заведовании. А мужиков отпустить на волю…
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего,
живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что скажу: прожил ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле
останешься?
— Это ты верно… Конешно, как не жаль добра: тоже горбом, этово-тово, добро-то наживали. А только нам не способно оставаться-то здесь… все купляй… Там, в орде, сторона вольная, земли сколько хошь… Опять и то сказать, што пригнали нас сюда безо всего, да, слава богу, вот
живы остались. Бог даст, и там управимся.
— Ты не пугай — не слишком-то испугались! У самого Антона Антоныча (Сквозник-Дмухановский) в переделе бывали — и то
живы остались! Ты дело говори: сколько тебе следует?
— Нет, так, по своей охоте ратуем. А впрочем, и то сказать, горевые мы ратники! Вот кабы тузы-то наши козырные
живы были — ну, и нам бы поповаднее было заодно с ними помериться. Да от них, вишь, только могилки
остались, а нам-то, мелкоте, не очень и доверяют нынешние правители-то!
— Пустяки, Архип, это все по неразумию! рассуди ты сам: змея гадина ядовитая, так может ли быть, чтоб мы о сю пору
живы остались, жир ее кажный день пимши!
— Нет, вы поймите меня! Я подлинно желаю, чтобы все были
живы! Вы говорите: во всем виноваты «умники». Хорошо-с. Но ежели мы теперича всех «умников» изведем, то, как вы полагаете, велик ли мы авантаж получим, ежели с одними дураками
останемся? Вам, государь мой, конечно, оно неизвестно, но я, по собственному опыту, эту штуку отлично знаю! Однажды, доложу вам, в походе мне три дня пришлось глаз на глаз с дураком просидеть, так я чуть рук на себя не наложил! Так-то-с.
— Не бойтесь,
живы останетесь, — усмехнулась Олеся.
— Я еще у тебя, Феня, в долгу, — говорил Гордей Евстратыч, удерживая на прощанье в своей руке руку Фени. — Знаешь за что? Если ты не знаешь, так я знаю… Погоди,
живы будем, в долгу у тебя не
останемся. Добрая у тебя душа, вот за что я тебя и люблю. Заглядывай к нам-то чаще, а то моя Нюша совсем крылышки опустила.
Ему
оставалось только проведать о том,
живы ли Дуня и дедушка Кондратий.
— За штат отчислят, коли
живы останемся, — уныло вторил ему Соловьев. — Хоть бы пенсию дали, — не дадут?..
Чугунов. Близ города, среди белого дня! Есть чему удивляться!.. Нет… Тут не то что Тамерлана, а вот сейчас, перед нашими глазами, и невесту вашу с приданым, и Михайла Борисыча с его имением волки съели, да и мы с вашей тетенькой чуть
живы остались! Вот это подиковинней будет.
1-й лакей. То-то я слышу дух такой тяжелый. (С оживлением.) Ни на что не похоже, какие грехи с этими заразами. Скверно совсем! Даже бога забыли. Вот у нашего барина сестры, княгини Мосоловой, дочка умирала. Так что же? Ни отец, ни мать и в комнату не вошли, так и не простились. А дочка плакала, звала проститься, — не вошли! Доктор какую-то заразу нашел. А ведь ходили же за нею и горничная своя и сиделка — и ничего, обе
живы остались.
— Нам-то што, — философски перебил третий. — Наше вот дело — знай трогай… Слава-те господи,
живы остались… Садитесь, господа! Теперь ровно!
Бывало, этой думой удручен,
Я прежде много плакал и слезами
Я жег бумагу. Детский глупый сон
Прошел давно, как туча над степями;
Но пылкий дух мой не был освежен,
В нем родилися бури, как в пустыне,
Но скоро улеглись они, и ныне
Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
Один лишь отзыв — звучный, горький смех…
Там, где весной белел поток игривый,
Лежат кремни — и блещут, но не
живы!
— Прощайте,
оставайтесь здоровы! Дай бог вам, чтоб все было, как надо. Бог даст, коли будем
живы и здоровы, опять приедем в великом посту. Прощайте! Спасибо… Дай бог!
— Вот на пасху у машиниста то же самое было, — сказала Аксинья. — Никакой карбовкой не поливали, все
живы остались. А то карбовкой все обрызгаете… Ведь мы как живем? И сами у соседей то-другое занимаем, и им даем. А тогда нешто кто нам даст?
— Не сметь плыть дальше! — кричит какой-то толстяк с красным лицом и в длинном драповом пальто. — Я вас так пугну к чёрту с вашими дровами, что вы
живы не
останетесь! У меня уж и так два раза лавы ломали, а вам не позволю!