Неточные совпадения
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так
в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно; посылать ночью
в город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
Нас двое отправились с ним, прочие
остались с вещами,
в ожидании, пока мы пришлем за ними
лодку.
Один малаец взобрался на палубу и
остался ночевать у нас, другие два ночевали
в лодке, которая прицепилась за фрегат и шла за нами.
Другие кошевые скоро
остались назади и ныряли по ухабам, как
лодки в бурю.
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись
в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь
лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не
оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
В тот же вечер по совету гольда все имущество было перенесено
в лодку, а сами мы
остались ночевать на берегу.
Садясь
в лодку, Полуянов оглянулся на берег, где
оставалась и зеленая трава и вольная волюшка. Он тряхнул головой, перекрестился и больше ни на что не обращал внимания.
Сами мы как-нибудь спасемся, выберемся на дейк, спасем даже имущество, но
лодка должна неминуемо погибнуть и тогда нам
остается один только путь морем
в качестве купающихся пловцов.
Как есть сиротами тогда
останутся… ась? — заключил Глеб, посмеиваясь, хотя
в серых глазах его, поочередно переходивших от
лодок к площадке, от площадки к Оке, не было заметно особенной веселости.
При всем том подлежит сильному сомнению, чтобы кто-нибудь из окрестных рыбарей, начиная от Серпухова и кончая Коломной,
оставался на берегу. Привыкшие к бурям и невзгодам всякого рода, они, верно, предпочитали теперь отдых на лавках или сидели вместе с женами, детьми и батраками вокруг стола, перед чашкой с горячей ушицей. Нужны были самые крайние побудительные причины:
лодка, оторванная от причала и унесенная
в реку, верши, сброшенные
в воду ветром, чтобы заставить кого-нибудь выйти из дому.
У них никогда не доставало духу
оставаться на завалинке, и стоило показаться на Оке большой
лодке, как обе спешили уйти
в избу.
Подобно ручью, который
в продолжение многих верст лениво, едва заметно пресмыкался
в густой и болотистой траве и который, выбежав на крутизну, делится вдруг на бесчисленное множество быстрых, журчащих потоков, дядя Аким заходил во все стороны и сделался необыкновенно деятелен: он таскал верши, собирал камыш для топлива, тесал колья, расчищал снег вокруг
лодок — словом, поспевал всюду и ни на минуту не
оставался без дела.
Утро, еще не совсем проснулось море,
в небе не отцвели розовые краски восхода, но уже прошли остров Горгону — поросший лесом, суровый одинокий камень, с круглой серой башней на вершине и толпою белых домиков у заснувшей воды. Несколько маленьких
лодок стремительно проскользнули мимо бортов парохода, — это люди с острова идут за сардинами.
В памяти
остается мерный плеск длинных весел и тонкие фигуры рыбаков, — они гребут стоя и качаются, точно кланяясь солнцу.
— Однако ж если вы считаете Англию
в числе европейских государств, то кажется… но, впрочем, может быть, и англичане также бунтуют? Только, я думаю, вам трудно будет послать к ним экзекуцию: для этого нужен флот; а по милости бунтовщиков англичан у вас не
осталось ни одной
лодки.
Они условились так: Дюрок должен прислать меня, как только выяснится дальнейшее положение неизвестного дела, с запиской, прочтя которую Эстамп будет знать,
оставаться ли ему сидеть
в лодке или присоединиться к нам.
Наступает зима. Как-то вечером пошел снег, и все стало среди ночи белым: набережная,
лодки у берега, крыши домов, деревья. Только вода
в заливе
остается жутко черной и неспокойно плещется
в этой белой тихой раме.
На минуту
лодка дрогнула и остановилась. Весла
остались в воде, вспенивая ее, и Гаврила беспокойно завозился на скамье.
Он не ошибся… Багор зацепил Марью Павловну зарукав ее платья. Кучер ее тотчас подхватил, вытащил из воды…
в два сильных толчка
лодка очутилась у берега… Ипатов, Иван Ильич, Владимир Сергеич — все, бросились к Марье Павловне, подняли ее, понесли на руках домой, тотчас раздели ее, начали ее откачивать, согревать… Но все их усилия, их старания
остались тщетными… Марья Павловна не пришла
в себя… Жизнь уже ее покинула.
Мигом команда моя разбежалась,
Только на
лодке две пары
осталось —
Сильно измокли, ослабли;
в мешок
Я их поклал — и домой приволок.
За ночь больные мои отогрелись,
Высохли, выспались, плотно наелись;
Вынес я их на лужок; из мешка
Вытряхнул, ухнул — и дали стречка!
Я проводил их всё тем же советом:
„Не попадайтесь зимой!“
Я их не бью ни весною, ни летом,
Шкура плохая, — линяет косой...
Громадный офицер
в эполетах — она познакомилась с ним на Старо-Киевской улице, когда была гимназисткой, а теперь не помнила его фамилии, — точно из-под земли вырос и пригласил на вальс, и она отлетела от мужа, и ей уж казалось, будто она плыла на парусной
лодке,
в сильную бурю, а муж
остался далеко на берегу…
— А думается мне, — сказал Патап Максимыч, — что меньше от них плутовства-то было бы, когда бы ря́ду повыгодней для них писали. Сами посудите, много ль ловцу при таких порядках
останется? Лодка-то ведь
в лето сот на семь целковых рыбы наловит?.. Так ли?
С ним сбежало еще десятеро слепых. Те слепые, у которых мало денег было
в заборе, не пошли за Сидоркой,
остались. Он крикнул им из
лодки...
— Ах, дуй их горой! — вскликнул Василий Фадеев. — Лодки-то, подлецы, на берегу покинут!.. Ну, так и есть…
Осталась ли хоть одна косная?.. Слава Богу, не все захватили… Мироныч,
в косную!.. Приплавьте, ребята, лодки-то… Покинули их бестии, и весла по берегу разбросали… Ах, чтоб вам ро́зорвало!.. Ишь что вздумали!.. Поди вот тут — ищи их… Ах, разбойники, разбойники!.. Вот взодрать-то бы всех до единого. Гля-кась, что наделали!..
Река становится темнее, сильный ветер и дождь бьют нам
в бок, а берег всё еще далеко, и кусты, за которые,
в случае беды, можно бы уцепиться,
остаются позади… Почтальон, видавший на своем веку виды, молчит и не шевелится, точно застыл, гребцы тоже молчат… Я вижу, как у солдатика вдруг побагровела шея. На сердце у меня становится тяжело, и я думаю только о том, что если опрокинется
лодка, то я сброшу с себя сначала полушубок, потом пиджак, потом…
Остаюсь ночевать. Всю ночь слушаю, как храпят перевозчики и мой возница, как
в окна стучит дождь и ревет ветер, как сердитый Иртыш стучит по гробам… Ранним утром иду к реке; дождь продолжает идти, ветер же стал тише, но все-таки плыть на пароме нельзя. Меня переправляют на
лодке.
По другим версиям, люди эти были на
лодке, но во время тумана заблудились
в море и попали на остров Сахалин, где
остались навсегда.
Нa следующий день мы расстались. Удэхейцы вошли
в лодки и, пожелав нам счастливого пути, отчалили от берега. Когда обе улимагды достигли порога, удэхейцы еще раз послали нам приветствия руками и скрылись
в каменных ловушках. Мы
остались одни и сразу почувствовали себя отрезанными от мира, населенного людьми. Теперь нам предстояло выполнить самую трудную часть пути.
И люди христианского мира живут, как животные, руководствуясь
в своей жизни одними личными интересами и борьбой друг с другом, тем только отличаясь от животных, что животные
остаются с незапамятных времен с тем же желудком, когтями и клыками; люди же переходят и всё с большей и большей быстротой от грунтовых дорог к железным, от лошадей к пару, от устной проповеди и письма к книгопечатанию, к телеграфам, телефонам, от
лодок с парусами к океанским пароходам, от холодного оружия к пороху, пушкам, маузерам, бомбам и аэропланам.