Неточные совпадения
Дарья Александровна села
на садовую скамейку в
углу аллеи. Он
остановился пред ней.
На углу он встретил спешившего ночного извозчика.
На маленьких санках, в бархатном салопе, повязанная платком, сидела Лизавета Петровна. «Слава Богу, слава Богу»! проговорил он, с восторгом узнав ее, теперь имевшее особенно серьезное, даже строгое выражение, маленькое белокурое лицо. Не приказывая
останавливаться извозчику, он побежал назад рядом с нею.
Я
остановился, запыхавшись,
на краю горы и, прислонясь к
углу домика, стал рассматривать живописную окрестность, как вдруг слышу за собой знакомый голос...
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события;
на первом
углу она
остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось
на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль,
останавливалась облегченно вздохнуть.
Похаживая из
угла в
угол, он
на повороте вдруг сразу увидел Ассоль; вошедшая стремительно и неслышно, она молча
остановилась перед ним, почти испугав его светом взгляда, отразившего возбуждение.
На этот раз ему удалось добраться почти к руке девушки, державшей
угол страницы; здесь он застрял
на слове «смотри», с сомнением
остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка… дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другой открыл ей
на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
— Да-да-да! Не беспокойтесь! Время терпит, время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам
останавливаясь на месте и глядя
на него прямо в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и
углов.
— Пошли-и-и! — крикнула
на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и замолчал. Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее глазами; она опять воротилась к нему и стала у изголовья. Он несколько успокоился, но ненадолго. Скоро глаза его
остановились на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в
углу, как в припадке, и смотревшей
на него своими удивленными детски пристальными глазами.
Раскольников пошел прямо и вышел к тому
углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но их теперь не было. Узнав место, он
остановился, огляделся и обратился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
Раскольников дошел до Садовой и повернул за
угол. Разумихин смотрел ему вслед задумавшись. Наконец, махнув рукой, вошел в дом, но
остановился на средине лестницы.
Порфирий Петрович несколько мгновений стоял, как бы вдумываясь, но вдруг опять вспорхнулся и замахал руками
на непрошеных свидетелей. Те мигом скрылись, и дверь притворилась. Затем он поглядел
на стоявшего в
углу Раскольникова, дико смотревшего
на Николая, и направился было к нему, но вдруг
остановился, посмотрел
на него, перевел тотчас же свой взгляд
на Николая, потом опять
на Раскольникова, потом опять
на Николая и вдруг, как бы увлеченный, опять набросился
на Николая.
Вышли в коридор,
остановились в
углу около большого шкафа, высоко в стене было вырезано квадратное окно, из него
на двери шкафа падал свет и отчетливо был слышен голос Ловцова...
— Черт побери — слышите? — спросил Правдин, ускоряя шаг, но, свернув за
угол,
остановился, поднял ногу и, спрятав ее под пальто, пробормотал, держась за стену, стоя
на одной ноге: — Ботинок развязался.
Дойдя до конца проспекта, он увидал, что выход ко дворцу прегражден двумя рядами мелких солдат. Толпа придвинула Самгина вплоть к солдатам, он
остановился с края фронта, внимательно разглядывая пехотинцев, очень захудалых, несчастненьких. Было их, вероятно, меньше двух сотен, левый фланг упирался в стену здания
на углу Невского, правый — в решетку сквера. Что они могли сделать против нескольких тысяч людей, стоявших
на всем протяжении от Невского до Исакиевской площади?
Все тихо в доме Пшеницыной. Войдешь
на дворик и будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и побегут прятаться в
углы; собака начнет скакать
на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник
остановится рубить дрова, и оба с любопытством посмотрят
на посетителя.
В Лондоне в 1920 году, зимой,
на углу Пикадилли и одного переулка,
остановились двое хорошо одетых людей среднего возраста. Они только что покинули дорогой ресторан. Там они ужинали, пили вино и шутили с артистками из Дрюриленского театра.
Она осветила кроме моря еще озеро воды
на палубе, толпу народа, тянувшего какую-то снасть, да протянутые леера, чтоб держаться в качку. Я шагал в воде через веревки, сквозь толпу; добрался кое-как до дверей своей каюты и там, ухватясь за кнехт, чтоб не бросило куда-нибудь в
угол, пожалуй
на пушку,
остановился посмотреть хваленый шторм. Молния как молния, только без грома, или его за ветром не слыхать. Луны не было.
Не
останавливаясь, рабочие пошли, торопясь и наступая друг другу
на ноги, дальше к соседнему вагону и стали уже, цепляясь мешками за
углы и дверь вагона, входить в него, как другой кондуктор от двери станции увидал их намерение и строго закричал
на них.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники
останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели
на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший
уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Но уже доктор входил — важная фигура в медвежьей шубе, с длинными темными бакенбардами и с глянцевито выбритым подбородком. Ступив через порог, он вдруг
остановился, как бы опешив: ему, верно, показалось, что он не туда зашел: «Что это? Где я?» — пробормотал он, не скидая с плеч шубы и не снимая котиковой фуражки с котиковым же козырьком с своей головы. Толпа, бедность комнаты, развешанное в
углу на веревке белье сбили его с толку. Штабс-капитан согнулся перед ним в три погибели.
Действительно, кто-то тихонько шел по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся. Должно быть, животное услышало нас и
остановилось. Я взглянул
на мулов. Они жались друг к другу и, насторожив уши, смотрели по направлению к реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась в самый
угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.
Надо было
остановиться на бивак. Недалеко от реки, с правой стороны, высилась одинокая скала, похожая
на развалины замка с башнями по
углам. У подножия ее рос мелкий березняк. Место это мне показалось удобным, и я подал знак к остановке.
Мы начали торговаться тут же
на улице, как вдруг из-за
угла с громом вылетела мастерски подобранная ямская тройка и лихо
остановилась перед воротами Ситникова дома.
Его я встретил
на углу какой-то улицы; он шел с тремя знакомыми и, точно в Москве, проповедовал им что-то, беспрестанно
останавливаясь и махая сигареткой.
На этот раз проповедь осталась без заключения: я ее перервал и пошел вместе с ним удивлять Сазонова моим приездом.
Тройки вскачь неслись по коридорам и комнатам; шагом взбирались по лестницам, изображавшим собой горы, и наконец, наскакавшись и набегавшись,
останавливались на кормежку, причем «лошадей» расставляли по
углам, а кучера отправлялись за «овсом» и, раздобывшись сластями, оделяли ими лошадей.
Через две-три минуты, однако ж, из-за
угла дома вынырнула человеческая фигура в затрапезном сюртуке,
остановилась, приложила руку к глазам и
на окрик наш: «Анфиса Порфирьевна дома?» — мгновенно скрылась.
И, не дожидаясь ответа, он начал шагать из
угла в
угол, постукивая палкой, слегка волоча левую ногу и, видимо, весь отдаваясь проверке
на себе психологического вопроса. Потом опять
остановился против меня и сказал...
Встретив меня у одинокого фонаря
на углу, Авдиев
остановился и сказал...
Мало — помалу, однако, сближение начиналось. Мальчик перестал опускать глаза,
останавливался, как будто соблазняясь заговорить, или улыбался, проходя мимо нас. Наконец однажды, встретившись с нами за
углом дома, он поставил
на землю грязное ведро, и мы вступили в разговор. Началось, разумеется, с вопросов об имени, «сколько тебе лет», «откуда приехал» и т. д. Мальчик спросил в свою очередь, как нас зовут, и… попросил кусок хлеба.
Наконец, чувствуя, что душа настроилась, я
остановился в
углу двора и посмотрел
на небо.
Скитские старцы ехали уже второй день. Сани были устроены для езды в лес, некованные, без отводов, узкие и
на высоких копыльях. Когда выехали
на настоящую твердую дорогу, по которой заводские углепоставщики возили из куреней
на заводы
уголь, эти лесные сани начали катиться, как по маслу, и несколько раз перевертывались. Сконфуженная лошадь
останавливалась и точно с укором смотрела
на валявшихся по дороге седоков.
Однажды я влез
на дерево и свистнул им, — они
остановились там, где застал их свист, потом сошлись не торопясь и, поглядывая
на меня, стали о чем-то тихонько совещаться. Я подумал, что они станут швырять в меня камнями, спустился
на землю, набрал камней в карманы, за пазуху и снова влез
на дерево, но они уже играли далеко от меня в
углу двора и, видимо, забыли обо мне. Это было грустно, однако мне не захотелось начать войну первому, а вскоре кто-то крикнул им в форточку окна...
«Ба! —
остановился он вдруг, озаренный другою идеей, — давеча она сошла
на террасу, когда я сидел в
углу, и ужасно удивилась, найдя меня там, и — так смеялась… о чае заговорила; а ведь у ней в это время уже была эта бумажка в руках, стало быть, она непременно знала, что я сижу
на террасе, так зачем же она удивилась?
Простившись с Помадою, он завернул за
угол и
остановился среди улицы. Улица, несмотря
на ранний час, была совершенно пуста; подслеповатые московские фонари слабо светились, две цепные собаки хрипло лаяли в подворотни, да в окна одного большого купеческого дома тихо и безмятежно смотрели строгие лики окладных образов, ярко освещенных множеством теплящихся лампад.
Анатомический театр представлял из себя длинное, одноэтажное темно-серое здание, с белыми обрамками вокруг окон и дверей. Было в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее в землю, почти жуткое. Девушки одна за другой
останавливались у ворот и робко проходили через двор в часовню, приютившуюся
на другом конце двора, в
углу, окрашенную в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
Я не отвечал ему; он попросил у меня табаку. Чтобы отвязаться от него (к тому же нетерпение меня мучило), я сделал несколько шагов к тому направлению, куда удалился отец; потом прошел переулочек до конца, повернул за
угол и
остановился.
На улице, в сорока шагах от меня, пред раскрытым окном деревянного домика, спиной ко мне стоял мой отец; он опирался грудью
на оконницу, а в домике, до половины скрытая занавеской, сидела женщина в темном платье и разговаривала с отцом; эта женщина была Зинаида.
Мать
остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в глаза. Из-за печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем
углу на столе горела лампа.
Или вечером сидишь один с сальной свечой в своей комнате; вдруг
на секунду, чтоб снять со свечи или поправиться
на стуле, отрываешься от книги и видишь, что везде в дверях, по
углам темно, и слышишь, что везде в доме тихо, — опять невозможно не
остановиться и не слушать этой тишины, и не смотреть
на этот мрак отворенной двери в темную комнату, и долго-долго не пробыть в неподвижном положении или не пойти вниз и не пройти по всем пустым комнатам.
Кириллов, ходивший по комнате (по обыкновению своему, всю ночь из
угла в
угол), вдруг
остановился и пристально посмотрел
на вбежавшего, впрочем без особого удивления.
Саша прошел за
угол, к забору, с улицы,
остановился под липой и, выкатив глаза, поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел
на корточки, разгреб руками кучу листьев, — обнаружился толстый корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные в землю. Он приподнял их — под ними оказался кусок кровельного железа, под железом — квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра, уходя под корень.
Татарин, не ответив, подошёл вплоть к столу,
остановился, наткнувшись животом
на угол его, и сказал, слегка упрашивая...
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя в
углу человека,
остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в
угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются
на грудь и
на лицо ей.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и
остановился от изумления: пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною кроватью висел парадный штофный занавес; в
углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна лежала в постели,
на подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Эта фигура безотчетно нравящегося сложения поднялась при моем появлении с дивана, стоявшего в левом от входа
углу зала; минуя овальный стол, она задела его, отчего оглянулась
на помеху, и, скоро подбежав ко мне,
остановилась, нежно покачивая головкой.
Играя, Гез встал, смотря в
угол, за мою спину; затем его взгляд, блуждая,
остановился на портрете.
Я двинулся наконец по длинной улице в правом
углу площади и попал так удачно, что иногда должен был
останавливаться, чтобы пропустить процессию всадников — каких-нибудь средневековых бандитов в латах или чертей в красных трико, восседающих
на мулах, украшенных бубенчиками и лентами.
А вот за чем: из-под земли, что ли, или из-под арок гостиного двора явился какой-то хожалый или будочник с палочкой в руках, и песня, разбудившая
на минуту скучную дремоту, разом подрезанная,
остановилась, только балалайка показал палец будочнику; почтенный блюститель тишины гордо отправился под арку, как паук, возвращающийся в темный
угол, закусивши мушиными мозгами.
Двое других рабочих, стоя наверху и также не
останавливаясь ни
на мгновение, сбрасывали вниз все новые и новые кучи
угля, который громадными черными валами возвышался вокруг котельного отделения.
Зная нрав Глеба, каждый легко себе представит, как приняты были им все эти известия. Он приказал жене остаться в избе, сам поднялся с лавки, провел ладонью по лицу своему,
на котором не было уже заметно кровинки, и вышел
на крылечко. Заслышав голос Дуни, раздавшийся в проулке, он
остановился. Это обстоятельство дало, по-видимому, другое направление его мыслям. Он не пошел к задним воротам, как прежде имел намерение, но выбрался
на площадку, обогнул навесы и притаился за
угол.
Подали самовар. Юлия Сергеевна, очень бледная, усталая, с беспомощным видом, вышла в столовую, заварила чай — это было
на ее обязанности — и налила отцу стакан. Сергей Борисыч, в своем длинном сюртуке ниже колен, красный, не причесанный, заложив руки в карманы, ходил по столовой, не из
угла в
угол, а как придется, точно зверь в клетке.
Остановится у стола, отопьет из стакана с аппетитом и опять ходит, и о чем-то все думает.