Неточные совпадения
Мгновенно разостлав свежую скатерть
на покрытый уже скатертью круглый
стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные стулья и
остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой и карточкой в руках, ожидая приказаний.
Алексей Александрович задумался, как показалось приказчику, и вдруг, повернувшись, сел к
столу. Опустив голову
на руки, он долго сидел в этом положении, несколько раз пытался заговорить и
останавливался.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и
остановился у огромного письменного
стола,
на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти
на стол, он склонил
на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не
останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет
на русском языке.
Я взял со
стола, как теперь помню, червонного туза и бросил кверху: дыхание у всех
остановилось; все глаза, выражая страх и какое-то неопределенное любопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща
на воздухе, опускался медленно; в ту минуту, как он коснулся
стола, Вулич спустил курок… осечка!
Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти
на бак, но вновь задумывался и возвращался к
столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша,
остановился с видом гонца, вовремя предупредившего казнь.
— Да-да-да! Не беспокойтесь! Время терпит, время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около
стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к
столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам
останавливаясь на месте и глядя
на него прямо в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
Она было
остановилась, быстро подняла было
на негоглаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь
на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.
Согласитесь сами, что, припоминая ваше смущение, торопливость уйти и то, что вы держали руки, некоторое время,
на столе; взяв, наконец, в соображение общественное положение ваше и сопряженные с ним привычки, я, так сказать, с ужасом, и даже против воли моей, принужден был
остановиться на подозрении, — конечно, жестоком, но — справедливом-с!
Она опустила глаза и
остановилась у
стола, слегка опираясь
на самые кончики пальцев.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он
остановился с невольной улыбкой: у стены
на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Он вскочил из-за
стола, точно собираясь идти куда-то,
остановился у окна в цветах, вытер салфеткой пот с лица, швырнул ее
на пол и, широко размахнув руками, просипел...
На стене, по стеклу картины, скользнуло темное пятно. Самгин
остановился и сообразил, что это его голова, попав в луч света из окна, отразилась
на стекле. Он подошел к
столу, закурил папиросу и снова стал шагать в темноте.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах
остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у
стола, теряя туфли с босых ног; садясь
на стул, он склонялся головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед, головою о пол. Взбивая пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички
на столе, зажег свечу, взглянул
на свои часы, но они
остановились, а стрелки показывали десять, тридцать две минуты.
На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
— В погреб, батюшка, — говорила она,
останавливаясь, и, прикрыв глаза рукой, глядела
на окно, — молока к
столу достать.
Вдруг глаза его
остановились на знакомых предметах: вся комната завалена была его добром.
Столы в пыли; стулья, грудой наваленные
на кровать; тюфяки, посуда в беспорядке, шкафы.
— Мы было хотели, да братец не велят, — живо перебила она и уж совсем смело взглянула
на Обломова, — «Бог знает, что у него там в
столах да в шкапах… — сказали они, — после пропадет — к нам привяжутся…» — Она
остановилась и усмехнулась.
— Я думала, ты утешишь меня. Мне так было скучно одной и страшно… — Она вздрогнула и оглянулась около себя. — Книги твои все прочла, вон они,
на стуле, — прибавила она. — Когда будешь пересматривать, увидишь там мои заметки карандашом; я подчеркивала все места, где находила сходство… как ты и я… любили… Ох, устала, не могу говорить… — Она
остановилась, смочила языком горячие губы. — Дай мне пить, вон там,
на столе!
Долго сидел он в задумчивом сне, потом очнулся, пересел за письменный
стол и начал перебирать рукописи, —
на некоторых
останавливался, качал головой, рвал и бросал в корзину, под
стол, другие откладывал в сторону.
Она вздрогнула, быстро опустилась
на стул и опустила голову. Потом встала, глядя вокруг себя, меняясь в лице, шагнула к
столу, где стояла свеча, и
остановилась.
Мы играли уже с лишком час; наконец я увидел с своего места, что князь вдруг встал и, бледный, перешел к нам и
остановился передо мной напротив, через
стол: он все проиграл и молча смотрел
на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об игре.
— Довольно, прошу вас, довольно. Вы вчера просили триста рублей, вот они… — Он положил передо мной
на стол деньги, а сам сел в кресло, нервно отклонился
на спинку и забросил одну ногу за другую. Я
остановился в смущении.
Кругом по
столу ходили постоянно три графина, с портвейном, хересом и мадерой, и
останавливались на минуту перед каждым гостем.
Вечером, идучи к адмиралу пить чай, я
остановился над люком общей каюты посмотреть, с чем это большая сковорода стоит
на столе. «Не хотите ли попробовать жареной акулы?» — спросили сидевшие за
столом. «Нет». — «Ну так ухи из нее?» — «Вы шутите, — сказал я, — разве она годится?» — «Отлично!» — отвечали некоторые. Но я после узнал, что те именно и не дотрогивались до «отличного» блюда, которые хвалили его.
Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в залу,
на минуту
остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал
стол, затворил
на обе половинки противоположные входным двери залы, ведшие во внутренние покои, и стал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки крестом и готовый защищать вход, так сказать, до последней капли.
Когда он вышел за ограду скита, чтобы поспеть в монастырь к началу обеда у игумена (конечно, чтобы только прислужить за
столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он
остановился на месте: пред ним как бы снова прозвучали слова старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
Мардарий Аполлоныч только что донес к губам налитое блюдечко и уже расширил было ноздри, без чего, как известно, ни один коренной русак не втягивает в себя чая, — но
остановился, прислушался, кивнул головой, хлебнул и, ставя блюдечко
на стол, произнес с добрейшей улыбкой и как бы невольно вторя ударам: «Чюки-чюки-чюк!
Когда моему сыну было лет пять, Галахов привез ему
на елку восковую куклу, не меньше его самого ростом. Куклу эту Галахов сам усадил за
столом и ждал действия сюрприза. Когда елка была готова и двери отворились, Саша, удрученный радостью, медленно двигался, бросая влюбленные взгляды
на фольгу и свечи, но вдруг он
остановился, постоял, постоял, покраснел и с ревом бросился назад.
Когда они все бывали в сборе в Москве и садились за свой простой обед, старушка была вне себя от радости, ходила около
стола, хлопотала и, вдруг
останавливаясь, смотрела
на свою молодежь с такою гордостью, с таким счастием и потом поднимала
на меня глаза, как будто спрашивая: «Не правда ли, как они хороши?» Как в эти минуты мне хотелось броситься ей
на шею, поцеловать ее руку. И к тому же они действительно все были даже наружно очень красивы.
— Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует
на стол, — сказал голова, гневно подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под ноги. Голова
остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его
на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
Только раз как-то за
столом «общественных деятелей» один из них, выбирая по карточке вина,
остановился на напечатанном
на ней портрете Пушкина и с возмущением заметил...
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна
остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась
на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым
столом посредине, с камином, со множеством цветов
на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря
на князя и
на мать.
В белом платье, с нерасплетенными косами по плечам, она тихонько подошла к
столу, нагнулась над ним, поставила свечку и чего-то поискала; потом, обернувшись лицом к саду, она приблизилась к раскрытой двери и, вся белая, легкая, стройная,
остановилась на пороге.
Она
остановилась, наконец, посреди комнаты, медленно оглянулась и, подойдя к
столу, над которым висело распятие, опустилась
на колени, положила голову
на стиснутые руки и осталась неподвижной.
Кракувка
остановился, посмотрел
на него и, медленно подойдя к висевшему над
столом женскому портрету, сказал с расстановкой...
Мать
остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в глаза. Из-за печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу
на столе горела лампа.
Шток передо мною
на столе. Я вскочил, дыша еще громче. Она услышала,
остановилась на полслове, тоже почему-то встала. Я видел уже это место
на голове, во рту отвратительно-сладко… платок, но платка нет — сплюнул
на пол.
Слегка покачиваясь
на ногах, офицер
остановился перед Джеммой и насильственно-крикливым голосом, в котором, мимо его воли, все таки высказывалась борьба с самим собою, произнес: «Пью за здоровье прекраснейшей кофейницы в целом Франкфурте, в целом мире (он разом „хлопнул“ стакан) — и в возмездие беру этот цветок, сорванный ее божественными пальчиками!» Он взял со
стола розу, лежавшую перед прибором Джеммы.
У закусочного
стола нас встретил Редедя, но не сразу допустил до водки, а сначала сам посмаковал понемногу от каждого сорта (при этом он один глаз зажмуривал, а другим стрелял в пространство, точно провидел вдали бог весть какие перспективы) и, наконец,
остановившись на зорной, сделал капельмейстерский жест руками...
С появлением Иоанна все встали и низко поклонились ему. Царь медленно прошел между рядами
столов до своего места,
остановился и, окинув взором собрание, поклонился
на все стороны; потом прочитал вслух длинную молитву, перекрестился, благословил трапезу и опустился в кресла. Все, кроме кравчего и шести стольников, последовали его примеру.
Порфирий Владимирыч взглянул
на нее, но не докончил, а только крякнул. Может быть, он и с намерением
остановился, хотел раззадорить ее женское любопытство; во всяком случае, прежняя, едва заметная улыбка вновь скользнула
на ее лице. Она облокотилась
на стол и довольно пристально взглянула
на Евпраксеюшку, которая, вся раскрасневшись, перетирала стаканы и тоже исподлобья взглядывала
на нее своими большими мутными глазами.
Он вошел в кухню в сопровождении того гаденького полячка со скрипкой, которого обыкновенно нанимали гулявшие для полноты своего увеселения, и
остановился посреди кухни, молча и внимательно оглядывая всех присутствующих. Все замолчали. Наконец, увидя тогда меня и моего товарища, он злобно и насмешливо посмотрел
на нас, самодовольно улыбнулся, что-то как будто сообразил про себя и, сильно покачиваясь, подошел к нашему
столу.
Из этого шкафа он достал Евгениевский «Календарь», переплетенный в толстый синий демикотон, с желтым юхтовым корешком, положил эту книгу
на стоявшем у его постели овальном
столе, зажег пред собою две экономические свечи и
остановился: ему показалось, что жена его еще ворочается и не спит.
Татарин, не ответив, подошёл вплоть к
столу,
остановился, наткнувшись животом
на угол его, и сказал, слегка упрашивая...
Никон
остановился у
стола, выпил рюмку водки, ткнул вилкой в гриб, поглядел
на него, положил обратно
на тарелку и, расправляя усы, проговорил в ладонь себе...
Хозяйка, оставаясь
на страже своих обязанностей, плавала из комнаты в кухню и обратно, обходила вокруг
столов и,
на минутку
останавливаясь сзади Кожемякина, заглядывала в его карты. Почти всегда, когда он стучал, объявляя игру, она испуганно вскрикивала...
К тому времени ром в бутылке стал
на уровне ярлыка, и оттого казалось, что качка усилилась. Я двигался вместе со стулом и каютой, как
на качелях, иногда расставляя ноги, чтобы не свернуться в пустоту. Вдруг дверь открылась, пропустив Дэзи, которая, казалось, упала к нам сквозь наклонившуюся
на меня стену, но, поймав рукой
стол,
остановилась в позе канатоходца. Она была в башмаках, с брошкой
на серой блузе и в черной юбке. Ее повязка лежала аккуратнее, ровно зачеркивая левую часть лица.
Эта фигура безотчетно нравящегося сложения поднялась при моем появлении с дивана, стоявшего в левом от входа углу зала; минуя овальный
стол, она задела его, отчего оглянулась
на помеху, и, скоро подбежав ко мне,
остановилась, нежно покачивая головкой.
Я встал. Пристально, с глубокой задумчивостью смотря
на меня, встал и доктор. Он сделал рукой полуудерживающий жест, коснувшись моего плеча; медленно отвел руку, начал ходить по комнате,
остановился у
стола, рассеянно опустил взгляд и потер руки.
Несмотря
на советы дать еще
на водку ямщику, он надел шапку и стал посередине комнаты. Они расцеловались раз, два раза,
остановились и потом поцеловались третий раз. Тот, который был в полушубке, подошел к
столу, выпил стоявший
на столе бокал, взял за руку маленького и дурного и покраснел.